На оклеенных обоями степах висели картины разных современных школ и течений.
Висели они везде. Вверху и внизу. На каждом простенке.
«У Ханса» было действительно приятно.
— Что желаете?
Официантка обратилась тоже не так, как во многих других ресторанах. Тихо, не повышая голоса.
Анна посмотрела на Нильса Олесена. Он, к счастью, не стал продолжать нелепую игру, а просто заказал селедку с гарниром, фирменный омлет. К этому рюмку шнапса и светлое пиво.
— Звучит убедительно, мне то же самое, — сказала Анна.
Официантка ушла за пивом, Нильс сидел, положив обе руки на стол. Он был одет в клетчатую рубашку с короткими рукавами. Две верхние пуговицы были расстегнуты. Нильс выглядел таким же расслабленным, как его одежда. Он хорошо загорел. Видимо, была возможность наслаждаться недавней солнечной погодой.
— Наконец мы вместе, — широко улыбнулся он. При этом на щеках появились две ямочки. Слегка вьющиеся светлые волосы падали на уши.
— Хорошо, — согласилась она. — Я боялась, что не смогу вырваться. Мы сейчас невероятно заняты. Вы тоже?
— Нет, мы не так. В августе люди не особенно часто болеют. Правда, сейчас нам приходится чинить немецких туристов. Ну и конечно, люди умирают, но об этом говорить не будем. У меня была беседа с одним из ваших, Клейнером. Он немного брюзга, правда?
— Нет, он хороший, — не согласилась Анна.
— Если вы уверяете. Вас зовут Анна, могу я так называть?
— Конечно, — засмеялась она, ощущая свой лихорадочный смех. — Конечно, Нильс, — добавила она.
Он откинулся назад, вытянув вперед руки, будто собирался взять большую горячую картофелину. На самом деле лишь защищая собственное заявление:
— Так легче. А то сидишь и думаешь, как и что. Хочу сказать спасибо за приглашение. И давайте покончим с вежливыми фразами. Мне действительно очень приятно.
— Спасибо, мне тоже, — Анна опять улыбнулась. Чувствовала она себя не вполне уверенно, но улыбаться было легко.
— А вы недавно в Эгесхавне? Появились вы у нас с большим шумом.
— Да уже два месяца прошло.
— Это немного. Я здесь уже два года, а кажется, что только что переехал.
— Откуда?
— Из Колдинга. Там у меня была практика в разных отделениях. До этого работал в Вайле, в психиатрической больнице в Миддельфарте. Учился в Копенгагене, но вообще-то я из Рингкебинга, поэтому можно сказать, что вернулся на родной запад. Я купил дом вместе с тремя коллегами. Врачи с Тведесгаде, слышали? Так это мы.
Нильс ткнул пальцем в грудь, будто рекламировал фирму, и улыбнулся. Его рассказы о работе соответствовали его тридцатичетырехлетнему возрасту. Анна научилась угадывать возраст людей. Это совпало примерно с ее сорокалетием, отмеченным в прошлом году. Тогда же повторилось невротическое чувство страха, которое она помнила с тех пор, как ей исполнилось тридцать. В первый раз это означало прощание с молодостью и страх перед новой, взрослой жизнью. А что после сорока? При этой мысли становится совсем неуютно.
— А почему вам хотелось, чтобы мы пообедали вместе? — глупо спросила она. И сама рассмеялась.
— Я могу сказать, почему, — ответил он, но внезапно застеснялся и ничего не сказал. Он смотрел в окно, а она смотрела на него. — Я считаю, мне просто повезло, разве нет?
Они не стали друг другу ближе за обедом, повели довольно неуклюже разговор о повседневных делах. Обменялись мнениями об Эгесхавне. Выяснилось, что дом Нильса находится в центре, а еще у него есть летний домик на Вестеро. Снова Вестеро.
Если что и лежало подспудно, то в беседе не проявилось. Было очевидно, что он жил один, и с его стороны это могло быть осторожным приглашением к флирту или к дружбе, если им обоим этого захочется.
Анна тоже предпочитала осторожность. Она уже не могла бросаться в неизвестное. Надо все обдумывать. Находить аргументы и за и против. От первого же дерзкого шага она сворачивалась как улитка. Такой она была, и такой на долгий срок вперед она и останется. Остаток жизни не так уж велик для новых встреч и новых разочарований и поражений. До сих пор они окружали ее светящейся гирляндой.
Анна не сообщила Нильсу о своем разводе, сказала просто, что живет одна с сыном. Когда он намекнул, что можно было бы взять с собой Пера в субботу на Вестеро и она спокойно приняла это скромное приглашение, морщинки вокруг его рта и глаз вдруг совсем пропали. Лицо приобрело несколько мальчишеское выражение. Видимо, он сильно боялся снова получить отказ. Анна поняла, что она вела себя глупо и нелепо по отношению к другому человеку. Она дала ему на прощание руку и задержала ее чуть дольше, чем обычно. Будто извиняясь. Но это было явно не то, чего хотелось Нильсу.
У Эгона Кратвига не было твердого алиби на утро понедельника. Полиция не могла оставить его в покое. Пока мысли снова и снова обращались к этому крупному странному человеку, рука Анны раза четыре вывела в блокноте имя Эгона Кратвига. Уже одного этого было достаточно для продолжения его линии.
Случайно ли он выбрал для пребывания самый дальний западный угол страны? Не конечная ли это цель его побега? Убегал ли от кого-нибудь или от чего-нибудь? Или от самого себя?
Анна нашла в ящике письменного стола бумажную салфетку и вытерла капли пота, стекавшие с висков.
Франк и Клейнер просто падали от усталости. Они вынуждены были вновь призвать Йоргена Тофта, хотя он и был отослан на отдых, чтобы не мозолил глаза. Ведь это он был виновником убийства, совершенного от лица всей уголовной полиции Эгесхавна, всего через семь недель после приезда нового комиссара.
Отпуск Йоргена Тофта был перенесен в отель в Сендерою, где он на три дня получил оплаченную комнату и полный пансион. Он должен был смотреть за «Клитли» и следить за всеми передвижениями Кратвига.
Франк долго внушал ему, что необходимо поехать в легкой одежде для отдыха, но, глядя на Тофта, пришедшего в полицию за последними инструкциями, одетого в ярко-красный тренировочный костюм с желтыми крупными полосами, Франк не вытерпел.
— Что это? — кричал он. — Можно узнать, какие цвета предупреждают автомобилистов об опасности? — Он так орал, что его было слышно в приемной, где Поульсен дожевывал булочки, оставшиеся после очередного приема у шефа полиции.
— Желтый и красный, — абсолютно правильно отвечал Тофт, прежде чем до него дошло, что от него хочет Франк. Йорген пообещал заехать по дороге домой и переодеться во что-нибудь более нейтральное.
— Пока ты будешь стремиться выглядеть как криминалист, ты никогда им не будешь, — втолковывал ему Франк. Тофт почувствовал себя, и не без оснований, сосланным на Вестеро. Его первой задачей было проследить за ежедневной послеобеденной прогулкой Кратвига. Кратвиг гулял медленно, и так как местность определялась холмистыми дюнами, преследование оказалось легким.
Проблемы возникли, когда Кратвиг вошел в дом Смедера в то время, как Тофт сидел во дворе в уборной. Кратвиг взял взаймы из кухни «Клитли» большую сковородку, а Тофт буквально наскочил на него уже в дверях кухни.
Кратвиг, конечно, был удивлен и шумно потребовал объяснений. Тофт вынужден был показать ему полицейский жетон.
Дело пошло не лучше, когда Кратвиг, улыбнувшись, прокомментировал ситуацию:
— Вот как, полиция! А разве сейчас не разгар рабочего дня?
С этим Тофт вынужден был согласиться.
— Так какого черта вы делаете в чужой летней уборной?
Возможно, на этот вопрос Тофт сумел бы найти ответ, если бы у него было время подумать, но Кратвиг, громко смеясь, уже удалился.
Анна и Клейнер еще раз просмотрели все папки с личными делами. Фотографии, уточнение времени, экономическое и личное положение, предполагаемые мотивы и т. д. На первой странице дела стоят лишь имя, фамилия и порядковый номер. Лежат дела рядом друг с другом. Эгон Кратвиг, Бо Смедер, Аксель Иверсен, Ове Томсен и Петер Хольт. Последнее дело с именем директора было чисто формальным. Она указала на него. Клейнер согласился. У них была еще шестая пустая папка. Возможно, еще одна ниточка протянется от Смедера.
Анна снова поставила пленку с записью встречи с Кратвигом. Когда она кончилась, спросила:
— Что ты думаешь?
Вице-комиссар заворчал:
— Ну, не знаю… Похоже, говорит правду, а может, хотел произвести на тебя впечатление. Если Кратвиг столкнул Смедера, будет трудно доказать. Может, его фото поможет или отпечатки пальцев.
— А причины?
— Вряд ли ревность или что-то в этом роде.
Голос Клейнера звучал сухо и утверждающе, а его широкие плечи были откинуты на спинку стула. Будто весь он висел на вешалке.
— Ага, — согласилась Анна.
— Едва ли Кратвиг экономически выигрывал от смерти Смедера. Но так как мы не нашли завещания, то эта посылка бессмысленна. Или Смедер знал что-то о Кратвиге, что могло бы тому доставить неприятности. Чего боялся лишиться Кратвиг? Семьи у него нет. Во всяком случае, никого, ради кого можно было б копить. Он владеет только летним домом, живет на пенсию. Чего он может лишиться?
— Но что-то с ним не так, — задумалась Анна, царапая ногтем лак на письменном столе.
— Когда человек в отчаянии и не может сам разобраться, ему чудится, что всюду что-то не так и не то.
Клейнер закурил еще сигару.
— Ты насмотрелась призраков на Вестеро. Может, от грозы.
Его попытка перевести разговор на юмористический лад не удалась. Он это понял и вышел из комнаты.
Петер Франк был хорошо знаком обитателям подъезда, в котором жил Эрик Смедер. Именно поэтому они были с ним терпеливы и уделяли столько времени, сколько ему было надо. Он показал все фотографии, но был узнан только Бо Смедер. Помнили именно его, так как в то же самое время, то есть в половине десятого в воскресный вечер, многие семьи возвращались домой.
Лицо лежащего человека было полностью неузнаваемо, как неузнаваемо бывает лицо взломщика под нейлоновым чулком. На этот раз это были бинты, и они скрывали Вилли Андерсена, тридцатилетнего профессионального вышибалу одного из городских ресторанов. Можно было видеть только рот и уголок глаза.