После этой неожиданно длинной тирады Алон замолк, видимо, довольный стройностью собственной логики. Мне зачем-то захотелось развалить его красивую конструкцию, и я легко уступил соблазну.
— Никто, кроме его же собственных ближайших соратников, не мог опознать Фатхи Шкаки, живого или мертвого, — напомнил я ему. — Как же эти загадочные тель-авивские заказчики могли рассчитывать, что Матвей его узнает первым, причем даже не представляя себе заранее, кого именно ему надо узнать и о чем с ним разговаривать? Нет, тут приходится думать на человека, известного Матвею. На человека, с которым Матвей найдет тему для разговора. Явно это не Фатхи Шкаки. Кроме того, совершенно необъяснимы мотивы людей, затевающих в Тель-Авиве всю эту сложную операцию с участием незнакомого им Матвея, просто чтобы сообщить израильскому читателю, что доктор Шкаки был двойным агентом. Это, конечно, был бы скуп, и не маленький, но единственным заказчиком подобного скупа могла выступить местная газета. А газета — даже тот же "Мевасер", в системе которого Матвей работал, — явно послала бы туда своего штатного корреспондента.
При слове "газета" Алон пару раз кивнул — убежденно и, наверное, помимо собственной воли. Видимо, он легко проиграл в голове эту ситуацию: как ему или главному его конкуренту, Шмуэлю Пирхия из ежедневной "Аелет аШахар", на стол ложится информация, что доктор Шкаки жив и скрывается в Гонконге. Конечно, и он, и Пирхия сделали бы все возможное, чтобы превратить это сообщение в центральный репортаж для своей пятничной обложки. Но ни он, ни Пирхия не обратились бы за помощью к какому-то Матвею Станевичу из эмигрантской газеты. Уж, наверное, нашли бы, кого послать из своих.
— Арабские разведки, — после паузы сказал Шайке.
— Те же яйца, только в профиль. Арабские разведки могли хотеть доктора Фатхи Шкаки, но они не могли хотеть Матвея Станевича. Даже если допустить на минуту, что арабские разведки решили воспользоваться услугами израильской прессы для своих разоблачений, то все равно их выбор не пал бы на Матвея. Они обратились бы к Иешаягу Алону и Шмуэлю Пирхия, прислали бы вам пакет документов Федеральным Экспрессом, прямо из Дамаска, и дальше спали бы спокойно, потому что вы бы дали этим документам ход...
— Правильно, — Шайке Алон снова решительно кивнул, — Фатхи Шкаки отпадает... Скажи, а что там дальше, в этом тексте?
— В каком смысле? — опешил я.
— Ну, там ведь, наверное, опять страниц десять туристических заметок, ночной Гонконг, пабы, дискотеки, злачные места...
— А как же!
— Много он их успел посетить за ночь? — спросил Алон не то насмешливо, не то с уважением.
— Достаточно. Успел даже подцепить какую-то фотомодель в дискотеке на Пике Виктория и поехал с ней кататься на джонке вокруг Королевской гавани... Ты что, не хочешь про это слушать?
— На данный момент я бы пропустил эту часть, — признался Шайке Алон. — Давай начнем сразу с девяти утра. Я потом прочту остальное глазами. Мы и так с тобой уже полтора часа сидим над этим текстом, а главный экшн еще не начался.
С сожалением я перелистнул несколько страниц довольно лихого повествования, выдержанного в лучших традициях матвеевских путевых заметок. "Сильный материал", как выразился бы Гарик. В свое время именно такие тексты — репортажи о поездках в Югославию, Россию и Египет — сделали Матвея одним из самых популярных русских журналистов Израиля. Это было до того, как он в очередной раз свихнулся на компьютерах. Компьютерное сумасшествие Матвея, положившее конец его неимоверной популярности среди авторов русской прессы, никогда не было мне до конца понятно. Одно дело — пользоваться такими благами цивилизации, как электронная почта, виртуальные энциклопедии и файловые архивы американской армии, для своих повседневных нужд, а совсем другое — превращать это техническое подспорье в основное содержание собственной жизни и единственный предмет для разговоров и статей. Впрочем, кондовую актуальную журналистику Матвей так никогда и не забросил. По мере того, как в израильской прессе его статьи на общеинтересные темы исчезли практически начисто, уступив место малопонятным обзорам Интернета, в России и Америке его израильские репортажи все активнее печатали редакторы международных разделов. Для редакторов "Сегодня", "Коммерсанта", "Иностранца", "Вечерки", "Русской мысли", радиостанций "Свобода" и "Эхо Москвы" Матвей оставался "лучшим и талантливейшим" русскоязычным израильским журналистом, и они охотно публиковали любой его актуальный материал (являвшийся, хоть они об этом и не подозревали, исправленным и дополненным переводом из сегодняшней компьютерной сводки новостей интернетовского информационного агентства Shomron News Service).
Даже в этих занятиях, как я подозреваю, Матвея более всего привлекала не журналистская слава и не гонорары (довольно, кстати сказать, приличные, по израильским меркам), а возможность делать всю свою работу в рамках милого его сердцу Интернета. С изданиями, настаивавшими на получении материалов по телефону или факсу, Матвей на контакты не шел, несмотря на все обещания оплатить любой телефонный счет, представленный хоть на иврите, хоть на санскрите... Откашлявшись, я продолжал чтение.
XXIII
К девяти часам утра я чувствовал себя вполне бодро. Джоггинг по утренней набережной, почти безлюдной в рассветные часы, контрастный душ и музыка Леонарда Коэна из портативного плейера вернули мне силы, порастраченные в ночных гуляньях по Сентралу и Ванчаю. Когда в две минуты десятого в дверь номера позвонил господин Хонг, я встретил его в состоянии боевой готовности номер один.
— Катер ждет нас у терминала "Стар", — бодрым голосом сообщил он, хотя выглядел мой радушный гонконгский хозяин, не в пример мне, потрепанно и уныло. Я поборол соблазн спросить его, много ли вагонов он успел разгрузить за время нашей недолгой разлуки, и вместо этого предложил выпить кофе.
— Времени нет, — сказал Хонг, — нам надо добраться до Длинного острова не позже половины одиннадцатого. Кофе нам сделают на катере.
— В гостиницу я больше не вернусь?
— Неизвестно, — ответил Хонг, — на всякий случай возьмите вещи с собой.
Похоже было, что он хочет мне что-то сообщить, но колеблется. На сей раз я решил все же дожать скрытного китайца.
— Что-то случилось? У нас непредвиденные сложности?
Хонг с удивлением на меня взглянул, что-то прикидывая в уме. Потом пожал плечами.
— Я думаю, вам стоит мне рассказать, — настаивал я, — особенно, если от этих новостей зависит успех нашего предприятия... Обещаю сразу: даже если это плохие новости, я не передумаю.
Хонг посмотрел на меня оценивающе, потом помедлил и произнес тихо:
— Двое наших людей погибли вчера вечером при попытке проникнуть в поместье на Длинном острове.
— А что они, извиняюсь, там забыли? — спросил я после приличествующей случаю паузы. — Если я вас вчера правильно понял, поместье хорошо охраняется. И мне не придется туда прорываться...
— Конечно, нет, — быстро сказал Хонг, — ваша встреча произойдет в общественном месте. Но нам независимо от вашей миссии нужно установить слежку за поместьем. Таково требование мистера Би. Эти люди должны были установить на окнах и дверях главного здания прослушивающие устройства. Но им не удалось добраться даже до центрального корпуса... Последний раз они выходили на радиосвязь, находясь в нескольких метрах от ворот усадьбы.
Меня посетила неприятная мысль. Зачем Хонг рассказывает мне об этом? Ведь через несколько часов я могу попасть в руки тех самых людей, которые минувшей ночью ликвидировали двух его товарищей. Они, конечно же, станут меня допрашивать. И я смогу рассказать им, что вчера ночью друзья некоего Хонга By, разъезжающего на "воксхолле" стального цвета, пытались установить в поместье прослушивающие устройства по заданию господина Би из Тель-Авива... Что-то здесь явно не так. И я даже, кажется, понимаю, что именно. На самом деле покойным диверсантам удалось сделать то, что они замышляли. Установили прослушивающие устройства, скажем, на крыше или в подвале. Заложили взрывчатку. Отравили продукты на кухне. Распрограммировали АТС местной связи. Неважно. Если я попадусь в руки охране моего неизвестного подопечного, то под пытками выдам им заведомую дезу. Хитро придумано, господин Хонг By! Я кисло усмехнулся.
— Вы мне не доверяете? — вдруг быстро спросил он, пристально глядя мне в глаза из-под полупрозрачных стекол своих "хамелеонов". И я сразу понял, зачем он об этом спрашивает. Видимо, события вчерашней ночи серьезно встревожили моего спутника, и он был бы рад теперь доложить в Тель-Авив, что я отказался исполнять задание. Господин Хонг боится... Что ж, если история с двумя его погибшими людьми не выдумка, то он имеет все основания для этих опасений. Но я пойду до конца. Не могу же я уехать из Гонконга, так и не узнав, что за человек боится и ищет встречи со мной? Я не испугаюсь. И господину Хонгу придется доставить меня к половине одиннадцатого на Длинный остров.
— Я доверяю вам, By, — сказал я, насколько мог, тепло и сердечно, — все будет о'кей. К вечеру мы будем снова в Гонконге... Или где мы, по вашим планам, должны оказаться к вечеру?..
— В Токио или в Москве, — сказал Хонг.
— Тоже неплохо. Идемте, катер ждет. Мы спустились по широкой мраморной лестнице, не дожидаясь прибытия имперского лифта. Вышли на набережную, знакомую мне по ночным гуляньям и утренним пробежкам, направляясь под палящими лучами тропического декабрьского солнца к терминалу "Стар", откуда вчера я начал свое путешествие на ночной остров Гонконг. Правда, вчера я пересекал залив на пароме вместе с сотней других пассажиров, а теперь в моем распоряжении будет собственный катер. Жаль, конечно, что не парусная джонка, изображение которой служит в колонии эмблемой решительно всего, на чем ни красуется корона Ее Величества. Но пусть будет катер. Он все-таки с мотором и может делать пятьдесят узлов, как сообщил мне Хонг по дороге. Я подумал, что быстроходность нам может пригодиться, если верить только что услышанной истории о погибших диверсантах. О том, что снаряд Ар-Пи-Джи, выпущенный с берега, движется со скоростью выше 50 узлов, я в тот момент почему-то не подумал.