— Данные, которые вы тогда опубликовали, нам были давно и хорошо известны, — продолжал Биньямин. — Юридический советник правительства, когда ознакомился с ними, сказал, что привлекать никого к ответственности нельзя, зато стоит предать эти факты гласности. Ему виднее. Но все наши попытки подбросить эти сведения ивритской прессе натыкались на заговор молчания. Не потому, что тут действовала рука Москвы, как написал один русский журналист. Просто, когда дело касается слишком сильных потрясений в обществе, истеблишмент спешит себя оградить. Свое спокойствие он ценит гораздо выше газетных сенсаций. Это, как ни парадоксально, касается даже главных редакторов конкурирующих изданий...
— Но бывают же исключения!
— Очень редко. Случай с Гранотом был уникальным. ШинБету просто повезло тогда с этими сведениями. Но смею тебя заверить: если бы в 1977 году русская пресса в Израиле была такая, как сейчас, — информацию о валютных счетах Леи Рабин без размышлений передали бы какому-нибудь русскому журналисту, чтобы он опубликовал ее в "Вестнике" или "Нашей родине"... Так что мы не рисковали, обратившись к Матвею.
— А почему вы выбрали именно его?
— Мы его очень давно взяли на заметку. Помнишь его поездку в Югославию? Официально группу составлял МИД, но на самом деле это было наше мероприятие. В группе были два наших вербовщика и психолог. Матвея мы включили потому, что стоял вопрос о его приеме к нам на работу...
— Если я правильно понял из его текста, он об этом так и не узнал. Он же там пишет про вас: некий мистер Би из Тель-Авива, неизвестный мне ЯМ... Если б вы его наняли, то он, наверное, был бы связан подпиской, и никакого ЯМа в статье бы не оказалось... Да и вы мне только что сказали, что о существовании ЯМа Матвей впервые услышал от Первого номера.
Я не знаю, зачем я строил перед Биньямином эти умозаключения, вместо того чтобы выслушать его собственную версию событий. Наверное, мне просто очень не хотелось сейчас узнать из первых рук о двойной жизни моего ближайшего друга, о том, что он три года после поездки в Югославию скрывал от меня такую деталь собственной биографии. Наверное, мне в какой-то момент стало даже страшно от такой мысли.
— Мы его не наняли тогда, — рассеял мои сомнения Биньямин. — Психолог дал заключение, что твой друг слишком падок на противоположный пол, излишне общителен и является слишком большим индивидуалистом для государственной службы...
Я вздохнул с облегчением.
— Но мы все равно держали его на примете, — продолжал Биньямин, — и когда встал вопрос о том, кого нам послать в Гонконг встречаться с Первым номером, выбор естественно пал на него. И он нас не подвел.
— Зато вы его подвели, — сказал я, — БАМАД послал в Гонконг своих людей, чтобы убить Матвея, а вы не смогли его защитить...
— Мы сделали, что смогли, — отозвался Биньямин пасмурно. — Если ты думаешь, что мне безразлична судьба твоего друга, напрасно ты так думаешь... Мы не забываем своих сотрудников. Даже внештатных. Именно поэтому ты здесь, а не в руках БАМАДа. Операция "Кеннеди" должна быть остановлена. Иначе БАМАД через пару месяцев превратится в военную хунту. Убирать будут всех, кто знал, кто мог знать и кто может узнать. Уже сейчас они потеряли всякие тормоза и действуют по логике паранойи. Самый простой способ остановить их — опубликовать репортаж Матвея. Тогда война БАМАДа станет бессмысленной. Но если нам почему-нибудь не удастся напечатать статью, то придется приступить к операции "Освальд". Хотелось бы, конечно, этого избежать. Поэтому нам нужен текст статьи. Во что бы то ни стало.
— Ваша контора подключена к Интернету? — спросил я.
XXXIX
В компьютерном зале на верхнем этаже штаба полиции было прохладно. Меня посадили за стол у окна. Терминал был незнакомой мне конструкции, хоть я и слышал от Матвея такие слова, как "Силикон", "двадцатый Спарк" и "Иксы". Пресловутые "Иксы" оказались довольной простой в обращении графической средой, вопреки моим традиционным представлениям о ЮНИКСе. Я без труда зашел на свой счет в Датасерве и запустил почтовую программу. Биньямин, стоя за моим плечом, смотрел на экран, не отрываясь.
"Открыт ящик входящей почты с 0 писем", — сообщила программа Pine. Интересное кино. Еще в субботу этих писем там было 60, и я ни одного не стирал... Я вышел в борновскую оболочку и попросил список файлов в своей домашней директории. Файлов не было. Вообще никаких, включая портрет Алины работы одного ее сокурсника, который хранился на моем датасервовском счету последние полгода.
— А ты как думал? — спросил Биньямин прежде, чем я успел отдать себе отчет в происходящем. — Они стерли все твои файлы и почту. При этом не ликвидировали сам счет и не сменили пароль, чтобы ты мог оценить их возможности. Я думаю, что на счету Матвея они сделали то же самое.
Я просмотрел еще раз сообщения о том, кто и откуда последний раз заходил на мой счет. Биньямин был прав: около одиннадцати часов дня, как раз когда я разбирался с БАМАДом напротив старой автобусной станции, на моем счету побывал пользователь с незнакомым мне адресом hd36-129.compuserve.com. Я проверил данные незваного гостя в ИнтерНИКе, и мне сообщили, что адрес соответствует одной из машин американского коммерческого провайдера "Компьюсерв"...
Биньямин собирался что-то сказать, как вдруг на моем столе зазвонил телефон. Мы переглянулись. Биньямин снял трубку, потом медленно передал мне... Выражение лица у него было гробовое.
— Илья, они меня забрали, — Алина говорила почти спокойно, но я чувствовал, что нервы у нее на пределе. — Они обещают, что отпустят меня, если... если ты отдашь им дискету со статьей.
— Они убьют ее все равно, — одними губами сказал Биньямин. Потом, решив, что я его не понял, он написал на бумаге: "Они убьют и ее, и тебя". Я кивнул, едва взглянув на его записку.
— Не бойся их, ничего не бойся, все будет хорошо, — соврал я в трубку, по возможности стараясь звучать уверенно. — Что я должен делать в данный момент?
— Поговори с ними, они скажут. Они обещают, что оставят нас в покое, если ты будешь делать, как они велят.
— Передай им трубку.
Биньямин, не сводя с меня глаз, подошел к соседнему столу, нажал кнопку на селекторном пульте и, наклонившись к микрофону, быстро стал отдавать какие-то распоряжения вполголоса. Я не мог расслышать его слов; прижав к уху трубку, я ждал. На другом конце провода наступила гробовая тишина: кто-то, видимо, нажал на hold. Я начал бояться, что связь прервалась, как вдруг в динамике раздался низкий мужской голос.
— Господин Соболь? Далет на проводе...
— Ашер Джибли, — громким шепотом произнес Биньямин.
— Ашер Джибли? — повторил я в трубку.
— Для тебя Далет, — нелюбезно сказал Джибли.
— Да хоть Заин, — вырвалось у меня, — Чего вы хотите?
— Ты знаешь, чего мы от тебя хотим.
— Я этого не знаю, иначе бы не спрашивал.
Мне надо было выиграть время, хотя сам я не понимал, что это мне даст. Компьютерный зал тем временем быстро наполнялся людьми. Собравшись возле Биньямина, они о чем-то шептались. Я посмотрел на них, ожидая помощи, но они отвели глаза. Явно они ничем не могли мне сейчас помочь. Я был один на один с Джибли. Биньямину, конечно, хотелось, чтобы я послал главу БАМАДа куда подальше, но он понимал, что это мою любимую женщину БАМАД держит заложницей, так что решение сейчас принимает не он.
— Мы хотим от тебя дискету со статьей, — просто сказал Джибли, — странно, что ты этого еще не понял.
— А разве у вас нет своего экземпляра? По моим подсчетам, вы уже собрали их штуки три по меньшей мере: один у Ковалева, один у Алона, один на Датасерве...
— Еще один в компьютере у тебя дома, — вставил Джибли. — Но нам нужен последний экземпляр. Тот, который находится сейчас у тебя в кармане.
— Расслабься, Далет, — сказал я, — расслабься и получай удовольствие. У меня нет ни одного экземпляра. Ваши люди все стерли: и письмо, и файл. Так что, у меня ничего нет.
— Ничего нет? — эхом откликнулся Джибли на другом конце провода. Он мне, разумеется, не поверил. Я выдержал паузу и продолжал.
— Зря, конечно, ваши люди не покопались на моем счету перед тем, как все оттуда стирать. Они бы много нового, интересного узнали о том, куда отправлены копии этой статьи. Часть информации была записана в файле .forward на моем счету в Датасерве, другая часть — в каталоге отправленной почты в моей домашней директории. Но теперь, когда ваши умельцы все стерли, я уже сам не припомню всех адресов. А дискету ты, конечно, получишь, Далет. Я специально приду к тебе в тюрьму на свидание, чтобы передать дискету. Она скрасит тебе остаток дней за решеткой. Хочешь, я запишу на нее Тетрис?
— Оставь свои шутки, идиот, — сказал Джибли ледяным голосом. — Твоя женщина умрет и ты тоже умрешь, если сегодня же не будут уничтожены все копии файла с репортажем Станевича. Слышишь, все копии, которые ты успел сделать. Если ты выполнишь наши требования, она будет жить... и ты тоже.
Я глотнул воздух. Страха во мне больше не было. Одна ненависть, большая белая ненависть, застящая глаза, пульсирующая в висках, заставляющая кулаки сжиматься, а зубы — скрипеть. Кажется, я понял, что такое безумие отчаяния. Я не боялся его.
— Тут рядом со мной находится один твой ученый коллега, Джиб, — сказал я. — Он тебя на две буквы главней, его зовут Бет. Он думает, что как только я сотру все копии файла, ты убьешь и мою женщину, и меня. И я тоже так думаю. Я неправ?
— Ты будешь жить и твоя женщина будет жить, — глухо повторил Джибли.
— Ты даешь мне честное слово убийцы?
— Я даю тебе честное слово главы БАМАДа.
— Джиб, это пустой и бессмысленный разговор. Если ты хочешь серьезно обсуждать со мной этот вопрос, то привези Алину сюда, и мы поговорим — все вчетвером. Втроем, если тебе не хочется видеть Биньямина. Ты где сейчас находишься?
— Я в Иерусалиме, — сказал Джибли, — и я даю тебе время до полуночи. До этого времени ты должен уничтожить все копии репортажа. А потом позвони мне, — он назвал номер мобильного телефона, который я зап