В дверях появился Апостолос в сопровождении судового доктора.
— Кто стрелял? — рыкнул адмирал.
— Маркелов, — не оборачиваясь, сообщил Павел.
Апостолос развернулся и скрылся за дверью. Доктор, наоборот, поспешил к раненой.
Татьяну приподняли, перенесли на привезенную каталку, и два матроса спешно доставили ее в госпитальный отсек. Доктор приказал никого не впускать и занялся обработкой раны.
Павел, Леонтович и Шкуратов, несмотря на хлещущие струи дождя, пошли на корму к стропилам, с которых Егор приказал спустить шлюпку.
Они долго смотрели вниз, но ничего, кроме болтающихся железных тросов, не обнаружили. Скорее всего, шлюпка, коснувшись воды, сама оторвалась от них и осталась далеко за кормой.
— Это верная смерть… — констатировал Леонтович.
— Так ему, подонку, и надо, — плюнул за борт Шкуратов.
— Жалко, что напоследок не всадил ему пулю в лоб, — пожалел граф.
Они стояли молча, не замечая проливного дождя. Говорить, собственно, было не о чем. Каждый чувствовал себя ответственным за случившееся, но никто из них не испытывал особой радости от сознания, что Маркелов навсегда канул в бездну.
Так же молча разошлись по своим каютам. Шторм окончательно потерял напор и оставил в покое измученный корабль.
Глава двадцать шестая
Апостолос остаток ночи провел в кают-компании. Он несколько раз заставлял старшего охранника повторять рассказ о медсестре, сумевшей их разоружить и запереть в госпитальной каюте. Выбраться оттуда им помог шторм, накренивший судно, благодаря чему железный шкаф и подпиравший его стол сдвинулись и освободили дверь каюты.
При их разговоре присутствовал улыбающийся Лефтерис. Он посоветовал вызвать Ницу. Медсестру подняли с постели и сонную притащили в кают-компанию.
— Не она, — лаконично определил старший охранник.
Ница долго не хотела признаваться, где и с кем провела время, чем окончательно вывела из себя Апостолоса. Он вскочил из-за стола и, яростно топчась на месте, предупредил:
— Или говоришь правду, или отправишься в полицию как пособница преступлений, творящихся на корабле!
Нице пришлось сознаться, в результате чего в кают-компанию немедленно был доставлен возмущенный бесцеремонностью охранников Леонтович.
Апостолос резко сменил гнев на милость и почти ласково принялся расспрашивать шоумена о его отношениях с медсестрой.
— Я не собираюсь отчитываться перед вами и рассказывать о своих дружеских контактах. Единственное, могу подтвердить, если уж так необходимо ее алиби, что прошедший вечер Ница действительно провела в моей каюте.
— Прекрасно, — согласился Апостолос. — А кто еще был с вами?
— Никого…
— И никто не заходил? — вмешался Лефтерис.
— Не помню, — резко отсек шоумен.
Апостолос вопросительно посмотрел на Ницу. Девушка не выдержала его пристального взгляда.
— Возможно, кто-то заходил, но я в это время находилась в туалетной комнате.
— У вас из вещей ничего не пропало? — снова встрял Лефтерис.
На этот раз Леонтович, с пятое на десятое понимавший по-гречески, подошел к нему и спросил по-английски:
— Что вы имеете в виду? Выясняете, не вор ли я?
— Хуже, — ответил бывший пират. — Вы соучастник…
Апостолос, желая прекратить их диалог, встал между ними и задал вопрос шоумену:
— Каким образом господин Маркелов оказался в каюте господина Шкуратова?
— Понятия не имею, — пожал плечами Леонтович.
— В таком случае, остается предположить, что на корабле находится еще одна подставная медсестра, сумевшая по чьему-то поручению освободить господина Маркелова, — принялся рассуждать Апостолос.
— Понятия не имею, — изобразил полное безразличие шоумен.
— Мы найдем ее… По приметам, эта девушка должна быть похожа на Ницу, во всяком случае фигурой.
Лефтерис подкатился к Апостолосу и не таясь сказал по-гречески:
— Адмирал, мне все ясно. Этот русский специально заманил Ницу, раздел, а ее вещи передал своим сообщникам. Пока они валялись в постели, Нице было не до пилотки и белого халата, а когда Маркелова освободили, вещи подбросили назад!
— Это еще доказать надо… — задумчиво произнес Апостолос и снова обратился к шоумену: — Господин Леонтович, скажите честно, кто вас попросил — граф Нессельроде или артист Егор — передать им вещи Ницы?
Леонтович взорвался.
— Ради таких идиотских вопросов ваши дебилы будят меня среди ночи?
Апостолос не ответил, подошел к Нице, обнял ее за плечи и совсем по-отечески обратился к ней:
— Извини меня, старого, но истина важнее гордости. Отправляйся спать. К тебе претензий нет. Кстати, как там подстреленная артистка?
— Спит. Господин доктор сам дежурит возле нее. Потеряла много крови, сквозное ранение правой груди. Сейчас ее состояние не вызывает опасений.
Апостолос молча подтолкнул ее к выходу. Ница, не прощаясь, поспешила удалиться. Адмирал прошелся по каюте и остановился возле шоумена.
— Напрасно вы, господин Леонтович, ввязались в эту историю. Она пахнет криминалом. Кому-то захотелось свести личные счеты с господином Маркеловым, и вы неразумно согласились помочь. Скажите кому — и мы забудем об этом разговоре.
— Я надеюсь, мы и так о нем забудем, — уверенно ответил Леонтович. — Ваши домыслы мне неинтересны. Вечер и, возможно, часть ночи я провел в постели с Ницей. Но судить меня за это имеет право только моя собственная жена.
Апостолос спокойно возразил ему:
— Если будет доказано, что господина Маркелова убили и тело бросили в спущенную на воду шлюпку, обещаю вам служебное расследование с выявлением всех сообщников, причастных к этому убийству.
— Меня судьба Маркелова не интересует, — ответил шоумен и беспрепятственно покинул кают-компанию.
— Он знает все, — заключил Апостолос.
— Мы тоже, — еще больше растянул губы в улыбке Лефтерис.
Апостолос скептически посмотрел на него.
— Эх, адмирал! Тебя подводит доброе отношение к окружающим людям. Оглянись, враги уже почти все капканы расставили. Один твой до сих пор пуст.
— Не тяни.
— Так ведь все просто сходится. Позови-ка господина Кабанюка. Он человек простой, наверняка вспомнит что-нибудь интересное.
Охранник встал, чтобы идти за Кабанюком, но Апостолос жестом остановил его и набрал номер телефона главы администрации. В трубке послышался кашель и мат.
— Какого… в такую рань! — гремел голос Кабанюка.
Апостолос представился и извинился по-английски. Кабанюк не понял. Тогда адмиралу пришлось напрячь память и объяснить:
— Кабанюк, Апостолос — кают-компания, дринк водка, коньяк, бир…
— Это другое дело, — бодро ответил Кабанюк и добавил, как ему показалось, по-английски:
— Айн момент! Я сейчас! Дринк — о’кей! — и бросил трубку.
Апостолос повернулся к Лефтерису.
— На каком языке мы с ним будем разговаривать?
— Папас немного говорит по-русски. Этого будет достаточно.
— Ты что-то затеваешь, старый корсар, — подозрительно взглянул на него Апостолос и по селекторной связи вызвал капитана.
Кабанюк и Димитрис Папас появились в кают-компании почти одновременно. Капитан чрезвычайно удивился, увидев на столе бутылки со спиртным и обильный рыбный завтрак. Кабанюк, наоборот, счел такое гостеприимство абсолютно своевременным. Глаза его так и буравили запотевшие банки с пивом и литровую бутылку «Абсолюта».
— Прошу позавтракать по-русски, — приветственным жестом Апостолос указал на накрытый стол.
Господин Кабанюк понял сразу, а капитан Папас совершенно не понял, чего от него хочет владелец судна. Пришлось объяснять.
— Мне нужно получить от господина Кабанюка несколько ответов на важные для меня вопросы. Ты переведешь.
— Я по-русски знаю всего несколько слов, — обалдел Папас.
— Достаточно, — успокоил его Апостолос, улыбнулся Кабанюку и непринужденно принялся ухаживать за ним.
На глазах изумленных греков господин Кабанюк рванул подряд три рюмки водки и запил пивом, потом смачно взялся за пожирание анчоусов.
— Спроси его, для чего Леонтович собирал недавно всех участниц конкурса и что за скандал там возник, — попросил Лефтерис капитана Папаса.
Тот нахмурил лоб и задумался, вспоминая слова.
— Товарищ Кабанюк. Этот человек, — он ткнул пальцем в Лефтериса, — тебя имеет спросить. Супермодели в конференцхолл зачем приходили? Шоумен Леонтович… — не найдя слов, Папас сжал кулаки и изобразил гнев шоумена.
Кабанюк, похмелившись, ощутил прилив жизненных сил и очень обрадовался, что есть с кем поговорить. Особенно с самим капитаном. Поэтому, разобравшись в вопросе Папаса, принялся объяснять, непроизвольно коверкая русские слова, будто сам был иностранцем.
Димитрис долго, внимательно слушал. Он намного лучше понимал русскую речь, нежели говорил по-русски сам. Апостолос и Лефтерис следили за его реакцией. Кабанюк повторял и втолковывал с удвоенной энергией, в перерывах закусывая водку маринованным осьминогом. Наконец Папас кое-как понял, о чем была речь в конференц-зале, и объяснил Апостолосу.
— Там у них возникли подозрения, что пропала девушка, которую вы знаете. Она — любовница графа Нессельроде. Председатель жюри, Татьяна, почему-то посчитала, что в каюте графа прячется другая девушка. Комиссия пошла проверять. С ними отправился покойный Янис. Посмотрели на девушку и убедились, что она и есть та самая Люба. Но очень больная.
— А как давно ее видел сам Кабанюк? — взволнованно спросил капитана Апостолос и налил главе администрации полную рюмку.
Выяснилось, что Кабанюк после отплытия из Греции с девушкой не встречался.
— Делай выводы, адмирал, — усмехаясь, посоветовал Лефтерис.
Апостолос поблагодарил Папаса и отпустил его. Не обращая внимания на пребывающего в счастливом расположении духа Кабанюка, он заметался по кают-компании и принялся рассуждать вслух.
— Неужели Янис что-то заподозрил? К чему эти его фразы об Антигони? Я тогда почувствовал, что он скрывает от меня информацию в надежде перепроверить. Но не успел. Его убили. Уж не подстроено ли это убийство? Кем? Татьяной? Нет… Маркеловым? Глупо…