— А может быть, графом? — вскользь предположил Лефтерис, зорко наблюдая за реакцией Апостолоса.
— Он-то здесь с какого бока?
Адмирал не любил, когда на людей, к которым он прикипел душой, бросали тень подозрений. Павел Нессельроде, с его ясным спокойным взглядом, мог быть кем угодно, но только не подлецом.
Лефтерис придерживался другого мнения. Он связал все ниточки в один клубок, внимательно изучил повадки графа. Выяснил о нем все возможные сведения у Яниса и заподозрил, что под личиной светского прожигателя жизни скрывается расчетливый, озабоченный служением каким-то своим идеалам человек.
— У графа есть претензии к Маркелову, но не более, — успокоил себя Апостолос. — Прежде чем подозревать друзей, я лучше заставлю перевернуть весь корабль и найти ту самую медсестру. Вот тогда-то мы и получим одну разгадку на все загадки.
— Не трудись, — посоветовал ему Лефтерис. — Я готов поспорить, что в каюте графа скрывается Антигони. Она появилась на корабле, чтобы отомстить.
— Ты паралитический дурак! — вскипел Апостолос. — Почему же, в таком случае, гибнут все, кроме меня?! Ни к Лавру, ни к Янису, ни к Маркелову она никакого отношения не имеет. А уж тем более к расстрелянным охранникам! Я еще мог бы представить ее с ножом в моей собственной спальне, но уж никак не в каюте графа. Фантазии слабоумного!
Лефтерис не обиделся. Он привык к первой реакции Апостолоса на неприятные для него сообщения. А вот Кабанюк настороженно поглядывал то на одного, то на другого. Ему было наплевать на греческие заботы. Но собутыльника для разговоров явно не хватало. Он широко улыбался и жестами приглашал разгорячившихся греков присоединиться к нему. Но они увлеченно что-то доказывали друг другу.
— Соображай своей головой, — на ходу выпалил Апостолос, — если Антигони по невероятному стечению обстоятельств действительно оказалась бы в каюте графа Нессельроде, мне бы осталось только застрелиться. Она — моя последняя любовь! По возвращении в Афины я разыщу ее и опущусь на колени. Потом подхвачу на руки и больше уже не выпущу. Мы проживем вместе много счастливых лет. Это мое последнее желание в жизни…
Он остановился возле Лефтериса. Тот продолжал улыбаться.
— Нужно думать о другом. Я потерял помощников, партнеров и понятия не имею, что делать с грузом, болтающимся в трюме.
— Сбрасывать в воду. Потерю списать на шторм, — покосившись на чавкающего Кабанюка, предложил Лефтерис.
— Это же миллионы, — тихо и печально напомнил Апостолос. — Мне отступать некуда…
Он взялся за спинку кресла-каталки и, ничего не сказав Кабанюку, увез Лефтериса в свою маленькую комнатку при кают-компании. Там сел напротив корсара, подмигнул ему и заговорщицки прошептал:
— Мне не страшен этот груз. Сбрасывать я его не собираюсь. Наша задача войти в территориальные воды России. Оттуда груз уже никто не выпустит. Ко мне со стороны итальянцев претензий быть не может. Какая разница, кто захоронит эти отходы — Маркелов или российское правительство? А против меня возбудить дело не удастся. Янис, с греческой стороны, сговорился с Маркеловым и Лавром о провозе радиоактивных отходов без моего ведома. Я обнаружу радиацию, подходя к порту Одесса. Там вообще территория Украины. Мне же еще и спасибо скажут. Так-то, господин корсар.
— Слишком гладко получается, — покачал головой Лефтерис.
— Не гладко, а логично, — возразил Апостолос. — Тебе известно мое умение заставить любую ситуацию работать на себя.
— Известно. Однако для этого необходимо найти человека, стоящего за всеми убийствами. Проверь графа.
Апостолос раздраженно покусал нижнюю губу и, найдя решение, встал:
— Пойду поговорю с мадемуазель Татьяной. Нужно привлечь ее на свою сторону. Она знает много, если не все.
— Позови сюда графа, — настаивал Лефтерис.
Апостолос вывез его в кают-компанию, там, мирно расположившись на диване, посапывал задремавший Кабанюк. Будить его не стали. Апостолос махнул рукой и вышел.
Он вдохнул свежий воздух, полюбовался игрой серо-розовых рассветных теней и спустился в госпитальный отсек. Вход в каюту преградил охранник, но, узнав его, тут же вытянулся во фрунт. Апостолос кивнул в знак одобрения. Доктор недавно ушел, убедившись, что жизни Татьяны ничто не угрожает. Она лежала на спине с закрытыми глазами. Ее воспаленное лицо сохраняло следы перенесенных страданий.
Апостолос не решился будить и сел рядом.
— Граф? — прошептала, не открывая глаз, артистка.
— Нет, мадемуазель, — по-французски ответил Апостолос.
— А… адмирал… — Татьяна с досадой узнала его голос. — Что вас привело сюда? Любопытство или сострадание?
— Скорее, некая схожесть нашего положения… — неуверенно начал Апостолос. — За моей спиной все время происходят какие-то непонятные происшествия. После убийства Яниса и исчезновения Маркелова я боюсь за свою собственную жизнь. Объясните, что происходит. Почему Илья стрелял в вас?
— Это вы-то ничего не знаете? — простонала Татьяна. — Спросите у графа Нессельроде, он вам расскажет, кто вы такой.
Апостолос поднялся и наклонился к Татьяне.
— Клянусь, я самый непосвященный человек на корабле. Что происходит? При чем здесь граф Нессельроде, который все дни проводит вместе со мной за карточным столом?
Татьяна открыла глаза. Посмотрела с недоверием на близко склоненное к ней лицо адмирала. Его голубые, почти прозрачные зрачки выражали удивление и уверенность в ее добром к нему отношении.
— Как же так? Везете в трюме радиоактивные отходы и ничего об этом не знаете?
— Клянусь! Это какое-то недоразумение. В трюмах нет никаких отходов. Янис загрузил туда контейнеры с оборудованием для зверофермы!
— Вас обманули… — прошептала Татьяна. И через некоторое время добавила: — Во всем виноват Маркелов.
Апостолос почувствовал, что ему не хватает воздуха. Известие о содержимом контейнеров вывело его из равновесия, но он сумел не подать вида.
— Скажите правду, Маркелов убит? — повторила артистка.
— Да, да… Его расстрелял из автомата ваш друг, господин Шкуратов. Он тоже знает о грузе?
— Знают все. Мне жаль вас, адмирал. У вас будут большие неприятности…
— А мне жаль вас, — заявил, оправившись от стресса, Апостолос. — Кто-то постоянно использует вас в качестве приманки. Разве нельзя было прийти ко мне и все рассказать? Я бы немедленно вызвал пограничные катера, вертолеты. Сообщил бы в правительства наших стран. Если в контейнерах действительно отходы, значит, кто-то пытается ими завладеть и втягивает в это грязное дело вас.
Татьяна закрыла глаза. Она совершенно запуталась в людях, окружавших ее. Каждому что-то было нужно. А она из-за них чуть не погибла.
— Не знаю! — вдруг приподнялась она на руках и закричала сильным грудным голосом: — Оставьте меня в покое. Граф утверждает, что за вами следит Интерпол!
Апостолос положил широкую ладонь ей на лоб и небольшим усилием вернул голову снова на подушку. Татьяна смирилась и подавила в себе истерику. Она почти по-детски пожаловалась:
— Защитите меня от них. Мы с вами оба несчастны… граф Нессельроде, мой бывший любовник, спит с вашей бывшей любовницей… Антигони… кроме вас, меня никто не поймет.
Это признание произвело на Апостолоса едва ли не большее впечатление, нежели сообщение о тайне контейнеров. Он отшатнулся от артистки и, топчась на месте, кусал нижнюю губу.
Неужели Антигони на корабле? В каюте графа? Так подло с ним не расплачивались даже самые непримиримые враги! Он, окончательно решивший связать свою жизнь с любимой женщиной, оказывается, предан ею. Его, великого адмирала мощнейшей империи, она променяла на карточного игрока.
Апостолосу показалось, что корабль накренился, и он инстинктивно схватился за спинку кровати, на которой лежала Татьяна. Та вздрогнула и приоткрыла глаза. Прошептала по-французски:
— Адмирал, вы еще здесь? Там граф имеет вашу любовницу. Очень скоро они отправят вас в тюрьму и станут героями.
Ни боль, ни рана, ни потеря крови не притупили в Татьяне страсти к интригам. Она не ревновала графа к Антигони. Просто как актриса не могла перенести того, что во всей этой истории Павел, а не она становился центральной фигурой.
Удар Татьяна рассчитала точно. Апостолос сорвался с места и, подобно носорогу, помчался наверх.
Он вломился в кают-компанию и едва не сбил с ног Петра Кабанюка, танцевавшего под веселую греческую мелодию. Тот замер с поднятыми над головой руками. Не обратив на него внимания, адмирал схватил телефонную трубку, набрал номер.
— Граф? Это Апостолос. Извини, что слишком рано. Но твой соотечественник просит тебя срочно зайти в кают-компанию.
— Какой? — прозвучал напряженный голос Павла.
Вместо ответа Апостолос передал трубку Кабанюку.
Пьяным голосом глава администрации поинтересовался:
— Хто це?
— Нессельроде.
— Ой, граф, приходь. Тут такое… — прокричал в трубку Кабанюк и указал рукой на стол, полный яств.
Павел, естественно, жеста не видел, поэтому решил, что Кабанюк невольно встрял в дела, его не касающиеся. Поэтому бросил трубку и быстро натянул джинсы. Антигони проснулась, смотрела на него ласковым, любящим взглядом. Ничего не объясняя, граф поцеловал ее в губы и успокоил.
— Я быстро вернусь. Поспи немного, — он взглянул на себя в зеркало и вдруг почувствовал боль в колене. Результат падения во время шторма. Нашел в шкафу палку и не удержался, чтобы не продемонстрировать Антигони. — Смотри.
Отщелкнув рычажок, он легко вытащил из палки тонкий обоюдоострый клинок.
— Замечательная вещь, — одобрила Антигони. — Эта палка придает тебе еще большую аристократичность. Не выпускай ее из рук. Не забудь, раненый зверь готов броситься в любую минуту…
Когда Павел, прихрамывая и опираясь на палку, зашел в кают-компанию, Лефтериса уже не было. За накрытым столом пировали Апостолос и Кабанюк. Павел несказанно удивился, увидев, что грек пьет с утра водку. Адмирал выбрался из-за стола, схватил его за плечо и насильно усадил.