Я быстро выцелил нового душмана — бойца в пестром халате и тюрбане. Если повезет — это будет лидер. Убью его — сукины дети разбегутся.
Я прицелился. Взял небольшое упреждение. Выстрелил.
Хлесткий звук выстрела разнесся по округе звонким эхом.
Душман в пестром халате, сжимавший в руке старую мосинку и оглядывавшийся, вдруг вздрогнул, перевалился через круп лошади прямо на ходу и рухнул на землю.
Остальные духи тут же кинулись вперед, к тому холму, что рос у них на пути. Значит, я подстрелил не лидера, а какого-то рядового душмана.
Я принялся перезаряжать винтовку.
План у меня был нехитрый.
Там, где я встретился с отцом и братом Мариам, была овечья отара. Ее мы оставили на вершине холма. Расчет был на то, что Малик Захир сообщит своему дружку Шахиду, что Мариам ушла со мной, и я, скорее всего, поведу ее к Абдуле. И старейшина несомненно знал, куда именно старый пастух выгоняет своих овец на выпас. По моей задумке отара должна была послужить приманкой. Послужить маяком, на который купятся душманы. И они купились.
Я же занял позицию на вершине другого холма. Позиция была не слишком удачной — немного дальше, чем нужно было бы. Но второй холм, который я рассматривал как стрелковую точку, по моему мнению, оказался еще хуже. Был он шире, но ниже и расположился слишком близко к отаре.
Выбор был хоть и компромиссным, но лично для меня очевидным.
А вот Абдула со своей семьей укрылись в другом месте. Они ушли дальше, на север, к Пянджу. И к моменту, когда душманы оказались в моем поле зрения, должны были преодолеть не меньше полукилометра и укрыться в каком-нибудь подходящем месте.
По моему плану, пока душманы гонят своих лошадей к отаре, я должен был обстрелять их с фланга. Они не сразу поймут, откуда ведется огонь. У меня будет фора, пока душманы наконец вычислят меня а потом подойдут достаточно близко ко мне. Тогда мое оружие уже станет бесполезным. Если к этому времени я не успею убить достаточно — начнутся проблемы.
Да, план был отчаянный, в чем-то самоубийственный, но я действовал так, как привык — исходя из тех возможностей, что имелись у меня прямо здесь, прямо сейчас.
Но главной проблемой для меня было не время, не старинная архаичная винтовка с ограниченными патронами и даже не реальная возможность лишний раз промазать на таком расстоянии. Главной проблемой был Хан.
Я не мог послать его вместе с Абдулой, Мариам и Каримом. Хитрая пакистанская змеюка могла как-то воспользоваться тем, что меня нет рядом. А значит — попытаться сбежать. Если не хуже. Короче — я рассудил, что не могу подвергать старого пастуха и его семью опасности.
А значит, придется рисковать самому и взять поганца с собой.
Когда я занял стрелковую позицию на вершине холма, уложил Хана рядом с собой. Пришлось связать Призраку ноги Каримовым кушаком и заставить лечь на пузо, чтобы он не мог сбежать.
И все же Хан отвлекал. Приходилось постоянно следить за ним, чтобы Тарик чего не выкинул. Ведь я был уверен — он предпочтет попасть в плен к душманам, чем к шурави. Если, конечно, ему не повезет, и бандиты не пристрелят Тарика, как только подберутся достаточно близко.
Нужно было заставить их повернуть назад до того момента, когда они взойдут на холм.
Как я и предполагал, душманы не поняли, откуда стрельба. Они решили, что огонь ведется из-под отары, что стрелок скрывался где-то между овец.
А потому, как только упал пестрый халат, они собрались и снова припустили к холму, на вершине которого видели овец. И даже открыли огонь куда-то в ту сторону.
Долина почти тут же наполнилась шумом стрельбы: хлестко щелкали винтовки, когда душманы палили из них прямо на ходу. Я расслышал даже высокий, пронзительный треск ППШ и более тяжелый и размеренный — автомата Калашникова.
Душманы принялись отдаляться от меня, следуя к холму.
Когда я выстрелил в третий раз, эта пуля оказалась неудачной. Поддавшись ветру, она изменила траекторию. Я видел, как за одним из всадников поднялся фонтанчик пыли. Тогда я принялся торопливо перезаряжать винтовку.
Хан, лежавший поначалу спокойно, после третьего выстрела вдруг заворочался. Стал мычать сквозь свой кляп.
— Заткни хлебальник, — прошипел я злобно.
Но тот, казалось, меня не слышал. И даже принялся с трудом, очень неуклюже переворачиваться набок.
В этот момент я как раз загонял новый патрон в казенник винтовки. Когда Хан перевалился набок и сжался в позу эмбриона, я заметил, как он сучит ногами, как пытается избавиться от кушака, что окутывал ему лодыжки. Он стал ослаблять путы, стягивать их с ног.
Не сказав ни слова, я просто перехватил винтовку и стукнул его прикладом по голове. От внезапности Тарик вздрогнул, кратко мыкнул, а потом затих.
Когда я глянул вниз с холма, то увидел, что духи наконец поняли, откуда ведется стрельба. Они завернули и галопом направились в мою сторону.
Я невозмутимо устроил винтовку для стрельбы. Прицелился и стал ждать.
Слишком далеко они отъехали, слишком силен был ветер на открытом месте. И тогда я решил подпустить их немного ближе.
Выждав несколько мгновений, я принялся целиться в одного из ведущих всадников. Прижав щеку к шершавому прикладу, я подрегулировал планку прицела. Задержав дыхание, мягко спустил крючок между двумя ударами сердца.
По округе вновь разнесся резкий раскат выстрела. Дух, пораженный в грудь, кивнул головой и завалился на шею лошади. Его конь от неожиданности запетлял и решил вдруг свернуть. Тогда позади идущая лошадь немедленно налетела на него. Не успев остановиться, она завалилась набок, привалив седока.
Остальная шестерка конных ловко сманеврировала, объехала упавших лошадей, которые подняли облако пыли вокруг себя.
А потом по мне открыли стрельбу. Пули свистели над вершиной холма. Хлопали в землю где-то внизу.
Духи поняли, на каком я холме, но еще не разобрались, где именно. Видимо, они решили, что я залег на самой вершине, на самом высоком месте, откуда проще всего было вести огонь. Я предвидел такой их шаг. Потому залег немного правее. Тут позиция была почти такой же удачной, но далеко не такой очевидной. Да и высоковатая, отросшая трава неплохо скрывала меня, если залечь.
Огонь полуавтоматических винтовок, которыми в основном и были вооружены душманы, был не плотным. Пули время от времени свистели высоко над моей головой, но это ни капли меня не волновало. Волновало другое — пройдет еще минута, и враги подберутся слишком близко к холму. Выйдут из сектора обстрела. Тогда придется вести огонь с колена, а дальше и вовсе стоя, чтобы я мог достать их.
Следующим выстрелом я снес из седла духа, вооруженного АК. Я специально выцеливал тех, у кого было автоматическое оружие. И когда я стал заряжать новый патрон, таких врагов уже не осталось. Остальные неловко пытались прямо на скаку вести огонь из разномастных винтовок. Кто-то схватился за пистолет.
Я выстрелил снова, но промазал. Принялся быстро перезаряжать винтовку. А вот следующим выстрелом я уже сбрил духа, что схватился за наган.
Их осталось пятеро. И теперь они подошли слишком близко.
— Ну лады, — стиснул я зубы, — тогда давай играть по-серьезному.
Я взял патрон с платка, что дала мне Мариам, и быстро загнал его в патронник. Еще два сунул в зубы. А потом встал на колено.
Духи к этому времени уже были у подножья холма.
Тогда я выстрелил в ближайшего. Выстрелил быстро, почти не целясь. И попал. Я видел, как папаха слетела с головы душмана. Видел, как вслед за ней мощная пуля вскрыла череп врага, словно консервную банку. Душман откинулся на круп лошади, а та, почувствовав, что ездок мертв, немедленно завернула книзу. Очень ей не хотелось бежать вверх по холму.
Я пригнулся, загоняя в казенник новый патрон.
Духи уже поняли, где я. Что ж. Стоит признать — они оказались гораздо более стойкими ребятами, чем я думал. Но по-прежнему весьма неумелыми стрелками.
Мне даже не пришлось залегать. Редкие пули ложились невпопад — слишком далеко от меня. Другие свистели очень высоко над головой. Мда. На скаку метко не постреляешь.
Четверка поднималась все выше. Уже какие-то восемьдесят или семьдесят метров отделяли их от меня.
Тогда я решился на по-настоящему отчаянный шаг. Я встал в полный рост.
Я прицелился. Увидел, как и духи тоже почти разом вскинули свои винтовки. Но я выстрелил быстрее. И снова попал.
Широкогрудый конь того душмана, что поднимался первым, встал на дыбы, когда пуля угодила ему в шею. Следующий за ним не успел затормозить и на полном скаку врезался в раненого жеребца. Тот опрокинулся своим всадником прямо на седока второй лошади. Вместе они попали под копыта последней. Та, не успев перескочить, покатилась кувырком вместе с душманом, что сидел в седле.
Поднялся высокий конский визг. Лошадь, оставшаяся на ногах, вдруг тоже встала на дыбы, а верховой принялся изо всех сил натягивать удила, чтобы успокоить взъярившегося коня.
И когда он справился с лошадью, я все еще перезаряжал винтовку.
Душман не испугался. Я успел заметить, как он выбросил свою мосинку и стал вытягивать из кобуры пистолет, одновременно изо всех сил пришпоривая коня.
Я вскинул тяжелое ружье. Когда прицелился, дух уже был настолько близко, что я смог различить черты его лица.
Это был крепкий мужчина в легком светлом халате и белой чалме. Крупный для душмана, он носил на своем злом, обветренном лице длинную черную бороду. Она, а еще сросшиеся брови делали его лицо каким-то зверским. Не по-человечески злым.
Душман приближался. Пистолета он так и не вынул, а только боролся за него с собственной одеждой. Кажется, мушка зацепилась за кушак.
Я вздохнул, задержал дыхание, наведя на врага мушку винтовки. Нежно положил палец на отполированный с годами спусковой крючок.
Я чувствовал, как адреналин колотится в висках. Чувствовал, насколько быстро бьется сердце, изо всех сил гоняя кровь по молодому телу.
Я будто опьянел от этого адреналина. Показалось, что время в очередной раз, как бывает в подобных боевых ситуациях, замедлило свой бег.