— Может, — ответил я.
Таран снова покивал. И потянулся к Нарыву, чтобы попрощаться.
Так он подошел к каждому пограничнику. Каждому пожал руку. Каждому сказал несколько слов. Последним, с кем он попрощался, был Черепанов.
Прапорщик буквально вцепился в рукав Тарану, когда тот протянул ему пятерню. Вцепился двумя руками.
— Тяжковато тут без вас будет, — сказал Черепанов.
— И мне будет тяжковато без тебя, старшина, — улыбнулся Таран, — хороший ты прапорщик. Наверно, лучший, что был тут, на Шамабаде.
Я заметил, как у Черепанова блестят глаза. Старшина поспешил их спрятать от нас. Отвернулся.
Таран ничего ему больше не сказал. Он сухо попрощался с офицерами и направился к выходу, туда, где его ждала машина.
Когда бойцы принялись провожать его взглядом, Лазарев вдруг прервал личный состав. Крикнул:
— Становись! Равняйсь! Смирно!
Конечно же, застава подчинилась. Строй снова выровнялся, и мы стали ждать первого боевого расчета под командованием нового начальника. Однако я успел услышать, как хлопнула за Тараном калитка.
— Здравствуйте, товарищи! — Крикнул Лазарев.
Застава ответила:
— Здравия желаем, товарищ старший лейтенант!
— Проводится боевой расчет по охране государственной границы Союза ССР на предстоящие сутки! — Проговорил Лазарев, — как вы знаете, я теперь начальник заставы. С новых суток Шамабад переходит под мое командование. Звать меня Лазаревым Иваном Петровичем. Это вот, — он указал на нового зампалита, — товарищ лейтенант Вакулин. Он вступает в должность замполита заставы так же с этих, новых суток. Итак, начнем.
Лазарев кратко довел до нашего сведения новости и то, как обстоят дела на границе. Тут ничего удивительного.
Не удивило нас так же и то, как он привычным для начальника делом стал распределять пограничников на службу. А вот то, что было сделано потом, повергло пограничников в замешательство.
— Боевой расчет окончен, — сказал Лазарев, а потом, не дав ни команды «вольно», ни команды «разойтись», просто обернулся и пошел в здание заставы.
Вместе с ним потопал Вакулин. Несколько озадаченно последовал за ними и Ковалев. Только Черепанов остался во дворе, недоумевая от происходящего.
— Какого черта творится? Он куда? — Спросил Уткин, стоящий рядом со мной.
— А что? Тут так заведено? — Обернулся ко мне и спросил Петренко, — так всегда бывает, что начальник просто так берет да уходит?
— Нет, Артем, — провожая взглядом офицеров, поднимавшихся по ступенькам заставы, сказал я, — так у нас не заведено.
Глава 5
Застава стояла по стойке смирно. Стояла в полнейшем, абсолютном молчании. Я бы даже сказал в гробовом.
Я знал — некоторые решительно не понимают, в чем тут дело. Другие, которых было меньшинство, понимают, но, лелея раздражение, или даже холодную злость, не решаются ничего делать.
Черепанов удивленно глянул сначала на нас, потом обернулся, уставившись на здание заставы. Он тоже был в замешательстве.
— Это он из-за дурости, или как? — выдохнул Матузный, стоявший у меня по правому плечу, — или мож у него чувство юмора такое дурацкое?
— Чай не первое апреля, — мрачно сказал Малюга, стоящий у нас за спиной. — Шутить тут как-то совсем не время. Наряды через тридцать минут должны выходить.
— Саша! — Тихий, полушепот раздался немного справа. — Сашка!
Это звал меня Нарыв. Я выглянул из строя.
— Да он над нами издевается! — возмущенно проговорил Нарыв настолько громко, чтобы я его мог услышать, — делать что-то надо! Иначе, он нас тут продержит до ишачьей паски, а потом будет парней подгонять, чтоб быстрее к нарядам готовились! В шею гнать нас будет!
Я кивнул Нарыву. Выпрямился в строю.
Тем временем Черепанов чертыхался себе под нос. Он то и дело оборачивался то к нам, то к заставе. Потом не вытерпел и быстрым шагом потопал к зданию заставы. Видимо, наконец решил узнать, что это за фортель такой выкинул Лазарев.
А я-то знал, что он выкинул.
Это была подлая месть за то, как мой наряд обошелся с ним тогда, на границе. Месть мерзкая, а еще коллективная. Направленная на всех разом. Ну и, к тому же месть провокационная.
Если кто-то решит «нарушить дисциплину», останется виноватым. Станет козлом отпущения. И вот путем такого коллективного наказания он и хотел вынудить определенных людей действовать.
Лазарев надеялся на определенный исход. Я даже знал, на какой именно.
Хитрый гад, этот Лазарев. Тут стоит отдать ему должное.
И все же я должен был действовать. В конце концов — нужно было показать лейтенантику, что он недооценивает нас.
— Подвинься-ка, дружок, — сказал я, отстраняя Петренко, стоявшего передо мной, с пути.
Мальчишка удивился, обернулся. Выпучил на меня глаза.
Я вышел из строя. К этому времени застава уже зарокотала. Слышны были тихие голоса недовольных «стариков», которые не желали терпеть такого к себе отношения, но все еще не понимали, что же им делать.
Когда я вышел и встал туда, где обычно стоит начальник заставы, все затихли.
— Ну что, братцы? — сказал я с улыбкой, — Видали, как наш новый начальник сходу себя поставил, а?
Кто-то, переняв мой внешне смешливый настрой, хохотнул. Кто-то крикнул:
— Ну!
— Еще как видали!
— Че это он удумал, а?
— Не знаю, что он там себе удумал, парни, — сказал я, — но граница сама себя на замок не поставит. Некогда нам тут стоять и терпеть чужую заносчивость. Так?
— Так!
— Дело говоришь, Сашка!
— Ну! Так и есть!
— Товарищ старший лейтенант хочет посмотреть, насколько мы «дисциплинированные», так? Сколько стоять тут будем без приказа, и как впопыхах на границу бежать, когда время подожмет. Так?
В ответ мне снова понеслись бойкие ответы:
— Ну!
— Так и есть!
— Да!
Пограничники уже не стояли смирно. Они расслабились, сами себе дали команду «вольно».
— Ну ничего, — хмыкнул я снисходительно, — начальник у нас новый, молодой. Еще, видать, не понимает, как тут все устроено. Ну так давайте, братцы, его научим!
— Давай научим!
— Ну! Еще как научим!
— Ага!
Я стоял расслабленно. Даже засунул большие пальцы за ремень. А потом услышал шаги на ступенях заставы. Услышал шаги, но не обернулся, чтоб посмотреть, кто идет.
Только понял по наполнившимся страхом глазам некоторых погранцов, что из здания вышли офицеры. Наверняка увидели из окошка, что тут происходит. Прибежали.
— Застава! — выпрямился я по струнке, — Ровняйсь! Смирно!
И хотя погранцы не должны были меня слушаться, подчинились. Подчинились старики, понимающие, к чему идет дело. Подчинились новенькие бойцы, следуя общему настроению. Только новые сержанты, с которыми я сцепился у ленинской комнаты, недоуменно стояли и наблюдали за мной. Не собирались они исполнять команду.
Отщепенцами себя строят. Умники.
Я осмотрел выпрямившиеся ряды пограничников, а потом скомандовал:
— Вольно! Разойтись.
И они разошлись. Разошлись так, будто приказ отдал сам начальник заставы. Молодые бойцы чуть-чуть помешкали, а потом и сами пошли вместе с остальными.
Только новенькие сержанты остались стоять, уставившись на офицеров, что приближались у меня за спиной.
— Селихов! — услышал я раздраженный крик Лазарева, — какого черта тут творится?
Я обернулся.
Вся троица офицеров топала ко мне. За ними, чуть-чуть позади, догонял Черепанов с растерянным лицом.
— Команды разойтись не было! Какого черта⁈ — снова закричал Лазарев.
Я ничего ему не ответил.
Он приблизился почти вплотную. Заглянул мне прямо в глаза.
— Что, нарушаем дисциплину, так что ли⁈ Команды разойтись не было!
Вакулин стоял молча по правое плечо Лазарева. Растерянный Ковалев, который, тоже, видимо, не совсем понимал, что вообще происходит, — по левое.
— Думаешь, самый умный, Селихов? — мерзко искривил губы Лазарев, — думаешь, можешь своевольничать⁈
— Гляньте на часы, товарищ старший лейтенант, — сказал я.
— Чего? — насупился Лазарев, но все же машинально глянул.
— Время наряды на границу готовить, а не стоять столбами, — ответил я холодно, — или как? Граница нынче сама себя будет охранять?
Лазарев с кислым лицом поднял на меня глаза от часов. Лизнул высохшие губы.
— Старший сержант Селихов, — проговорил он, — за мной. Сейчас мы поговорим про твою самодеятельность.
В канцелярии было мрачновато. Царила какая-то неразбериха и кавардак. Столы офицеров, особенно Лазарева, были завалены какими-то бумажками, документами и книгами учета. Новый начальник заставы, видимо, разбирался, как обстоят дела на заставе.
Когда я вошел в кабинет, то застыл посреди комнаты.
Лазарев перебросился с Вакулиным настороженными взглядами, после чего новый замполит пошел к столу Пуганькова. Присел.
Присел за свое место и Ковалев.
Только тогда Лазарев вальяжно направился к своему месту. Медленно отодвинул стул.
— Что-то я не понял, старший сержант Селихов, — начал он негромко, — а что это сейчас такое было?
Он уселся на свое место и почти сразу откинулся на спинку стула. Сложил руки на животе, сплетя пальцы.
— Мне тоже интересно, товарищ старший лейтенант, — не повел я и бровью. — Что это за нарушение устава вы сейчас устроили.
Лазарев вздохнул.
— Тебе, значит, старший сержант, лычки сержантские малы стали? Решил примерить лейтенантские?
— Давайте не будем прикрываться лычками, погонами и прочей чепухой, — сказал я прямо.
Лазарев напрягся. На лице его было властное, спокойное выражение. Сейчас оно сменилось на заинтересованное.
Вакулин нахмурился, но ничего не сказал. А зам по бою Ковалев, видимо, до сих пор решительно не понимал, что происходит.
— Мы оба знаем, на что была направлена эта ваша выходка, — сказал я.
— Вот как? Выходка, значит?
— Если вы закусили удила, то отыгрывайтесь только на мне. Посмотрим, как это у вас получится, — продолжил я. — Но остальных парней я трогать не позволю. Не позволю устраивать на заставе цирк.