– А в чем интерес самого Гойзмана?
– Он стоял в очереди на муниципальное жилье. Должен был получить двухкомнатную квартиру. Возможно, это простое совпадение не более того. Но после смерти Людович Гойзман получил три комнаты, отличную хату в центре города. А вскоре уволился из больницы. Он здесь работал только из-за этой квартиры. Насколько я знаю, квартиру Гойзман продал, а сам уехал за границу. В Израиль, кажется. Короче говоря, в этом деле все замазаны. И все говном заляпаны. Но только…
– Что «только»? – переспросил Колчин.
– Только если вы хотите разоблачить какую-то мифическую мафию, состоящую из врачей и городских чиновников, – напрасные труды. Людьми двигал простой шкурный интерес. Меркантильные соображения.
– Спасибо за рассказ, – Колчин встал. – Вы облегчили мою задачу.
– Я вам чем-то помог, серьезно? – удивился Кожевников.
Московская область, Орехово-Зуево. 3 августа.
Стерн уже третий час сидел в кабине фургона и глазел на противоположную сторону улицы, на ядовито желтую вывеску и входную дверь аптеки. Он рассчитывал, что к десяти утра, не позже, сюда обязательно подтянется кто-то из местных торговцев героином, но и в час дня к аптеке так никто не подошел. По тихой улице брели редкие пешеходы, проезжали машины. Какая-то женщина в рабочем халате, видимо, уборщица вынесла на улицу пластиковое ведерко и швабру. Принялась протирать витрину аптеки, часто нагибаясь и споласкивая тряпку в пенистой воде. Стерн посматривал на часы, время едва двигалось, а на тротуаре перед аптекой по-прежнему никого не видно. Стерн, чужой в городе человек, сумел без труда узнать у парня, случайного прохожего, которого угостил пивом, добрый десяток мест, где собираются толкачи героина. Они заранее, используя пейджер, а не телефонную связь, забивают стрелки с покупателями или просто стоят, засунув руки в карманы, и терпеливо ждут клиентов, которые приезжают сюда из ближних районов и даже из Москвы. Потому что всем известно: в Орехово-Зуево самая дешева дурь по области. Взять здесь героин в сто раз проще, безопаснее, чем, например, в Москве. А по столичным мерка здешние цены – просто демпинг. В начале второго Стерн пришел к твердому убеждению, что вчера менты устроили общегородскую облаву на толкачей, наверняка кого-то взяли. Чтобы дня через три выпустить на волю, потому что предъявить толкачам конкретное обвинения менты не могут, торговцы никогда не имеют на кармане больше одной-двух доз на продажу. Во время облавы успевают выбросить или проглотить товар. Теперь в назидание остальным задержанных так отделают дубинками, что те будут мочиться кровью не меньше недели. Стерн еще раз глянул на часы, засек время, решив: если у аптеки никто не появится в течение следующих сорока минут, он меняет позицию, едет в другое место популярное среди толкачей и покупателей, на центральную площадь. Там продавцы собираются мелкими группами, Стерна запросто запомнят, срисуют. Впрочем, это дело десятое. Главное – достать героин именно сегодня, не откладывая это дело в долгий ящик. Времени в запасе остается всего ничего. Трещалов оказался крепким орешком, его с одного удара не расколешь. Дважды Стерн избивал Трещалова до потери сознания. Во время второго разговора, Стерн даже испугался, что ненароком, поддавшись азарту, забьет своего пленника до смерти. И отступил. Все равно толку никакого, только кулаки испортил. Трещалов, матерился, крыл Стерна последними словами, терял сознание от боли, снова приходил в себя и снова вырубался. Но так и не согласился взять телефонную трубку и передать условия Стерна о выкупе кому следует. Разумеется, Трещалов без всяких побоев и пыток сломается. Человек ведь не из железа сделан, он слеплен из куда более мягкого и нежного материала, – это Стерн знал по собственному опыту. Дня через четыре, от силы через неделю из Трещалова можно будет веревки вить. Холод и сырость подвала, лампочка, горящая днем и ночью, полбуханки паршивого сырого хлеба и вода, наконец, смердящий труп под самым носом сделают свое дело. Доконают пленника. Но этих клятых дней, не говоря уже о целой неделе, у Стерна не было. Значит, надо идти другим путем. Верный способ вытянуть из Трещалова деньги – посадить его на иглу. Три-четыре инъекции героина, и он превратится в конченого наркомана. Грязный пол языком вылижет, покойника в зад поцелует, лишь бы выйти из состояния ломки, получить еще один укол и кайфануть. Значит, нужна дрянь. Морфий, амфетамины или опий в этом случае не годятся. К этой дури организм дольше привыкает, да и ломка, скажем, от морфина, чистого медицинского препарата, куда менее мучительна, чем героиновая.
Женщина с ведром и шваброй исчезла за дверью аптеки. Стерн опустил боковое стекло и прикурил сигарету, когда под желтой вывеской замедлил шаг худощавый белобрысый парень лет двадцати в грязно-голубых джинсах и четной матерчатой куртке. Молодой человек остановился перед аптечной витриной и стал озираться по сторонам, будто ждал минуты свидания со своей девушкой, но она почему-то забыла придти. Стерн включил двигатель, тронул «Газель» с места, завернул в первый же переулок и остановился. Он неторопливо выбрался из машины, расправил складки плаща, зашагал обратной дорогой к аптеке. Молодой человек, увидев незнакомца, спокойно, не дергаясь, наблюдал, как тот приближается.
– Что-нибудь есть?
Стерн остановился в двух шагах от парня.
– В смысле, что есть?
– Ты знаешь, что. Не волнуйся, я не мент.
– Да я и не волнуюсь, – усмехнулся малый. – Сколько надо?
– Две-три дозы. На пробу. Если понравится, возьму больше.
– У меня только два чека.
– Давай, – кивнул Стерн.
– Это ты давай, – покачал головой молодой человек. – Деньги. Тут так заведено. Ты отстегиваешь. Потом я говорю тебе, где взять дрянь. Ты идешь и забираешь. Понял?
– Сколько?
Парень назвал цену. Стерн покопался в кармане, сунул мятую купюру в кулак парня.
– Тут только половина.
– Остальное получишь, когда возьму дрянь. Не бойся, я никуда не денусь. Вон моя тачка.
Стерн показал пальцем на белую «Волгу», стоявшую на противоположной стороне улицы. Толкач объяснил, как пройти до места, где найти пакетики. Стерн дошагал до первой арки, свернул в нее, внутри старого двора увидел пятиэтажный дом из силикатного кирпича. Зашел во второй подъезд, пешком поднялся по лестнице, остановился на площадке между третьим и четвертым этажом. На серой от грязи стене кто-то накарябал гвоздем короткое ругательство. Значит, здесь. Стерн шагнул к трубе парового отопления. Поднял руку, нащупал пакетик, приклеенный к задней стороне трубы. Стерн оторвал клейкую ленту, вытащил пакетик, вытряхнул на ладонь два крохотных чека, дозы, завернутые в тонкую вощеную бумагу. Он распечатал один чек, высыпал на запястье белый порошок, слизал его языком. И тут же, поморщившись, выплюнул. Ясное дело, героин дерьмовый, вдвое разбавлен тальком и сахарной пудрой. Стерн опустил второй чек в карман, сбежал по ступенькам вниз, вышел из подъезда.
Толкач топтался на прежнем месте возле аптеки, ожидая вторую часть гонорара. Стерн подошел к нему, заглянул в глаза.
– Слышь, я хорошо разбираюсь в этом дерьме, – сказал Стерн. – Меня очень трудно кинуть. И сейчас мне нужен героин, а не отбросы с помойки. Верхняя губа парня задергалась.
– Да пошел ты, умник. Не хочешь брать, не надо. К вечеру покупателей много набежит. Давай обратно.
Парень вытащил из кармана скомканную в шарик купюру, хотел вернуть деньги Стерну. Руки толкача дрожали. Судя по ускользающему неуловимому взгляду, по дрожи рук, по верхней губе, которая опускалась и поднималась, будто ее дергают за нитку, толкач сам баловался дрянью. Зарабатывал на дозу тем, что разбавлял свой товар. Стерн глянул по сторонам. Пешеходов не видно, аптека закрылась на обед. Он распахнул плащ, вытащил из-под брючного ремня «ТТ» и ткнул стволом в живот парня.
– Тебя как зовут? – шепотом спросил Стерн.
– Ю… Ю… Юра.
Парень попятился, Стерн свободной рукой попридержал его за куртку, толкнул к стене.
– Вот что, Юра… Ты меня прямо сейчас проводишь к тем людям у кого берешь товар. Иначе, Юра, я шлепну тебя в честь прошедшего праздника. Прямо тут, Юра, на твоем рабочем месте. А потом сяду в машину и уеду. И меня даже искать не станут, потому что все заинтересованные лица знают, кто ты есть. А тех, кто мочит толкачей, никогда не ищут. Ты меня понял?
Юра заглянул в глаза Стерна. В этих глазах, как в зеркале, он увидел то ли свою скорую смерть, то ли вечную жизнь.
– Понял.
– Если я возьму, что мне надо, если все пройдет нормально, ты получишь премиальные. И, главное, останешься цел. Куда идти?
– Прямо по улице. Я покажу.
Глава тринадцатая
Стерн и Юра прошагали два квартала. И еще долго плутали по городской окраине, по каким-то дворам и подворотням, среди покосившихся деревянных сараев, помоек, между полусгнивших, но еще живых тополей и разоренных детских площадок. Бедность здесь была такая, что впору снимать кино в духе итальянского неореализма середины прошлого века. Ветхие вросшие в землю дома с облупившимися фасадами, с бельевых веревок гроздьями свешиваются латаные подштанники, на лавках расселись колоритные беззубые старухи. Унылую картину дополняют стаи худых голодных собак, перебегающие со двора на двор. Через полчаса путешествие подошло к концу. Юра, который всю дорогу изнемогал под тяжестью недобрых предчувствий, остановился у какого-то ржавого гаража и сказал:
– Вон тот синий дом за моей спиной. Средний подъезд, последний третий этаж, двадцать вторая квартира. Эту хату снимают два таджика. Торгуют мелким оптом, сами развешивают, расфасовывают по пакетикам. А я дальше не пойду. Я не могу. Это кошмар…
– Твой главный кошмар – это я, – прищурился Стерн. – Если не пойдешь, не обижайся. Тебя отсюда увезут. На труповозке, в оцинкованном корыте.
– Я не могу. Я брал у них… Короче, мне доверяют, а я…