Ноу, сказал бармен, улыбнувшись, это стоит две с половиной. В злобе Песоцкий выдрал из кармана еще пятисотку, и тайка, грызя свое яблоко, кивнула в сторону лестницы.
В комнате размером с платяной шкаф она быстро вылезла из юбки и жестом показала Песоцкому на матрац на полу. Никакой кровати тут и не было. Дрожа от желания и отвращения, Песоцкий разделся и лег; тайка пристроилась рядом и начала свое рукоделие. Несчастный хотел поучаствовать, но о его желаниях тут никто не спрашивал: шел оплаченный процесс. Немножко для порядка на Песоцком поерзав, тайка жестом подняла клиента с матраца, а сама встала на четвереньки и оглянулась: можно.
Через две секунды она начала дежурно постанывать, отчего у Песоцкого наконец пропала потенция.
В приступе ненависти он крепко схватил тварь за загривок и вжал ее в матрац. Она вскрикнула по-настоящему и попыталась вырваться, и вот тут-то Песоцкий вмиг возбудился — и через минуту с хрипом завершил оплаченный процесс.
Он отвалился и не сразу открыл глаза. Шлюха, уже в трусиках, грызла свое яблоко, стоя у окна. Песоцкому вдруг почудилось, что она и не переставала его грызть все это время, и к горлу подкатила тошнота. Тварь крикнула что-то вниз, сутенер ответил, и она громко рассмеялась...
Быстро одевшись, клиент сбежал вниз — и, пряча глаза, рванул в темноту.
Он вылил на себя флакон шампуня и долго стоял под душем, смывая позор последних часов. Потом оделся и снова вышел в ночь, чтобы продышаться перед сном и хоть мало-мальски по-человечески закончить этот идиотский день.
В баре, сгорбившись над стойкой, сидел человек. На лысом черепе играл блик света.
— Мое почтение, — сказал Песоцкий по-французски.
Сидевший резко обернулся, и Песоцкий ясно увидел ужас в водянистых глазах. Потом лицо месье Боннара вернулось в привычную ироническую складку.
— А-а, это вы.
— Доброй ночи.
— Так себе ночь, — было ему ответом. — Простите, вы — …
— Леонард, — напомнил Песоцкий.
— Да-да, конечно. Составите мне компанию, Леонард? Я тут напиваюсь.
— С удовольствием, — согласился Песоцкий, подумав: а не напиться ли и мне?
— Прошу, — Боннар указал на стул рядом. — Я пью ром. Для вас?
— Ром, отлично.
Месье кивнул бармену, и куски льда упали в стакан. А и напьюсь, решил Песоцкий. Пропади все пропадом.
— А чемодан так и не нашли, — сказал вдруг месье Боннар со странным удовольствием в голосе. Песоцкий всмотрелся и увидел, что тот крепко пьян.
— Не нашли.
— Вот, — сказал месье. — Интересно, да?
— Ничего интересного.
Боннар поднял выразительные брови и пожал плечами: неинтересно, так неинтересно. И снова принялся сосать из своего стакана. Бармен поставил такой же, полный, перед Песоцким.
— Вы из России, — уточнил Боннар, насосавшись.
— Да.
— Путин, — понимающе кивнул Боннар.
— Еще Чехов, — сказал обиженный Песоцкий. — Толстой, Чайковский, Эйзенштейн…
— Да-да, конечно, — согласился Боннар. — А сейчас — Путин.
— Сейчас да, — хмыкнул Песоцкий.
— И чем занимаетесь, если не секрет?
— Я? Выдумываю всякую всячину.
— Вы сценарист?
Песоцкий кивнул.
— Надо же…
Боннар дососал из стакана и молча двинул его вдоль стойки. Бармен поймал взгляд хозяина, тот кивнул, и кубики льда снова прозвенели о стекло.
— Хотите сюжет, господин сценарист?
Тут пожал плечами уже Песоцкий.
— Сюжет! — объявил ночной собутыльник и значительно поднял палец. — Герой — некто месье Дельма. Политтехнолог, выпускник Сорбонны, очень успешный господин… вот вроде вас.
Месье изобразил поклон и икнул.
— Пардон…
— Сделайте одолжение, — скривился напрягшийся Песоцкий.
— Так вот, этот Дельма полетел как-то в Африку… Угадайте, зачем?
Песоцкий снова пожал плечами.
— Наводить глянец на одного людоеда, — раздельно сказал собеседник, и Песоцкий замер, вспомнив обрывок утреннего разговора на террасе.
— Людоед был очень богат, — продолжал тем временем лысый господин. — Вам приходилось встречать богатых людоедов?
— Приходилось, — заверил Песоцкий.
Боннар засмеялся нехорошим смехом.
— Ну да… Так вот. Наш отличник Сорбонны сделал этого людоеда президентом одной долбаной африканской страны, полной всякой чудесной херни. Ну, там… нефть, руда… Раньше всем этим владел другой людоед, и мы его аккуратно поимели на выборах под флагом борьбы с коррупцией, за независимость этого славного африканского народа от грабительских межнациональных корпораций. Знакомы ли вам эти волшебные слова?
— Еще бы.
Боннар снова заквохтал пьяным смехом и погрозил Песоцкому пальцем.
— Ага-а!.. Тогда продолжаем сюжет! В процессе сотрудничества господин Дельма вошел в деловые отношения с группой перспективных людоедов и немножко разбогател на тамошних рудниках… Ближе к выборам денег они не считали.
Песоцкий был, как говорят немцы, одно большое ухо.
— Но все это — только завязка… — предупредил хозяин отеля и замотал в воздухе рукой, безуспешно вспоминая имя. Песоцкий подсказал.
— Да! Так вот, Леонард: прошло четыре года, и людоеды снова позвали господина Дельма поработать. Предложение пришлось очень кстати, потому что он только что развелся, и жена, уходя, откусила от него, на память о десяти годах совместной жизни, здоровенный кусок. Вы женаты?
Песоцкий кивнул.
— Убейте ее до развода, — попросил Боннар.
Песоцкий кивнул.
— Стало быть, новое предложение… Отлично! Наш герой потребовал предоплату, и они перевели всю сумму! Сумму я вам не скажу, и даже не пытайтесь совать свой длинный нос в чужие счета...
Боннар заговорщицки похлопал собеседника по коленке и снова значительно поднял палец.
— Но! Внимание, мой друг: поворот сюжета…
Он торопливо втянул горючее из стакана: рассказ не терпел отлагательств.
— За два дня до вылета на свои предвыборные копи господин Дельма заболевает. Влежку! Температура под сорок, озноб, волдыри по телу, полный комплект. И даже непонятно, что это, — врачи врут каждый свое. Ни о каком полете в Африку, как вы понимаете, речи нет: выжить бы. Он и выживает — в одну ночь температура рушится на четыре градуса. Ощущение такое, что вынули скелет, не можешь налить себе стакан воды. Засим у господина Дельма безо всякой химии вылезают все волосы из башки…
Человек у стойки, наклонившись, пошлепал себя по продолговатой лысине и рассмеялся тоненьким смехом:
— Вообще все!
Еще трясясь от смеха, жилистый втянул в себя новую порцию рома и посмотрел на Песоцкого горящими глазами.
— Но — про что же этот сюжет, спросите вы? А вот про что. На второй день этой напасти господин Дельма позвонил своему лучшему ученику и передал ему африканский заказ. Ученик был в теме, и он подумал: Жиль должен справиться! У людоедов все было довольно тухло — они четыре года сидели у власти и успели наворотить дел, но с той стороны работали дилетанты, и шансы были… шансы были…
Боннар замолчал.
Пустая тропическая ночь лежала вокруг. Бармен бросал заинтригованные взгляды: он не понимал по-французски. Месье сидел неподвижно, глядя сквозь бутылочный ряд на барной полке, как будто не было здесь никакого Песоцкого и разговора не было.
Он заговорил так же внезапно, как замолчал.
— Жиля зарезали прямо в аэропорту, среди бела дня. Большим ножом для разделки мяса. Он умирал двое суток в каком-то сраном лазарете, без обезболивающего, без ничего. Наши узнали обо всем только через неделю — там ничего было не понять, такое вдруг началось… Посольства эвакуировали. Военное положение, трупы на улицах, мародерство… Пропади они все пропадом, обезьяны! — крикнул Боннар.
Он подался вперед и заговорил шепотом, как будто кто-то мог их подслушивать.
— А болезнь в один день как рукой сняло. Понимаете? Проснулся господин Дельма как новенький, только лысый. Живой, посреди шестнадцатого аррондисмана Парижа… Как будто кто-то снял его с доски — как пешку, перед самой жертвой. И переставил на другую доску.
Дотлевали угли на костровище, ночь застыла на безнадежной середине. Бармен тревожно глядел из своего угла. Песоцкий молчал.
— Как вам сюжет? — осведомился Боннар. Воспаленные глаза смотрели цепко.
— Сильный сюжет, — помедлив, ответил Песоцкий. — Но не хватает еще какого-то поворота…
— А вы молодец... — усмехнулся месье. — Простите.
Он слез с табурета и отошел отлить. Вернулся на боевое дежурство у недопитого стакана, глотнул из него и сказал:
— Ладно, вот вам поворот.
...В той заварухе правящие людоеды победили людоедов из оппозиции и, сожрав их, начали озираться. И вспомнили, что политтехнолог не приехал, а, взявши деньги, прислал вместо себя какого-то мальчишку. И они решили, что он их кинул — просто решил соскочить. А может быть, даже контактировал с теми и знал о будущей резне… И они потребовали деньги назад. Политтехнолог объяснился, но ему не поверили. Да и денег уже не было: ими господин Дельма откупился от бывшей жены… ну, не только ими, но — неважно! Денег не было! Но главное: не было и господина Дельма — ни в Париже, нигде... Его сняли с доски. Он должен был умереть, и он умер. А жил и учился дышать заново совсем другой человек: некто Андрэ Боннар. Лысый, как коленка, владелец отеля у черта на куличках…
— Берите сюжет, дарю, — усмехнулся рассказчик, дав тишине повисеть в ночном воздухе. И принялся сосредоточенно ворошить лед в пустом стакане, выцеживая остатки.
Песоцкий словно в первый раз видел этого человека и не мог оторвать взгляд от тонкого нервного лица.
— Но ведь сюжет не закончен, — сказал он чуть погодя.
Месье вскинул на Песоцкого больные прозрачные глаза.
— Черт вас возьми с вашим сценарным чутьем, — учтиво проговорил он. — Да, не закончен…
Он вытряхнул на ладонь кубик льда и, закрыв глаза, поводил им по голове и лицу. Потом открыл глаза и заговорил снова.
…Через два года, когда месье Боннара наконец начала отпускать память о произошедшем, он получил на день рождения анонимную бандероль. Он не хотел открывать эту бандероль и все-таки открыл ее, потому