— Но что случилось со скалами? — опять перебил Возняков.
— Что-что… — рассердился Тихон Пантелеевич, любивший рассказывать о гражданской войне подробно и неторопливо. — Надоели нам те пулеметы, мы и шарахнули по Волчьим клыкам из шестидюймовок. Цельная батарея беглым огнем. Эти самые Волчьи клыки и обрушились в реку. Вместе с колчаковцами. Село, стало быть, к вечеру освободили.
— Ну, а скалы?
— Скалы… — Тихон Пантелеевич вспомнил о начале разговора. — Скалы чудные оказались. Особо средний клык. Широкий такой утес был. Я в бинокль как раз смотрел и, помню, сам удивился. Камень кругом серый, а пыль при обвале оказалась краснехонькой. Потом разглядел хорошенько, когда дома очутился. Поперек того места, откуда утес отвалился, красного камня пласт, ну, шириной метра в три был…
— Мы ведь там все оползали! — удивился Возняков. — И никакого красного пласта в обнажениях не обнаружили.
— Так как его увидишь, — усмехнулся старик. — Завалило его. В тот же год. Вся щебенка, что наверху была, потом тоже вниз сползла. Дожди, помнится, сильные были. Я по ранению в селе задержался. Так почитай каждый день на тех Волчьих клыках грохотало. Все оползни да обвалы были. Бабы ребятишек туда не пускали. Боялись.
— А где же завал в реке? — спросил Возняков.
— Разобрали. Сразу после гражданской. Всю щебенку и глыбы разобрали. Хороший бутовый камень был. Я тоже для кузницы материал там брал. Помню, красные камни попадались. Мы их не брали. Выбрасывали. Потому порода незнакомая, ненадежная… На фундамент брать рисково.
— И не могли вы обо всем этом мне раньше рассказать. — Возняков протяжно вздохнул. — Мы бы…
— А меня никто не спрашивал, — обиделся Тихон Пантелеевич. — Вы ведь ученые. У вас свои дела, свои планы. Вы с нами о них не говорите…
— Виноват, — улыбнулся Возняков. — Теперь я все понимаю. Все! — Он схватил широкий кухонный нож, постучал ногтем по лезвию. — Вот. Видели? Это рудное тело. Представьте себе, что линия разлома пришлась как раз на кончик ножа. Маленький осколочек месторождения попал за зону сброса и дал знать о себе обломками в реке. Все просто. А мы тыкались вокруг этого осколочка и никак не могли его нащупать. Вы покажете нам, Тихон Пантелеевич, то место?
— Не трудно.
— Пора ехать, — напомнил Назар Осинцев.
— Да-да, — спохватился Возняков, взял стакан. — Пора. Давайте выпьем. Счастливой дороги.
Все чокнулись, выпили. Похрустывая соленым огурцом, Володя поглядел в окно. Поглядел и вздрогнул. По противоположной стороне улицы шла Надя. Она была, как всегда, в полушубке. Надя несколько раз оглянулась на стоявшую у ворот полуторку, замедлила шаги.
— Чего ты там узрел, — заметил Володино оцепенение Назар.
— Да так…
Назар взглянул в окно.
— А! Мокшина нет, а следователи все еще что-то ищут, — сказал он Вознякову. — Уж не вас ли?
— Нет, — беззаботно отмахнулся тот. — Им другой работы предостаточно. Кто-то тес с лесозавода крадет…
Володя поспешил отвернуться от окна.
— Ну, пора в путь! — скомандовал Возняков. — Удачи вам. Зайдешь, Осинцев, к моим, скажешь, что я скоро приеду.
— Когда?
— Скажи, что скоро, — вздохнул Возняков. — Может, в январе.
— Ладно. Совру. Но это в последний раз.
— Ну что ты, Назар! Ей-богу же приеду…
Выйдя из ворот, Володя опять увидел Надю. Она стояла возле одного из домов и внимательно разглядывала новую тесовую крышу на нем. Володе показалось, что делает это она без всякого интереса, а на самом деле ждет, когда он подойдет к ней. Расстояние было невелико, но Володя сразу понял, что проковылять эти двести-триста метров заснеженной дороги ему сейчас не по силам. Перетянутая тугой повязкой рана горела и ныла, от нее растекалась по всему позвоночнику и правой ноге острая, рвущая боль. Дойти от крыльца до автомашины и то стоило больших усилий. Придерживаясь за борт, он помахал Наде. Она не ответила, только чуть склонила голову.
«Подумаешь. Царевна Несмеяна… — обиделся Володя. — Их величество не желают здороваться!» Он сердито рванул дверку и, стиснув зубы, чтобы не застонать, неуклюже полез в кабину.
Когда полуторка тронулась, Володя не удержался, снова помахал Наде. На этот раз девушка вскинула руку над головой и в такой позе замерла на месте, как бы желая остановить машину. Володя вымученно улыбнулся Наде сквозь автомобильное стекло и крикнул:
— Мы в Сосногорск!
Надя ничего не услышала. Она посмотрела на Володю сердитым, недоумевающим взглядом. Шофер дал газ, грузовик лихо рванулся вперед, оставив где-то позади стоявшую на краю дороги девушку. Кабину сильно затрясло, и у Володи от боли сразу потемнело в глазах.
Путь до Сосногорска показался Володе долгим. Заснеженная дорога была ровна, как скатерть, но и на ней попадались выбоины, кочки. Когда ходко шедшая полуторка вздрагивала кузовом — будто каленой плетью обжигало Володю.
Шофер в конце концов заметил его состояние и с сожалением сбросил скорость.
— Болит? Поедем потише…
— Не надо тише… Жми, — глухо сказал Володя. — Теперь все равно.
Ему было действительно все равно. Любой толчок, будь он хоть слабый, хоть сильный, причинял одинаковую боль.
Шофер внимательно посмотрел на побелевшее, усыпанное росинками пота Володино лицо и изо всей силы даванул на педаль акселератора. Разом взвыв мотором, полуторка резко набрала скорость.
Разгружать пробы в лаборатории Володя уже не смог. С этим делом Назар управился один. Поглядев на Володю, он сразу все понял и полез в кузов. Шофер помог ему.
В лаборатории Назар пробыл недолго. Через четверть часа он уже вынырнул из широкой, застекленной двери и крикнул шоферу:
— В госпиталь!
— Отставить! — тихо сказал Володя. — Нам же надо в управление…
— Какое к черту управление! — взорвался Назар. — Ты на себя посмотри. На тебе же лица нет!
— Теперь все равно… — Володя попытался улыбнуться. — Теперь все равно. Час раньше, час позже — один ответ… Растрясло меня. А ты успеешь в техснабе все материалы выписать. Значит, завтрашний день выгадаете. Погрузитесь с утра — и домой. Чуешь?
— Ты что, ошалел что ли? — поразился Назар. Погляди-ка… У тебя штанина от крови промокла, а ты…
— Поехали в управление! — скомандовал Володя.
Шофер только покачал головой.
Но в управление они все же не успели. Рабочий день кончился. Из парадного подъезда выходили усталые, неторопливые люди. Назар суетливо пометался у входа и огорченно махнул рукой.
— Говорил же… — плачущим голосом сказал он Володе. — Впустую гнали через весь город!
В это время Назара кто-то узнал и заговорил с ним. Тотчас к ним подошло еще несколько человек. Все они по-приятельски поздоровались с Осинцевым, и Володя невольно позавидовал товарищу. Вскоре, однако, вокруг Назара собралась такая большая толпа, что Володя стал недоумевать. Что-то непохоже было, чтобы все эти жадно слушающие говорливого буровика люди были его приятели. Володя прислушался и все понял-Узнав, что маленький курносый паренек приехал из Зареченской партии, сотрудники управления хотели узнать подробности.
«Эге! Кажется, здесь уже все знают!» — отметил про себя Володя и не стал торопить польщенного вниманием Назара. Володя прислушался. Если б он мог сейчас улыбаться, то улыбнулся бы.
— Точно! — вдохновенно врал Назар. — Сам видел. Всех троих мертвыми везли. Весь поселок видел. Этот подлюга Мокшин своих холуев прикокал, а как сам в капкан попал, то и себе пулю в лоб пустил.
«Ну и врать!» — удивился Володя, хотя давно знал способности Назара по этой части.
— Точно. Вся деревня знает!.. — заливался Назар-Володя обратил внимание на высокого мужчину, одетого в поношенное кожаное пальто. Тот стоял в стороне, спиной к рассказчику, будто ему не было до него дела, но крупное лицо его было полно напряженного внимания.
«Ишь ты! — подумал Володя. — Любопытный, а солидности терять не хочет. Вроде бы его не касается». Володя пошевелился, и резкая боль снова хлестнула по пояснице. Он хотел крикнуть Назара, но не хватило сил.
— Ишь, охочи до сенсаций! — проворчал шофер. И посмотрев на Володю, заорал, встав на подножку: — Эй, Осинцев! Поехали!
Назар, как подстегнутый, вылетел из толпы.
Полуторка тронулась. Ее затрясло на булыжной мостовой, и у Володи снова потемнело в глазах. Когда он увидел освещенные окна госпиталя, силы окончательно оставили его. Он не выдержал и застонал. Впервые за всю дорогу.
ОПЕРАЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
В госпитале Володя пролежал более двух месяцев. После повторной операции его снова загипсовали и надолго уложили в постель. В поврежденной осколком тазовой кости оказалась большая трещина. Снова очутиться на госпитальной койке было неприятно, но делать было нечего. Правда, скучать теперь не приходилось. То и дело кто-нибудь навещал, приносил передачи.
Перед выпиской посещения участились. Два дня под-ряд приходил Новгородский, но делового разговора так и не получилось. Все время кто-нибудь мешал. Здание было до отказа набито людьми. Не было ни одного уголка, где бы ни стояли койки, ни суетились утомленные женщины в белых халатах. Но Новгородский и не искал встречи с глазу на глаз. Он привычно улыбался, говорил о пустяках, справлялся о здоровье и ничего не говорил о деле. По веселым репликам капитана Володя догадался, что операция завершена успешно. В последний раз он простился с капитаном окончательно.
— Ну, пожелаю вам удачи, Юрий Александрович. Если в чем напартачил, то не сердитесь. На фронте постараюсь исправиться.
— Вас признают годным к строевой? — спросил Новгородский.
— А как же! — Володя бодро потряс правой ногой. — Профессор сказал, что из меня получится не только солдат, но даже футболист.
— Вот как! Это хорошо, — широко заулыбался Новгородский.
Они стояли у окна в длинном, уставленном койками коридоре. Воздух был насыщен запахами йода, лекарств, крови.
— Не надоело вам это пристанище? — поинтересовался Новгородский.