— Никогда не был в Нью-Орлеане, — покачал головой Крис, — говорят, там весело.
— О да! – Синди обернулась к нему и взглянула прямо в глаза. — Я попала туда под самый Марди Грасс, карнавал, и город бурлил весельем. Среди нарядных прохожих я пыталась найти тебя, но за беспечным смехом там прятался оскал самой смерти. Одинокой девушке не место среди бесовских плясок и ночных приключений. Но мне повезло. За мной уже следили, когда Мадам Гийом взяла меня под свое покровительство.
— Кто? – тревожно спросил Крис, — кто следил? Шабаш?
— Люди, — тихо ответила Синди, — и боюсь, не найди меня моя Создательница, моя участь была бы хуже смерти. Я не сразу поняла, кто она, ни клыков, ни убийств, ни свирепой ярости. Мадам увезла меня в Париж. Я не хотела ехать, я все еще надеялась тебя найти. Но она… Она сказала, что у меня будет вечность, чтобы отыскать тебя. И я согласилась.
— Как долго ты прожила в Париже? – спросил Крис. — Тебе нравилось там?
— Очень, — улыбнулась Синди, — Мадам Гийом занялась моим образованием, а, узнав, что я люблю рукодельничать, нашла мне в учителя лучших мастериц. Уже через пару лет у меня брали заказы самые богатые и знатные дамы столицы и Сородичи из всех кланов Камарильи. Но я… Нет, об этом не стоит говорить.
— О чем? – спросил Крис.
— Неважно. В Париже мы жили тихо и скромно. Мадам рисовала, я вышивала скатерти, платья и панно по ее рисункам. В свет мы не рвались, ни происхождение, ни поколение не делало нас влиятельными членами Камарильи, а служить на побегушках у тех, кто стоял выше, нам не хотелось. Когда началась война, дела пошли хуже, и мы перебрались в Лондон, но после войны снова вернулись в Париж.
— Вторая? – поинтересовался Крис.
— Первая. Во Вторую мы не успели покинуть Францию, и Мадам сняла небольшой домик в Нормандии. Нам приходилось тяжело, там было труднее оставаться незамеченными, слишком все на виду. Но мы держали кур и кроликов. А когда… У Мадам Гийом начались приступы бешенства, и ей пришлось иногда ходить в ближайший рыбацкий поселок, на охоту. Однажды она не пришла назад. Я ждала ее полгода, а потом вернулась в Париж. Дела снова пошли в гору после победы, но я все думала, что надо бы вернуться домой, в Америку. Во Франции меня уже ничто не держало.
А в шестьдесят восьмом году я встретила Вентру, приехавшего из Сан-Франциско. Он с возмущением рассказывал о том, что там происходит, и почем свет стоит клял современную молодежь. В Париже, впрочем, было ничуть не лучше. Мостовые разбирали на баррикады, на улицах горели костры. Этот Вентру упомянул одного из Сородичей, принимавших участие в студенческих волнениях. Имени он не назвал, но по описанию мне показалось, что это можешь быть ты. Я продала свою мастерскую и подалась в Калифорнию. Оказалось, что я не ошиблась, но тебя уже не было в городе, а за твою голову назначили награду. Поэтому я не решилась расспрашивать слишком подробно. И только несколько месяцев назад, когда в газетах появились фотографии группы, мне снова показалось, что я напала на след.
Синди замолчала и поглядела на Криса. Ему показалось, что девушка ожидает чего-то от него, каких-то слов или действий. Но он не знал, чем ответить на ее рассказ. Почти полтора века она искала и ждала, а он уже давно не вспоминал о ней. Сейчас ему даже не хотелось болтать с ней о прошлом, так многое изменилось с тех пор для них обоих. История с подгоревшими блинчиками миссис Корнуолл или спрятанная в шкафу среди школьных учебников мистером Пиксом бутылка виски уже не казались столь важными, чтобы вспоминать их вдвоем.
— Ну, вот, — улыбнулся Крис, — мы и встретились, наконец. Я рад тебя видеть Синди. Просто никак не привыкну к тому, что это возможно. Дай мне срок собраться с мыслями. Но я, правда, рад.
Синди кивнула, но Крису показалось, что в ее глазах промелькнули разочарование и грусть.
— Ты уже охотилась сегодня? – спросил он, чтобы отвлечься от необходимости выяснять отношения. Он понимал, что рано или поздно этого не избежать, но сейчас ему совершенно не хотелось это делать.
— Я не охочусь, — покачала головой Синди.
— Вообще и совсем? – рассмеялся Крис. — Что же ты, Святым Духом питаешься?
— Кровью, конечно, — поморщилась Синди, — мне ее с бойни привозят. И в Париже мы так жили. Я же говорила, что в Нормандии пришлось тяжко.
Крис с удивлением поглядел на нее.
— Но теперь тебе не нужно пить эту дрянь, — Крис представил себе бычью кровь, и его чуть не затошнило от отвращения, — консервы купить не проблема.
— Но это же человеческая кровь! – с ужасом произнесла Синди и тут же осеклась. — Ох, прости. Я не хотела тебя задеть.
— И не задела, — пожал плечами Крис, — но я не стану тебе лгать, я не вегетарианец.
— Я знаю, — прошептала девушка, — но это ничего не меняет.
— Чего не меняет?
— Ничего.
Она поднялась с дерева и оправила юбку.
— Поздно уже. Я отвезу тебя домой.
— Не нужно. Я провожу тебя до машины и останусь…. Погулять. Домой на такси доберусь. Чертовски был рад увидеть тебя, Синди.
Девушка снова поглядела на него, и Крису показалось, что в глазах у нее блеснули слезы.
— Много лет прошло, я знаю, — сказала она, — но я верю, что все еще можно вернуть. Нет, не отвечай. И не провожай меня. Не сегодня. Мы еще увидимся, Крис. Удачи.
Она скользнула в темноту, и Крис проводил ее долгим задумчивым взглядом.
97. Малый Николопесковский переулок. Москва. Маша
Сборы в поездку и прощальные напутствия Регента заняли больше времени, чем Маша рассчитывала, и с Зоей Сергеевной они встретились уже в аэропорту Руасси – Шарль де Голль, перед самой регистрацией. Запланированная экскурсия по Парижу отменилась, о чем Маша не очень сожалела, предстоящая встреча с представителями «Черной Башни» в Москве занимала все ее мысли.
От помощи Вэйнврайта с обустройством и организацией встречи они отказались. Лорд Регент и так слишком большое влияние оказал на формирование структуры «Башни», а Маша считала, что объединения новых магов должны стать новой силой, свежей струей, вливающейся в мировую систему магии. И никакие Кланы и Ордена не должны диктовать им свою, основанную на давних предубеждениях и старых склоках политику.
Так что присутствие Зои Сергеевны, и вправду, оказалось незаменимым. Еще из Парижа она договорилась с одной из своих университетских подруг, предложив ей обменяться жилплощадью на время отпуска. Благодарная подруга, которой Зоя, с Машиной помощью, разумеется, оплатила мечту жизни, поселилась в небольшой квартирке в центре Парижа, а Зоя с внучкой и ее другом получила возможность тихо и незаметно въехать в «двушку», не слишком ухоженную, зато расположенную в самом центре города, в Малом Николопесковском переулке. Место здесь было тихое, но уже в пяти минутах ходьбы шумел Арбат.
Бобби, которому таксист помог затащить сумки на пятый этаж без лифта, уселся на покрытый полосатым ковром диван, утирая пот, и исподтишка разглядывал Зою Сергеевну, видневшуюся через открытую в другом конце коридора дверь кухни.
Медведей на улицах Москвы Бобби встретить не ожидал и пьяных мужиков в лохматых треухах с балалайками – тоже. Но «бабушку» он себе представлял по иллюстрированным изданиям детских сказок, хранившихся в Машиных полках: полненькой старушкой с узлом седых волос на затылке и добрыми морщинками вокруг подслеповатых глаз.
С глазами он почти угадал, в самолете Зоя Сергеевна углубилась в книгу, надев на тонкий породистый нос очки в узкой золотой оправе. Волосы она красила в прилично-светлый цвет, элегантная стрижка почти до плеч очень шла к ее моложавому лицу с едва наметившимися морщинками. Подтянутую фигуру подчеркивали выглаженные голубые джинсы и белоснежная рубашка почти мужского покроя, вместе с мягкими коричневыми мокасинами воплощавшая ее представления о дорожной одежде. В большой кожаной сумке, кроме томика «Трех Мушкетеров» на французском, лежали планшет и толстый блокнот, в который она заносила свои мысли, если в современных устройствах садились батарейки. Своим возрастом – шестьдесят пять – Зоя явно гордилась именно потому, что даже пятьдесят ей можно было дать с большой натяжкой. И то, скорее по солидности манер и уверенности мнений, чем по внешним признакам.
В тесной старомодной квартирке она чувствовала себя как дома, несмотря на нездешний заграничный шик, приобретенный, возможно, еще в невыездные времена. Во времена Союза Зоя была, как и положено образованной интеллигентной женщине, в контрах с господствующей идеологией, и даже пару раз удостоилась вызова в КГБ, где ее, впрочем, не пытали, а отечески попеняли за неподобающие знакомства. В третий раз все сложилось хуже, кто-то из знакомых оказался не совсем неподобающим, и к Зое пришли с обыском. Отпечатанный на старенькой пишущей машинке третий экземпляр «Крутого маршрута» Гинзбург и американское издание «Доктора Живаго» на криминал не тянули, но с работы в издательстве пришлось уйти. Зоя некоторое время перебивалась частными заказами на перепечатывание диссертаций, но тут случилась перестройка, подросла дочь, Татьяна, и в их жизни появился Мишка Блоксберг.
Мишу Зоя Сергеевна любила за страсть к русской поэзии Серебряного Века и не слишком осуждала за спекуляцию импортными шмотками, в которой видела одно из средств доказательства преимуществ капиталистического образа жизни. Но когда перестройка плавно переросла в беспредел, а Миша вместо безобидной торговли посылочными джинсами занялся «делами», ее любовь к капитализму несколько поутихла.
Что, впрочем, не помешало ей увезти внучку в самое сердце мира наживы и дегуманизации личности, а потом и вовсе обосноваться в Париже. К политике Зоя остыла совершенно, находя в обсуждении творчества великого писателя с подругами по клубу «Любительниц Дюма» замену прежним кухонным баталиям диссидентского толка.
Пока Маша распаковывала вещи в предназначавшейся ей с Бобби комнатке, Зоя, так и оставившая сумки лежать в углу возле книжного шкафа, забитого потертыми от многократного употребления изданиями клас