сиков, современников и «Библиотеки приключений», разбиралась с оставленным ей на кухне подругой «наследством». В наследство включался вчерашний борщ, кастрюля котлет и очищенная, залитая водой картошка в потемневшем от времени казанке.
Обедали они на кухне за небольшим столиком, застеленным цветастой клеенкой, на которой незваными гостями смотрелись мейсенские тарелки в синих узорах и серебряные ложки, чуть потускневшие от прожитых лет. Разговор шел об университете, о погоде, о предстоящих походах в театр и музеи. Маша так и не решилась сообщить бабушке, зачем им понадобилась ее помощь в поездке.
Когда борщ (Бобби умял его две тарелки) подошел к концу, Зоя попросила внучку сменить посуду. Маша едва заметно кивнула, слегка побледнела… Старинный Мейсен взвился в воздух, укладываясь в раковину аккуратной стопкой. Бобби присвистнул от неожиданности.
— Роберт, — укоризненно произнесла Зоя Сергеевна, — я бы попросила вас не свистеть в доме, это неприлично. Только не вздумайте посчитать меня суеверной, в приметы я не верю.
Маша закашлялась, и бабушка, наконец, соизволила обратить внимание на нее.
— Надеюсь, ты не станешь утверждать, что пользуешься духовной энергией или праной из третьей чакры? – саркастически произнесла она. – Ты же физик, деточка.
— Не стану, — кивнула Маша, — это просто магия.
Бобби вскочил с табурета, пытаясь прикинуть, где в недрах незнакомой квартиры может прятаться валидол, потом кинулся к крану со стаканом, половину расплескал на пол, поглядел на легонько улыбнувшуюся Зою и совсем растерялся.
— Когда я была в твоем возрасте, — медленно начала Зоя, обращаясь к внучке, — я мечтала о просоленных парусах и каменных лестницах Зурбагана. Твоя мама… Это была моя вина, но она мечтала о джинсах «Левис» и видеомагнитофоне. Моя мечта не сбылась. Ее – да. Но лучше бы ей мечтать о каких-нибудь немыслимых глупостях, чем…
— Бабушка, не надо, — тихо сказала Маша, — я ее почти не помню, ты делаешь больно себе, а не мне. Ты хотела о чем-то спросить?
— Да, — Зоя Сергеевна вполне взяла себя в руки и пристально взглянула на Машу, — я хотела спросить, о чем мечтаешь ты?
Маша с достоинством выдержала испытующий взгляд.
— О том, чтобы никто и никогда не мог злоупотребить тем, что у него есть. Силой, деньгами, знаниями. Магией. За этим мы и приехали сюда. Помочь «Черной Башне» с выборами ее главы.
Бобби невольно выпрямил спину. В Машиных словах было столько спокойного достоинства и уверенности в себе, что гордость наполнила его до краев. Девушка, почувствовав это, благодарно улыбнулась Стражу.
— Хорошая мечта, — кивнула Зоя Сергеевна, — а теперь, деточка, расскажи мне про эту «Башню». И можешь быть уверена, если рассказ будет хорош, я в него поверю. Потому что правильные мечты обязательно должны сбываться. Даже если не так и не тогда, как ты этого ждешь.
98. Аламо-Сквер. Сан-Франциско. Диззи/ Тауэр. Лондон. Екатерина
Диззи не высыпался уже три дня. По утрам он с завидным упорством готовил завтрак для тех, кто не боялся выглянуть на солнышко. По мнению Мелисенты, только для того чтобы оправдать свое пребывание на первом этаже, в комнатушке у кухни. Потом мчался в «Шорлайн-Амфитеатр», открытую концертную площадку на двадцать две тысячи зрителей на берегу Залива, в часе езды к югу от Города, чтобы лично проследить за монтажом аппаратуры. Возвращался почти перед самой репетицией и, наскоро перекусив, чем «Пицца-Хат» пошлет, летел в студию. Уходил последним, не присоединяясь к компании, не упускавшей случая совершить набег на какой-нибудь местный паб или клуб, открытый до рассвета.
Бранка, напротив, неусыпно несла бесполезный караул вблизи Фьялара, оставляя его наедине с собой (и с Делией тоже) только в спальне и местах совсем уж интимного пользования. Делия злилась, но на второй разговор с Волчицей так и не решилась, побаиваясь, что той все-таки удастся уговорить ее отправиться к Диззи парламентером.
Фьялар дни проводил с Джулианом и Лили, а Делия в тире. Тесты на профпригодность никто не отменял, и она боялась потерять к назначенному сроку набранную форму. В программу входили также бег и прочие физические нормативы, но тут она чувствовала себя намного увереннее, чем с револьвером в руке.
После обеда в ближайшем к особняку небольшом семейном ресторанчике, за которым они встречались, дроу помогала Фьялару с рассылкой официальных приглашений все большему числу неожиданно решивших принять участие в конференции участников. У Луна уже возникли небольшие проблемы с тем, как их разместить, чтобы не привлекать преждевременного внимания властей к столь разношерстному собранию. В результате мероприятие спешно было перенесено в «Алькатрас» и замаскировано под съезд музейных работников.
Открытие съезда было назначено через пять дней, концерт – через три. Фьялар, удовлетворенный результатами обкатки, объявил перерыв на отдых, предчувствуя, что после конференции события могут завертеться с такой скоростью, что отдыхать не придется долго.
Диззи вернулся из «Амфитеатра» чуть позже, чем обычно, и в общем зале застал всю светонепроницаемую половину компании, активно занятую подготовкой к дружеской вечеринке. Войцех оккупировал кухню, обучая Фьялара премудростям приготовления жженки, а Делия сообщила, что ужин уже заказан в итальянском ресторане, рекомендованном самим Принцем. Диззи вздохнул, утащил из холодильника остатки вчерашней пиццы и, даже не разогревая, удалился в сад.
Но пицца так и осталась нетронутой. В саду темнело, из дома доносились веселые голоса и приглушенная музыка. Свет в окнах погас, и голубой огонек жженки затеплился в темноте дома. А Диззи все сидел на узкой и неудобной скамеечке в глубине сада, почти у самой ограды, машинально ощипывая мелкие листочки с ближайшего куста.
***
С девушками у него всегда получалось легко. Серьезных разговоров он с ними не вел, зато рассмешить умел даже в самой сложной ситуации. На мелкие знаки внимания был щедр, на упреки и ревнивые подозрения – скуп. Но рано или поздно любая из них начинала догадываться, что такая легкость прямо вытекает из несерьезности Диззи, и начинала принимать воспитательные меры с целью ускорить затянувшееся взросление.
Правда состояла в том, что повзрослел Диззи еще в четырнадцать лет, когда его чудом не пристрелили в уличной разборке. Серьезно он относился только к замкам дорогих автомобилей, исправности старенького пистолета, который таскал за поясом под рубахой навыпуск, и сиренам полицейских патрульных машин.
К тому моменту, как Диззи исполнилось восемнадцать, состав его «банды» сменился дважды, а неудачливым воспитательницам с дальним прицелом на серьезные отношения он вообще потерял счет. Свой следующий день рождения он, скорее всего, отметил бы в тюрьме или на кладбище, если бы не странное стечение обстоятельств.
Какой-то болван, во всяком случае, Диззи мысленно окрестил его именно так, оставил свой «Кадди» в глухом ночном переулке, по которому парень в одиночестве возвращался в съемную комнатушку, где жил после расставания с очередной подружкой. Обычно, пока Диззи возился с замком, кто-нибудь из приятелей стоял на стреме, но такой случай упускать было нельзя. А в тот момент, когда обнаружилось, что машина не оборудована сигнализацией, он и вовсе решил, что это главная удача его жизни.
Дальше – больше. В бардачке завалялся ненужный хозяину бумажник, а в нем – пять тысяч новенькими зелеными купюрами. Довольно насвистывая «Нью-Орлеанскую функцию» Диззи захлопнул дверь, решив на радостях оставить неизвестному благодетелю магнитофон и прочие дорогие прибамбасы.
Но, когда он повернулся, в лоб ему глядело дуло пистолета. Над ним – внимательные и блестящие черные глаза и седые курчавые волосы. Мужчина был одет в белоснежный костюм и белые туфли, и только лицо поблескивало агатом в свете фонарей. Лицо показалось Диззи знакомым, но где он его видел, вспомнить парнишка так и не сумел.
Рассказ о больной матери, инвалиде-отце и голодающих сестрах на владельца «Кадди» впечатления не произвел. Вероятно, говорил Диззи не очень убедительно. Учитывая, что сестер, равно как и братьев, у него не было никогда, отца, нелегального иммигранта, уже через год после рождения Диззи отправили обратно в Мексику, а мать, живущая на «вэлфер», сыном не интересовалась уже давно, это было не удивительно.
— Вот ваши деньги, мистер, — еле слышно прошептал Диззи, когда ствол уперся в его покрытый испариной лоб. Бумажник, все еще зажатый в его руке до этого момента, мягко шлепнулся на асфальт возле машины. Диззи шумно вздохнул.
— Хотите, я помою вашу машину? – неожиданно предложил он.
Пистолет опустился, а мужчина расхохотался, сверкнув белоснежными зубами.
— Нет уж, парень, — заявил он, — это теперь твои деньги. Но я тебе говорю, что удачу они принесут, только если ты потратишь их с толком. Что ты умеешь делать, кроме того, чтобы вскрывать замки? Мыть машины?
— Не-а, — протянул Диззи, — машины я мыть, как раз, не умею. Я музыку люблю, но только слушать. Играть меня не тянет. Еще могу починить поломанный магнитофон или плеер, чтобы продать подороже. Вроде все…
— Маловато, — кивнул незнакомец, — вот и пораскинь мозгами, что с этим делать.
— А… — Диззи взглянул на бумажник, но поднять его так и не решился, — вы собираетесь проверить, как я потрачу эти деньги? Или…
— Нет, — мужчина отодвинул его плечом и сел за руль, — просто запомни, что я тебя предупреждал.
Дома Диззи первым делом кинулся к полке с дисками. На одном из них, доставшемся ему по наследству от погибшего в перестрелке приятеля, он обнаружил то, что искал. Фотографию незнакомца, еще не седого, но вполне узнаваемого. Мужчина стоял слева, среди большой группы музыкантов, а в руках у него была труба. Надпись на коробке гласила «Гарлемский ренессанс. 1929 год». На следующий день Диззи собрал вещи и уехал поступать в Беркли на факультет звукорежиссуры.
***
На душе было темно, как в саду. Бранка совершенно не походила на его прежних подружек. И не только своим волчьим происхождением или цветом кожи. С себя она требовала даже больше, чем с него. А если подумать… То с него не так уж многого, принимая его таким, как есть. Их перепалки больше походили на игру, чем на серьезные ссоры. До этого случая.