— Не станешь, — возразил Норвик, — Брюс тебе шансов не даст. А не будешь знать, где она, — сможешь спокойно делать, что должен. Я надеюсь, ты не собираешься впадать в отчаяние или прочие смятения духа?
— Я один раз чуть не потерял ее, — тихо сказал Фьялар, — думал, что потерял. Она упала в магическую бездонную пропасть в магической дьяволовой башне. Чуть не бросился за ней. Меня один паладин остановил, Веррил. Как сейчас помню его слова. «Не разочаруй меня, гном. Не заставляй думать, что женщина – все, ради чего ты живешь». Как я его в этот момент ненавидел, Норвик. Но знал, что он прав. Хороший был человек, хоть и убежденный воин Добра.
— Мудрый, — улыбнулся Норвик, — но мы их все равно любим, даже если они далеко. И все, что делаем, в конечном счете, ради них. Даже если не оценят.
— Поэт, — Фьялар улыбнулся в ответ, — романтик.
— Угу, — печально согласился Норвик, — ты только никому не говори, заклюют же.
— Кому надо, и так знают, — подмигнул Фьялар, — остальные не догадаются. Ладно. Пойду. У меня дел еще невпроворот, а тебе стоит уснуть. Скорее на ноги встанешь.
— До рассвета точно не засну, — Норвик нарочито громко вздохнул, — балладу написать, что ли? Пока так паршиво, что в глазах темно.
— Напиши, — Фьялар поднялся и направился к двери.
Влетевшая в спальню Ингрид чуть не сшибла его с ног. Девушка бросилась к постели, рухнула перед ней на колени, уткнулась лбом в скомканную простыню.
— Норвик...
Фьялар усмехнулся и вышел из комнаты.
— Ингрид, — ровным голосом произнес Норвик, — ты была абсолютно права. Мы не можем остаться здесь навсегда. Поэтому...
Она подняла голову, и в глазах блеснули слезы. Норвик улыбнулся.
— Поэтому разговоры оставим на то время, когда ничем другим заняться не сможем. А сейчас иди ко мне, горлинка. Я соскучился.
144. Красноярск. Сибирь. Ксюша
После двух недель проливных дождей и предутренних заморозков, тонким ледком трескавшихся над глубокими лужами, в Петровске распогодилось, и паутинки бабьего лета полетели, поблескивая в теплых лучах осеннего солнца. Настроения в городе тоже чуть оттаяли, с севера вернулись альвы, а с ними – колонна бензовозов. Этого было мало, ничтожно мало, но для машин скорой помощи и другой крайней нужды могло хватить до весны.
Помогал и Красноярск – горючим, солью и сахаром, даже контрабандным электричеством с Красноярской ГЭС, благо учитывать расход воды намного сложнее, чем угля. Но эта помощь только напоминала о том, что в одиночку Вольнице не продержаться. Разве что и вправду вернуться в темные века, став воплощением крестьянской мечты о вольной общине свободных землепашцев. Вот только не оставалось уже ни пахотных коней, ни возов, ни прялок с коромыслами. Возвратиться к дедовскому укладу означало проиграть, окончательно и бесповоротно.
Пока что Быкову пришлось вернуться во времена не столь дальние, но от этого не менее бесперспективные в отношении к далеким целям Вольницы. Вспоминались полузабытые слова «снабжение», «блат», «взаимообразно». Среди старых друзей и сокурсников еще находились те, кто, даже рискуя служебным положением и видами на будущее, готов был найти способы помочь маленькой утопии, но сама необходимость такой помощи доказывала ее нежизнеспособность в отрыве от большой экономики.
Но жители не сдавались. Строительство ГЭС, открытие заброшенных старых шахт с бурым углем, новая образовательная программа бывшего техникума, стремительно превращавшая его в учебное заведение университетского уровня – успехи тоже были.
Саня и Лена из Ирландии отправились с Ксюшей в Петровск. Своими глазами поглядеть на хрупкое пока еще сибирское чудо. И поискать в Петровске и окрестных деревнях и поселках тех, кто способен направлять Силу. Саня резонно заявил, что если полдесятка магов успешно заменяют тяжелую артиллерию, то сотня уже тянет на тяжелую промышленность. Ксюша стараниями Быкова получила свой академотпуск, Лена отпросилась с работы на полгода за свой счет, а Саня вообще сиял от восторга, получив доступ в святая святых лесного народа – альвскую кузню.
На вокзале их встречали Вася и Маруся. Артем передавал извинения, но был страшно занят на заводе и встретиться с гостями должен был уже там.
Маруся пришла не одна. Пока она звонко расцеловывала в щеки друзей, даже до Саниного подбородка дотянувшись, привстав на цыпочки, симпатичный мужчина лет тридцати, с едва намечающимся брюшком улыбался трехлетнему светловолосому малышу, показывая ему на приезжих.
— Мои мужчины, — с гордостью представила их Маруся, — Пашка и еще Пашка.
— Ты замужем? – не сдержавшись, ляпнула удивленная Ленка. – Ну, дела.
— А что, такую никто не возьмет? – рассмеялась Маруся. – Паша-большой – начальник ВЦ Сибтяжмаша. Васька у него в подчиненных болтается, когда стрелять не в кого.
— За Ваську я тебе голову оторву, если еще раз узнаю, как ты за ним следишь! – фыркнул Паша. – С сосен он летал, как же. Птица-Говорун. Отличается от него умом и сообразительностью. У меня на нем вся программа «СОУТ» висит.
— А что за программа? — заинтересовался Саня.
— «Свободный обмен услугами и товарами», — ответил Вася,— заменяет весь министерский аппарат плановой экономики. И взяток не берет. Я как раз над безопасностью работал, экономикой специалисты занимались.
— Молодцы, — улыбнулся Быков, — эх, хотел бы я на нее в действии поглядеть.
— Может, и раньше, чем кажется, увидим, — с неожиданной серьезностью ответила Маруся, — если... Нет, не буду загадывать.
— Ты о чем? – с тревогой в голосе спросила Ксюша. – Начала – договаривай.
— Праздник нам, похоже, собираются испортить, — вздохнул Паша-старший, опуская сына на землю, — а чем это кончится, даже в Штабе не уверены. Маруся, давай, хватай такси и вези Пал Палыча к бабушке. Мелкому там не место сегодня. А потом дуй на завод, тебе на митинге выступать.
— Слушаюсь, товарищ муж, — хмыкнула Маруся, и, подхватив упирающегося мальчишку, унеслась в направлении стоянки такси.
— Поехали, — Вася махнул рукой в сторону знакомой еще по Егорьевскому Газели, — похоже, сегодня будет непростой день.
Над решетчатыми воротами завода сентябрьский ветер полоскал алые и черно-красные знамена. Кирпичные стены административных корпусов возвышались над ними, как сторожевые башни старинного замка. Трубы уже дымились, литейный и прокатный цеха начали свою работу, не дожидаясь остальных. У проходной стояла заводская рабочая дружина, но пока на митинг посвященный пуску завода пропускали всех желающих.
— Мне наверх, — Вася махнул рукой в сторону узкого окна над воротами. Из окна высунулся Артем, улыбнулся, помахал в ответ.
— Успеешь, — заметил Паша, — а может, и вообще не понадобится.
— Может, — согласился Вася, но все равно направился к входу в «башню».
На трибуне их уже ждал Чхеидзе, рядом с ним стояли ветераны завода, те, кто еще помнил его золотые времена. Маруся подоспела минут через десять, почти к самому началу митинга.
Чхеидзе поздравил рабочих с открытием, представил Быкова и Ксюшу – посланцев Вольницы, заказчика, давшего возможность запустить производство, пожелал успехов в труде – коротко и емко, никаких лозунгов или громких слов. За ним выступили Быков и Артем, для такого дела покинувший сторожевой пост.
До Маруси очередь так и не дошла. Со стороны проходной раздался шум, и Чхеидзе, ожидавший подобного развития событий, поспешил туда. Ксюша с друзьями последовали за ним.
Бывшие хозяева завода, находящиеся под следствием за растрату бюджетных средств и намеренный развал производства, приведший к банкротству, но все еще ожидающие суда, решили, что настал подходящий момент вернуть свою «собственность», нагрев руки на кредитах, выданных Сибтяжмашу неизвестными благотворителями. Руководство ЗАО требовало пропустить его представителей на завод. За спинами будущего «начальства» стояли несколько десятков полицейских, со щитами и дубинками.
— Спасибо, не нуждаемся, — усмехнулся Чхеидзе в ответ на требование сдать руководство новому директору, — пока справляемся сами.
— И кто дал вам право… — начал было толстяк, потеющий от волнения в своем дорогом костюме и тесном галстуке, над которым нависал жирный подбородок.
— Заводской рабочий комитет, — ответил Чхеидзе, — и ответственность я буду нести перед ним. Не мешайте работать, господа, народ волнуется.
— Посмотрим, как он заволнуется, когда полиция вычистит отсюда незаконных собственников, — фыркнул лощеный мужчина с зализанными назад волосами.
— Вы имеете в виду весь рабочий коллектив? – уточнил Георгий Леванович. – Думаю, это им не удастся.
Из окон административного корпуса показались дула винтовок и ружей. Пулемет, о котором Ксюше уже успела нашептать Маруся, пока не демонстрировали, на оружие самообороны он походил мало. Офицер полиции, командовавший «группой поддержки», заметив это, подошел к говорившим.
— Так мы не договаривались, — сообщил он, — под пули я своих людей не пошлю. И штурмовать ворота – не наш профиль. Так что хотите прорываться с боем – ищите другое решение. А нам здесь делать нечего.
После чего полиция погрузилась в стоящий неподалеку транспорт и спешно отчалила под свист и одобрительные крики рабочих, высыпавших из ворот, чтобы поглядеть, чем кончится дело.
— Вам это так не сойдет! – буркнул толстяк и тоже ретировался к ожидавшему его БМВ с затемненными стеклами.
— Советую вам разойтись, — добавил лощеный, прежде чем последовать за ним, — мы свои права будем отстаивать любой ценой.
— Мы свои тоже, — кивнул Чхеидзе, направляясь к воротам.
Через полчаса к воротам подступил отряд ОМОНа. Но к тому времени они уже были накрепко закрыты и укреплены изнутри привинченными стальными листами. За воротами высилась собранная за десять минут из заранее приготовленного кирпича и щебня баррикада. Больше, как дань традициям, нежели как реальная необходимость.
Ксюша с друзьями наблюдали за происходящим из окна над воротами. Вася расчехлил винтовку, но устанавливать ее на позицию не спешил, Артем дал приказ не стрелять без крайней необходимости. На площади перед воротами расположились омоновцы, в шлемах и бронежилетах, с оружием и щитами. Но штурмовать ворота не стали, видимо, надеялись взять осажденный завод измором. Территорию окружал высокий забор с колючей проволокой поверху, и, если проникнуть туда было непросто, то и выбраться довольно трудно.