Запахи пришли первыми. Терпкая горечь юной листвы, легкая кислинка смявшейся под ногой травы, пряная сладость ночной фиалки. Аромат жасмина, скользнувший по его лицу разметавшимися прядями волос…
Войцех зажмурился и снова открыл глаза, стряхивая наваждение. Мелисента улыбнулась ему, откидывая за спину длинные, до пояса, пряди, потертые джинсы и белый свитер ирландской вязки сменились струящимся лиловым шелком платья, перетянутого по бедрам серебряной лентой пояса. Она словно стала выше и еще тоньше, и в нежной улыбке появилась мудрость и легкая грусть.
— Моя принцесса, — Войцех остановился, взял ее за обе руки и заглянул в глаза, — это сон? Я не вижу снов. Я не могу видеть сны. Мертвецам не снятся сны…
— Это Греза, — она снова потянула его за руку, — идем. Мы еще слишком близко к Банальности.
Лес наполнился тихими шепотами, безмолвной музыкой, легкими шорохами.
— Принцесса, Принцесса вернулась…
— Дочь Фионнбара снова с нами…
— Принцесса Грезы вернулась в свои владения…
И вдоль тропы яркими алыми огнями зацвел папоротник. Бельтайн вступил в свои права, и Королева Мая шла по волшебному лесу, ведя за руку своего возлюбленного, чтобы благословить весну.
По берегам лесного озера плакучие ивы свешивали ветви в темную воду, и серебряные капли сбегали с них с легким перезвоном. Луна плясала на легкой ряби волн, и звезды тонули в них, и разноцветные светлячки плели свой узор над водами. Травы шелком стелились под ноги, и деревья сомкнулись за их спинами плотной стеной, укрывая берег от нескромных взоров.
Слаще земляники были ее губы и теплее летнего ветра кожа. И ее тело пело ему о весне и надежде, и о том, что земля примет в дар их любовь в эту священную ночь, не различая тьмы и света, мудрости и безумия, и о том, что жизнь и смерть – только две стороны бесконечного времени.
А потом лунный свет затопил весь мир, и взметнулся, и накрыл их обоих горячей волной, и наступил Май.
Небо над озером подернулось розовой дымкой, посветлело, лес проступил изумрудной зеленью. Проснувшиеся птицы наполнили его щебетом и звоном, бабочки вылетели навстречу раскрывшимся цветам.
Войцех смотрел на поднимающийся алый диск, считая мгновения до того, как огонь охватит его, опалит кожу, обожжет очищающим пламенем, превращая в золу и пепел. Эта ночь стоила того, чтобы встретить рассвет.
Мелисента улыбнулась, ее тонкие пальцы легли на его губы.
— Тебе идет солнечный свет. Твои волосы горят его золотыми лучами, а глаза голубеют как небо.
Он удержал ее пальцы, целуя один за другим, словно прощаясь. Но диск поднимался все выше, даря только тепло и свет.
— Это сон? – снова спросил он.
— Это Греза, — ответила Мелисента, — междумирье. Уже не Банальность, но еще не Благословенные Земли. Они закрыты для нас. Лишь немногие, те, что живут в зачарованных холмах, все еще сохраняют связь между телом и духом. Большинство вынуждено вновь рождаться в смертных телах. Но Пробуждение дает нам власть над Грезой и открывает дорогу сюда. Я спала слишком долго. Я почти пропустила тот момент, когда еще не поздно было проснуться.
— А если бы ты не проснулась?
— Мне пришлось бы ждать смерти этого тела до нового рождения.
Мелисента обвила рукам его шею, и снова, как в первую ночь, тихий шепот коснулся его нежностью и лаской.
— Ты пробудил меня. Любовь пробудила меня. Но нам нельзя оставаться здесь слишком долго. Мое смертное тело, и твой бессмертный дух истончаются здесь.
— Мы еще вернемся? – с надеждой спросил Войцех.
— Тебе понравилось? – она улыбнулась, и девочка на миг заняла место Принцессы.
— Еще не уверен, — усмехнулся Войцех, — может, попробуем проверить еще раз?
— У нас есть время до заката, — ответила она, — но потом нам придется вернуться. Я буду приводить тебя сюда так часто, как сумею. Но боюсь, это не настолько часто, как хочется.
— Я так и не сказал тебе, — Войцех снова уложил ее на траву, любуясь сияющими золотыми искрами солнца в ее темных волосах, — я тебя люблю. И не оставлю тебя, и не отпущу, что бы не случилось. Навек.
И его слова услышали цветы на земле, и ивы на берегу, и рыбы плеснули в озерной воде, и высоко в небе запел жаворонок.
39. Бруклин, Нью-Йорк. Войцех
Они вернулись в лесной домик на закате, и последний солнечный луч, резанув по глазам Войцеха пурпурным пламенем, погас за вершинами деревьев. В доме пахло теплым деревом, сухой полынью, развешанной по углам, крахмальной скатертью и прокисшей кровью.
— Это уже никуда не годится, — вздохнул Войцех, выбрасывая стоящий на столе стакан в мусорную корзину.
— Она скоро приедет, — Мелисента обняла его и прижалась щекой к груди, — сними Маску. Я знаю, что оно там, даже когда не бьется.
— Я бы позвал тебя наверх, — грустно улыбнулся Войцех, — но не хочу, чтобы ты замерзла рядом со мной.
— Я закутаюсь в одеяло, — возразила Мелисента, — ты обещал не отпускать меня.
— Ну, не настолько же, чтобы у тебя и минуты без меня не было, — рассмеялся Войцех, — тебе еще экзамены сдавать.
— Родители, наверное, уже полицию на ноги подняли, — вспомнила девушка, — и мама грозилась подать в суд. Правда, она не знает, на кого.
— Разберемся, — Войцех подхватил ее на руки и понес наверх, по скрипучей деревянной лестнице. В маленькой спальне было тесно от широкой кровати с пуховой периной и горой подушек. На стене – только полка с индейскими безделушками и крючки для одежды.
Войцех закутал ее в теплое одеяло, и, не раздеваясь, лег рядом, обнимая получившийся кокон.
— Холодно? – спросил он.
— Жарко, — рассмеялась Мелисента, потянувшись за поцелуем, — ты вкусный, как мороженое.
Моника остановила джип, вытащила из него тяжелую сумку-холодильник и прислушалась. Кроме шорохов ночного леса – ничего. Глухая тишина. Она торопливо зашагала к дому. Девушка была городской жительницей до мозга костей, и лес пугал ее своей дикой непредсказуемостью. Да и Волки могли тут бродить, как у себя дома. Она никогда не могла понять, зачем Крису понадобилось лесное убежище в столь опасном соседстве.
— Эй, ты где там? – в доме было темно и пусто, но она не сомневалась, что Войцех никуда не делся. Он был голоден и безумен к тому же. Моника поставила сумку на стол, вытащила из нее пару пакетиков на всякий случай и с опаской стала подниматься наверх.
Дверь была приоткрыта всего на дюйм, лунный свет сочился в узкую щель. Она толкнула дверь, и ее взгляд тут же натолкнулся на горящие глаза Малкавиана.
— Привет!
— Привет! – Войцех улыбнулся и затормошил лежащий рядом с ним сверток, — Мелисента, Моника приехала, выгляни поздороваться. Вы вообще знакомы?
— Войцех, твою мать! – возмущенно заорала Моника, увидев выглянувшее из-под одеяла девичье личико, — я тут как дура мчусь на край света, даже не поохотившись, а ты… Какого черта?
— Мелисента, это Моника. Она Бруха, поэтому ждать от нее хороших манер не приходится. Но вообще-то она славная девчонка.
— Я думала, — сердито ответила Моника, игнорируя Мелисенту, — что ты тут страдаешь, убиваешься и подыхаешь с голоду. А у тебя такой вид, словно эта девица нашла способ заставить тебя кончить раза три.
— Пять, — Мелисента сообразила, что сболтнула лишнее, ойкнула и снова спряталась под одеяло.
— Моника, познакомься, — это Мелисента ап Фионнбар, Принцесса Дома Фионна.
Тирада, вырвавшаяся у Моники, напомнила Войцеху о фельдмаршале фон Блюхере.
— Всегда знала, что психам везет, — сказала Моника, забираясь в кабину джипа, — Кадиру отзвонись.
— Телефон дай, — ответил Войцех, сытый и довольный, как слизавший хозяйскую сметану кот, — мой Фьялар отобрал. Во избежание искушений.
Искушение невинно опустило глазки.
Моника протянула Войцеху свой ай-фон, и тот, еще не забиравшись в салон, набрал номер Шерифа.
— Кадир, это Войцех. Можешь отозвать своих псов, охота отменяется. Что? Нет. И нет. И тоже нет, раньше, чем спросишь. Почитай свои правила еще раз. Там прямым текстом написано «Скот», смертные. Я думаю, что обращение фейри – не лучшая идея. Именно то, что слышал, дружище. Так что оставь мою девушку в покое. Если тебе не нужны проблемы с Домом Фионна. Так я и думал, спасибо.
— Поехали, — бросил он Монике, возвращая телефон.
Мелисента задремала у него на плече, убаюканная мерным покачиванием машины. Моника высадила их у дома Войцеха, вручила сумку, предварительно забрав из нее пару пакетиков для себя «за труды», и уехала, оставив их вдвоем.
В квартире все еще царил разгром после ночной попойки, кровавое пятно на полу засохло, огурцы в вазочке завяли и скрючились. Войцех поморщился, и кинулся убирать со стола, виновато оглянувшись на Мелисенту. Но девушка только рассмеялась.
— Не стоит, — она решительно забрала у него из рук стопку грязной посуды и поставила ее обратно на стол, — я сама уберу, когда ты уснешь. У меня будет куча времени.
— Я думал, тебе нужно домой, успокоить родителей, — сказал Войцех.
Мелисента покачала головой, и он прикусил губу, поняв, что обидел ее.
— Прости. У меня в голове до сих пор туман. Конечно, мы пойдем вместе.
Девушка улыбнулась.
На уборке Войцех, все-таки, настоял. Он не хотел, чтобы она видела его днем, когда во сне он ничем не отличается от свежего трупа. Отскреб с паркета кровавое пятно, пока Мелисента мыла посуду и перетряхивала изрядно забитый неиспользуемыми продуктами холодильник. Тщательно запер ящик с пистолетами и предоставил все остальные сувениры и безделушки, отмечавшие вехами его долгую не-жизнь в ее полное распоряжение. Мелисента ахнула, разглядывая цветные переливы стекла работы Галле, провела пальцем по изумрудному шелку уральского малахита, и совсем разомлела при виде портрета Войцеха работы Мухи изображавшего его в виде Адониса с венком хризантем на светлых волосах.
Он показал ей свою главную сокровищницу – самую большую из трех комнату, библиотеку. Мелисента восхищенно скользила взглядом по золотым обрезам, сафьяновым и коленкоровым переплетам, тисненым кожаным обложкам.