. И все это под ружейным огнем, хоть и не самым плотным. Но то и дело взвизгивавшие над ухом и рикошетившие от бронелистов пули не давали расслабиться.
Аборигенам оставалось преодолеть лишь последние сто метров, когда в бой вступили автоматчики. Если бы противник шел плотным строем, они стали бы для него последними, но высокая эффективность пулеметного обстрела в начале атаки сыграла с нами злую шутку: к периметру кочевники добрались редкими кучками, поэтому положить всех сосредоточенным огнем не получилось. Громыхнуло несколько гранат, но и это особого результата не принесло: около тридцати вражеских воинов, перемахнув заграждения из колючки, прорвались под стены и принялись карабкаться наверх.
– М-мать!!! Чего ждали-то?! – проорал я, короткими расчетливыми очередями опустошив магазин «сто третьего» – с вышки еще можно было достать некоторых особенно нерасторопных врагов.
Иванов злобно выматерился в ответ: он безуспешно пытался зацепить очередями скрывшихся в мертвой зоне кочевников. Сосед-снайпер, мой рев проигнорировавший, методично всаживал пулю за пулей в кусты на той стороне проплешины. Я сменил опустевший магазин, передернул затвор и в этот момент отчетливо понял, что стрелять больше не в кого – аборигены дорвались до человечины.
Я завороженно смотрел, как неимоверно ловко кочевники взбирались по, казалось бы, ровным бронеплитам, стремительно перемахивали их, не обращая внимания на колючую проволоку, и сцеплялись с «фортификаторами» врукопашную – двухметровый забор не остановил их ни на мгновение. Кое-кто из бойцов, взобравшись на «стремянки», пытался высовываться из-за периметра и простреливать мертвое пространство, но заканчивались эти попытки плачевно: одному смельчаку разбило голову камнем, запущенным накоротке из пращи, – парень с залитым кровью лицом рухнул на землю внутри ограды; другому снизу вонзили копье прямо под челюсть. Листовидный наконечник пробил череп и разорвал ремень каски, сбив ее с головы, – столь велика была сила удара. А за стеной прорвавшиеся аборигены устроили натуральную свалку, проворно орудуя копьями и дубинами. Наши в ответ пустили в ход приклады и ножи, и над полем повис многоголосый рев сцепившихся в смертном бою людей. А потом я осознал себя стремительно соскальзывающим по лесенке, крыша кунга больно ударила в ноги, и я спрыгнул на землю, в самую гущу схватки.
Приземлился хорошо, с перекатом, в движении успев выхватить нож, и на выходе в стойку вонзил его под ребра замахнувшемуся копьем аборигену. Резким рывком освободив клинок, я пинком отправил мертвеца в сторону ближайшего врага, нырком ушел от замаха еще одного кочевника, и, выпрямляясь, полоснул по горлу зазевавшегося громилу с тяжелой дубиной. Развернувшись, обратным движением секанул по плечу первого и, поскольку оказался практически у него за спиной, вцепился свободной рукой в волосы и натянул его затылком на выброшенное вверх колено. Отскочил, отпустив жертву – не дело посреди резни возиться в захватах – и кочевник рухнул, неудобно вывернув ногу. Хрустнула кость, но ему уже было все равно, а мне тем более – я озирался в поисках очередного неудачника. Что характерно, не нашел – схватка вдруг разом затихла.
Сделав несколько глубоких вдохов, я обвел взглядом нашу позицию. Взору открылась страшная картина: все пространство небольшого пятачка между двумя угловыми «шишигами» было забито трупами, кочевников и наших вперемешку. Аборигенов существенно больше, но от этого картина не становилась менее удручающей. Я насчитал восемь «фортификаторов», застывших в причудливых позах: кто проткнут копьем, у кого разбита голова, а у одного бойца и вовсе вырвано горло. Ч-черт!.. Совсем хреново!..
– Не расслабляемся! По местам! – заорал со стены майор Волчара. Без каски и с рассеченной щекой он выглядел жутко, но при этом излучал властность и непоколебимую уверенность. – Сейчас вторая волна пойдет! Не подпускать близко! Валить всех! Я СКАЗАЛ, ВСЕХ!!! Не дайте им подойти близко! На стены, живо на стены! Бегом, туда-сюда!!!
Подгоняемые вездесущим старшиной Крохиным, мчались свежие бойцы, оставившие позиции с других направлений – все свободные люди сосредотачивались на южной стороне периметра. Я успел лишь найти взглядом потрепанного Сашку и тоже полез на вышку, работать вторым номером у Иванова.
На ставшей уже родной наблюдательной площадке царил кавардак. Невозмутимый снайпер бинтовал Иванову руку, а тот ругался, все больше матерно. Правда, в промежутках между матюгами еще и шипел от боли.
– Что стряслось? – спросил я, подхватив брошенный перед рукопашной автомат.
– Подстрелили меня, мля! – простонал пулеметчик. – Козлы, мать их!..
– Кость задета, – прокомментировал добровольный санитар, не прерывая своего занятия. – Стрелять точно не сможет.
Вот это хреново. Придется самому за «корд» браться, благо из похожего оружия стрелять приходилось. Справлюсь как-нибудь.
– Мне показалось, или не шмаляют больше? – спросил я в пространство, пристраиваясь к пулемету.
Блин, короб пустой почти, менять надо.
– Заткнулись сразу после прорыва, – отозвался снайпер.
Он закончил бинтовать Иванова и снова занял позицию с винтовкой. Несчастный рядовой, заметив мой взгляд, левой рукой подал короб с лентой, и я принялся перезаряжать пулемет, силясь припомнить порядок действий.
– Сейчас перегруппируются и снова полезут. Упорные, гады, как муравьи какие…
Передышку кочевники дали очень маленькую – уже через пятнадцать минут из тех же кустов вывалилась ватага человек в сто и ринулась к периметру. В этот раз огневой поддержки не было, стрелки бежали вместе с остальными и на ходу постреливали из винтовок. Состав нападающих изменился: было много мужиков за пятьдесят, и юнцы появились. Эта атака захлебнулась, едва начавшись: наученные горьким опытом «фортификаторы» сразу же накрыли аборигенов пулеметным огнем. Внесли свою лепту и снайперы с автоматчиками, да и я быстро приноровился к «корду» и косил нападающих наравне с другими пулеметчиками. Плюс на этот раз бэтээры действовали слаженно, заранее согласовав сектора обстрела. В результате до стен не добежал ни один вражеский воин, последнего, запутавшегося в «спирали Бруно», разорвало на куски несколькими скрещенными очередями.
И тут же третья волна – совсем древние старики, бабы и дети. Этих было около двух сотен. Я зажмурился, выдохнул, медленно досчитал до пяти. Открыл глаза, но картина не изменилась – разношерстная толпа по-прежнему приближалась к МОПу.
– Огонь! – заорал Волчара и подал пример – одной очередью высадил магазин по плотному скоплению явных некомбатантов. – Огонь, сучьи дети! ОГОНЬ!!!
Я сжал зубы, до крови закусив губу. Пулемет в моих руках затрясся, выводя мелодию смерти. Пули рвали ничем не защищенные тела, но аборигены упорно продвигались вперед, не реагируя на потери. Волчара был прав, кошмары теперь долго будут сниться. И даже не от кровавых подробностей – такого я навидался досыта, – но вот это нечеловеческое упорство и полное презрение к смерти, больше свойственное насекомым, поражали до глубины души и пробирали до костей. Так не бывает! Это неправильно!! Люди, опомнитесь!!! Кажется, я орал это вслух, но меня никто не слышал – даже мои собственные руки продолжали наводить «корд», палец жал на спусковой крючок, а мозг с четкостью компьютера фиксировал результат.
Неестественная целеустремленность обреченных навевала ужас, лишь с огромным трудом я заставлял себя оставаться на позиции. Все силы уходили на борьбу со страхом, я действовал на автомате – выпускал очередь за очередью, менял короба с лентами, которые подавал рычащий Иванов, и сам издавал странные звуки – полукрик-полустон, реакцию пораженного сознания на нечто противоестественное. В какой-то момент сосед-снайпер отбросил винтовку, упал на колени и завыл, обхватив голову руками. Иванов сноровисто огрел его по каске патронным коробом, отправив в нокаут, и зло зыркнул на меня. Но я не обратил на это внимания, поглощенный работой. Краем сознания отмечал, как с флангов заходят бэтээры, водя жалами пулеметов, как тут и там замолкают автоматы, как бойцы в ужасе начинают пятиться, не в состоянии вынести вида бойни… А потом сильно поредевшая людская волна достигла периметра.
– От стен, от стен!!! – благим матом заголосил Волчара, скатившись со стремянки.
Рядом с ним ревел старшина, тумаками подгоняя людей. Они успели. Когда первые кочевники, вернее кочевницы, перебрались через забор, цепь бойцов полукругом охватывала пятачок между «шишигами». Подстегнутые криками майора и затрещинами Крохина перепуганные парни застыли в положении «на колене». Стволы смотрели на ограждение, и, когда жуткие в своей неустрашимости аборигены посыпались с бронеплит, их встретили плотным огнем десятка автоматов. Пули почти в упор били по незащищенным телам, отбрасывая передние ряды на подпирающих сзади. Мгновенно образовалась куча-мала из трупов и еще живых, но уже вряд ли разумных баб и подростков обоих полов – старики до стен не добежали. Я тоже внес посильный вклад в избиение, перекинув пулемет на соседний вертлюг. Последний порыв обреченных поражал яростью – я видел, как одна женщина, получившая очередь в живот, из последних сил дотянулась до крайнего бойца в шеренге и впилась зубами ему в горло. За ней тут же последовало еще несколько кочевниц, похоронивших под своими телами несчастного парня. Казалось, бойня продолжалась уже вечность, и тем внезапнее пришло осознание, что все закончилось: атакующие полегли все, до последнего человека.
Я отпихнул пулемет, оставив его в задранном стволом вверх положении, сел на задницу, прислонившись спиной к ограждению, и сорвал с головы каску. Отер пот со лба, попутно размазав по лицу кровь, сочащуюся из прокушенной губы, судорожно сглотнул… Хотелось блевать. Но еще больше хотелось орать, громко ругаться матом и крушить все вокруг. Прав, ох прав был Волчара! Сидевший рядом Иванов вдруг истерично засмеялся, утирая слезы здоровой рукой. Я посмотрел на него недоуменно, но потом тоже улыбнулся, а через мгновение зашелся в приступе неуемного хохота. Мы живы, я жив, вашу мать!!!