Прошли сутки. На совещании офицеров опергруппы Савельев спросил капитана Урбанавичюса:
— Как прошло внедрение в банду Крюка молодого Баркявичюса?
Урбанавичюс не любил докладывать. Он подмигнул Веригину и чуть заметно мотнул головой: давай, мол, капитан, говори.
Веригин доложил:
— Бандиты, их было шестеро, ночью явились на хутор, загрузили на подводы продукты, выпили самогону. Марюс Баркявичюс сказал их старшему, что желает уйти в банду. Бандиты с радостью забрали парня. Лейтенант Соколауските на почте ожидает сигнала от Марюса. Лейтенант Буторин и старший лейтенант Заманов с бойцами из батальона внутренних войск ведут наблюдение за почтой и ведущими к ней дорогами и тропами, за тайниками. Ждём, товарищ подполковник.
Савельев с Зарубиным, Веригиным и Урбанавичюсом обсуждали разные варианты ликвидации банды Крюка. В дверь кабинета постучали, вошёл дежурный и доложил:
— Товарищ подполковник, поступил сигнал с почты.
Веригин и Урбанавичюс переглянулись и, сорвавшись со своих мест, хором спросили:
— Разрешите, товарищи подполковник?
Савельев кивнул.
Было уже совсем темно, когда «виллис» подкатил к зданию сельской почты, в одном из окон которой горел свет. Подъезжая, Веригин и Урбанавичюс заметили, что засада работает толково: ни Заманова, ни Буторина, ни солдат батальона внутренних войск нигде не было видно. Веригин приказал старшему лейтенанту Ширину остаться с водителем и глядеть в оба. Ширин недовольно пробурчал:
— Мне что, товарищ капитан, не доверяют?
— Приказы не обсуждают, — отрезал Веригин и вслед за Урбанавичюсом вошёл в почту.
Худенькая девушка с короткой стрижкой русых волос и голубыми глазами, одетая в тёплую шерстяную кофту, вышла из-за стойки, протянула Урбанавичюсу клочок бумаги и быстро заговорила:
— Вот, товарищ капитан, сельский мальчонка принёс, сын кузнеца Пушейки.
В записке, написанной химическим карандашом по-русски, сообщалось, что банда расквартирована в двух лесных массивах (указывались координаты). В ночь с пятницы на субботу будет совершено нападение на армейские склады. Операцию готовит и возглавит Обух, который взял Марюса в свою личную охрану. Есть подозрение, что Обух готовит отвлекающую операцию в Вильнюсе вечером в пятницу. В 19.00 он будет в ресторане вильнюсского железнодорожного вокзала. С ним поедет группа вооружённых боевиков, в том числе и Марюс.
— Молодчага, парень! — воскликнул Веригин. — А мальчонка на словах ничего не передал?
Соколауските отрицательно покачала головой.
Урбанавичюс по-отцовски погладил девушку по плечу.
— Спасибо, Бируте. Будь осторожна. Нам придётся снять засаду, людей не хватает. Будь осторожна.
Девушка улыбнулась и тихо сказала:
— Я всё понимаю. Не волнуйтесь. Оружие у меня есть. И даже две гранаты.
На улице у «виллиса» стояли и курили Ширин и вышедшие из леса Заманов и Буторин. Появившемуся из темноты лейтенанту внутренних войск Веригин приказал снять оцепление почты и возвращаться в батальон.
Ближе к полуночи офицеры вернулись в штаб и доложили Савельеву. К утру план войсковой операции по разгрому банды в районе армейских складов и лесных массивах в общих чертах был готов и доложен шифрограммой на Лубянку и в МГБ Литовской ССР. Москва с небольшими замечаниями план одобрила, назначив Савельева руководить операцией.
Закипела работа. К операции по разгрому банды привлекался батальон особого назначения внутренних войск майора Ватрушкина и две роты внутренних войск, прибывшие из Каунаса. Операцию у складов Савельев поручил возглавить майорам Ватрушкину и Букайтису, в лесных массивах — майорам Илюхину и Зарубину. На вокзал Савельев решил идти сам вместе с группой Урбанавичюса и Веригина. Но утром по рации на связь вышел капитан Веригин, доложивший о новом сообщении от Марюса, оставленном в согласованном тайнике. Марюс извещал, что Обух отменил операцию в Вильнюсском вокзале и полностью сосредоточился на подготовке к нападению на склады.
Савельев с облегчением вздохнул. Не надо теперь силы распылять. Но чутьё контрразведчика подсказывало, что Обух, не доверяя своим людям, мог в целях дезинформации заявить своим подельникам об отмене отвлекающей операции. Савельев поручил руководившим операцией по задержанию Бруса на вокзале подполковнику Армаласу и капитану Нестерову в случае появления Обуха брать его и его людей. Но Бог миловал, Обух на вокзале не появился…
3
Крюк, получив от надёжного источника информацию о прибытии на станцию состава с продовольствием для армейских складов, размышлял что делать: ударить по железнодорожной станции, взять продукты, сжечь вагоны и станцию, взорвать полотно, или дождаться, пока продукты доставят на склады, и там устроить фейерверк. Каждый вариант имел преимущества и недостатки.
— Что скажешь, Витас? — обратился Крюк к Костинавичюсу, своему заместителю, известному как Обух.
Они сидели в маленькой гостиной старого охотничьего домика, до тридцать девятого года принадлежавшего начальнику польской воеводской жандармерии. В гостиной, стены которой были увешаны лосиными и оленьими рогами, от небольшого камина исходило приятное тепло. Мордастый рыжий бандит поставил на стол бутыль самогона, кофейник с дымящимся кофе, два прибора и большое деревянное блюдо с тонко нарезанной бужениной.
Крюк налил себе большую рюмку самогона, залпом выпил, стал разливать по чашкам кофе.
Обух выпивать не стал. С удовольствием отпил кофе и закурил. На его тонких губах, портивших холёное продолговатое лицо, заиграло некое подобие улыбки. Он прикрыл веки и долго не отвечал на вопрос.
Крюк терпеть не мог это выражение лица своего зама. Ирония, презрение, лень — всё смешалось в этой отвратительной улыбке. Казалось, Обуху было глубоко наплевать на то, что говорил его шеф.
На самом деле всё было совсем не так. В их отряде, одном из самых крупных партизанских антисоветских отрядов в Литве, даже после целого года постоянных столкновений с частями НКВД — МВД, НКГБ — МГБ, «Смершем», милицией и польскими бандитами, насчитывалось более ста активных и отлично вооружённых бойцов. И он, Обух, был мозгом этого отряда. Немногие бандиты знали его в лицо. Чекисты и милиция устроили на него настоящую обложную охоту. Но он, руководя разведкой и контрразведкой отряда, опираясь на небольшую группу лично преданных ему бандитов, получая сведения от десятков своих агентов с хуторов, деревень, посёлков, из Вильнюса и небольших городков, работавших даже в советских органах, планировал и методично осуществлял бескомпромиссную и героическую, как он полагал, борьбу с красными, а заодно и с бело-красными, то есть поляками. И самое главное — был неуязвим. Кроме того, именно Обух, а не Крюк, был агентом английской разведки, получал из Лондона инструкции, деньги, оружие, передавал по рации разведданные о дислокации и передвижении советских воинских частей в Литве, об экономической, политической и моральной ситуации в республике.
Обух знал, что Крюк его ненавидит и побаивается, и всегда старался выстраивать с шефом ровные, бесконфликтные отношения, потому что побаивался его сам. Обух очень хотел нащупать связи Крюка со Швецией, но пока не мог. Он понимал, что его британские хозяева отходные пути ему не предоставят, а родня Крюка во что бы то ни стало вытащит того за кордон.
Обуху докладывали, что Крюк активно занимается накопительством золота и драгоценных камней. Было очевидно: Крюк готовится бежать за границу, и ему, Обуху, тоже пора «рвать когти». Никаких перспектив в ликвидации советской власти в Литве не предвиделось. Но те фунты, что англичане доставляли Обуху для продолжения борьбы с красными, а он тайно от всех прятал их по только ему известным схронам, были крохами. На четыре с небольшим тысячи фунтов не разбежишься. Этих денег едва хватит на создание окна за кордон. А на что жить там, в мире демократии и комфорта? Поэтому-то Обух ещё весной прошлого года наладил контакты с вором Станиславом Бруяцким, криминальным авторитетом Виленского края Брусом. Не даром, конечно. Брус даром ничего не делал. Обух сдавал ворам полученную им информацию о поставках продуктов в магазины, о возвращавшихся в Вильнюс состоятельных евреях, о ювелирных магазинах и антикварных лавках. Одним словом, был важным наводчиком криминального мира. Взамен Брус подкидывал Обуху кое-какое золотишко.
Но и эта мишура была сущей ерундой. Требовалось что-то существенное.
И оно, это весьма «существенное», появилось в апреле. Его платный агент, молодая полька, телефонистка с городской телефонной станции, а по совместительству и неплохая любовница, сообщила, что сам Слон, командир польского отряда сопротивления, который приходится ей дядей, передал хозяину антикварной лавки Штерну на хранение какую-то старинную и неимоверно ценную золотую брошь, украшенную драгоценными камнями. Требовалось эту брошь любым способом изъять у Штерна. Обух договорился с Брусом о следующем: Брус со своими уголовниками организует наблюдение за лавкой, Штерном и его сестрой и оказывает ему, Обуху, силовое прикрытие. Обух же ищет пути изъятия броши и её продажи. Пятьдесят процентов выручки от продажи броши в советских рублях он передаёт Брусу.
Но что-то пошло не так. Недавно Обуху стало известно об убийстве Штерна и пропаже броши. Брус клянётся, что он здесь не при делах. Он со своими людьми, как и договаривались, если Штерн не отдаст брошь Обуху, только припугнёт антиквара, но «мочить» его не станет. Кто-то втайне и от Слона, и от антиквара с его сестрой, спрятал брошь в лавке, а нагрянувшие милиционеры её обнаружили и изъяли.
Все последние дни Обух находился в мрачном настроении. Он не мог разгадать эту жуткую загадку — кто оставил его с носом? Но он её обязательно разгадает! Разгадает и жестоко накажет обидчика. Правда, теперь надо как-то эту злосчастную брошь изъять у милиции. Он был уверен, что и эту задачу вскоре решит. А сейчас надо думать, как лучше срубить большой куш — очистить и сжечь армейские склады.