— Так мы же, это… — попытался что-то с горячностью возразить Малевич, но Стойко глянул на него так, что участковый враз передумал продолжать.
Стойко понимал, спорить о чём-то бессмысленно: у каждого своя правда, на аргументы одной стороны найдутся аргументы противоположной, и каждый останется при своём мнении. Он поблагодарил хозяина за кофе, собрал документы в полевую сумку и попрощался.
Коморовский долго стоял на крыльце, провожая взглядом офицеров, пока те не скрылись за оградой следующего дома.
3
Новый командир сапёрного батальона встретил офицеров с тревогой и надеждой в глазах. Майор Назаров был высокий, стройный. Идеально отутюженная форма сидела на нём как влитая. Три орденских колодки и три нашивки за ранение говорили о многом: повоевал с лихвой. Ему недавно исполнилось тридцать три года, но выглядел он намного старше.
Офицеры представились и были приглашены к приставному столу.
Комбат спросил Лукотина:
— Доложили обстановку?
— Так точно, товарищ майор.
— Значит, товарищи в курсе. Честно говоря, на фронте всякого насмотрелся, но чтобы такое… Да в мирное время, да с мирными жителями! Прямо мародёры какие-то, явные уголовники. Что делать-то будем, товарищи офицеры?
— Будем работать, товарищ майор, — спокойно ответил Зарубин. — Вы можете выделить нам какое-нибудь помещение?
— Конечно, занимайте кабинет начальника штаба, напротив моего. Товарищ Лукотин покажет.
— Отлично. Вот вам список. Вызывайте по очереди. Вначале офицеров, потом старшин и сержантов. Пропустите через КПП наши машины. «Студебеккер» и автозак поставьте у входа в штаб. Видимо, придётся многих сразу грузить.
Зарубин обратился к Илюхину и Лукотину:
— У нас наручников-то хватит?
Оба утвердительно кивнули.
— И ещё, товарищ майор, — Зарубин повернулся к комбату, — сделайте так, чтобы во время привода всей этой компании на допрос вокруг штаба никто не болтался, ни офицеры, ни солдаты. Нечего сеять панику в батальоне.
— Сделаем, — ответил комбат.
Первым привели капитана Суричева, молодого, рослого, крепко сбитого, с большой кудрявой головой и руками-кувалдами. Наглые, бегающие глаза оглядели двух незнакомых майоров и местного особиста. Рот скривился в брезгливой ухмылке. Он был уже крепко выпившим. Не представившись, вразвалку уселся на стоящий стул, закинул ногу на ногу, стал доставать из кармана брюк портсигар. Илюхин поднялся, обошёл Суричева и встал позади него.
— Встаньте, капитан, — сказал Лукотин, — и представьтесь по уставу.
— Обойдётесь, — хриплым, пропитым голосом злобно ответил Суричев, — не обязан я, боевой офицер, кланяться всякой тыловой сволочи. И не сметь со мной так разговаривать, если вам жизнь дорога!
Илюхин резким движением вырвал из-под него стул, капитан неуклюже упал на спину и стал медленно подниматься.
— Это тебе, скотина, жизнь напрокат дана… — сказал Илюхин.
Лицо Суричева побагровело, замутившиеся злобой глаза должны были прожечь дыру в Илюхине. Шатаясь, он сжал кулак и отвёл правую руку назад, собираясь нанести удар обидчику, но молниеносная подножка, виртуозно исполненная Илюхиным, вновь повергла Суричева на пол.
— Надеть на него наручники и в автозак, — приказал Зарубин, — допрашивать будем у нас. С пьяного толку мало.
Илюхин с Лукотиным завернули капитану руки назад, защёлкнули на них наручники. Илюхин отворил дверь и крикнул:
— Конвой!
Двое автоматчиков увели Суричева в автозак.
Начальник штаба батальона майор Игоркин, тоже выпивший и тоже поначалу начавший кочевряжиться, вспоминая свои боевые заслуги и осуждая всяких тыловых крыс, всё же стал отвечать на вопросы. Когда ему припомнили факт изнасилования, он разрыдался, упал на колени и завопил:
— Не губите, родненькие! У меня ведь семья в Ярославле, жена и две дочки! Не губите!
Его задержали и вслед за Суричевым в наручниках отправили в автозак.
Капитан Кобак представился по уставу. Стал давать показания, но когда ему объявили о задержании, потянулся к кобуре.
— Без дуростей, капитан, — резко заметил Илюхин, — не натягивайте себе на «вышку».
С небольшими перерывами допросы шли часов до восьми вечера. По их окончании вновь собрались в кабинете комбата.
— Ну вот, товарищ майор, — невесело улыбнулся Зарубин, — оставили мы ваш батальон без ценных кадров. Полагаю, они сюда больше не вернутся.
— Ничего, новых пришлют, — с оптимизмом ответил комбат.
Когда двадцать задержанных были погружены в «студебеккер» и автозак и под конвоем убыли в Вильнюс, командир батальона приказал накормить оставшихся бойцов и разместить их на ночь в казарме. Потом пригласил поужинать офицеров.
За столом разговор не клеился. Все устали, ели молча, от выпивки отказались. Чтобы как-то разрядить обстановку, капитан Бойцов спросил Зарубина:
— Товарищ майор, а вы давно знакомы с подполковником Савельевым?
Зарубин с удивлением поглядел на капитана, но заметив заинтересованные взгляды офицеров, закурил и сказал:
— Летом сорок четвёртого я был назначен оперуполномоченным розыскного отделения дивизионного отдела «Смерш». Отделом руководил майор Савельев. Он был моим учителем и лучшим из лучших командиров.
— Товарищ майор, а правду говорят, будто подполковник Савельев в мае прошлого года подземную рейхсканцелярию в Берлине брал и личного пилота Гитлера арестовал? — с горящими от любопытства глазами спросил старший лейтенант Кобзев.
Все засмеялись. Улыбаясь, Зарубин ответил:
— Подземную рейхсканцелярию брали два стрелковых полка, сапёры и связисты, а оперативная группа Савельева шла в их рядах. Смершевцы задерживали обитателей подземного бункера, собирали оставленные немцами документы, зачищали территорию, вылавливали в центре Берлина офицеров и генералов вермахта и СС. Группенфюрера Баура, личного пилота Гитлера, Савельев и его подчинённые не арестовывали, его, тяжелораненого, подобрали на улице наши пехотинцы. Александр Васильевич со своей опергруппой вёл следственно-разыскные мероприятия по идентификации найденных трупов Гитлера и Евы Браун, Геббельса, его супруги и детей, и в ходе следствия неоднократно допрашивал Баура.
— А вы, — не унимался Кобзев, — тоже там были, ну, в этом бункере?
Зарубин закурил, задумавшись, помолчал.
— Увы. В феврале я был ранен, в госпитале валялся, пока мои коллеги Берлин брали.
Командир батальона повёл офицеров размещать на ночлег. Стойко задержал Зарубина и Илюхина, вновь уселся за стол, достал из полевой сумки блокнот.
— Интересные дела творятся, — обратился он к Зарубину, — прям детективный роман можно писать… В селе проживает некий Анджей Коморовский, родной брат профессора Бронислава Коморовского, стало быть, двоюродный брат Адама Шперковича, то есть разыскиваемого нами Слона.
— Надо брать его, — сказал Илюхин, — и немедленно.
— Погоди, Николай Иванович, не горячись, — с раздражением ответил Зарубин. — Давай дальше, Кирилл Олегович.
— Участковый утверждает, что гости к Коморовскому не наведывались. Кроме его племянницы, арестованной нами Малгожаты Карпович. Никаких претензий со стороны власти к Коморовскому нет. С немцами не сотрудничал, а вот Армии Крайовой помогал.
— Вот видите, — вновь горячился Илюхин, — значит, с польскими бандитами и сейчас отношения поддерживает. Надо брать его.
— Да погоди ты, майор! — резко оборвал его Зарубин. — Что предлагаешь, Стойко?
— Думаю, товарищ майор, засаду сажать нужно.
— Где, — спросил Зарубин, — в доме Коморовского? Они ведь не дураки, явно какие-то внешние сигналы об опасности придуманы, если, конечно, связаны с бандитами.
— Не надо у Коморовских. Есть одна задумка, — сказал Стойко. — Неподалёку от дома Коморовских стоит полуразрушенная конюшня из красного кирпича. Нужно договориться с командиром батальона, будто он восстанавливает конюшню под склад, разместить там наших людей под видом сапёров, и пусть себе на здоровье пилят, строгают, колотят…
— А если бандиты не придут? — усомнился Илюхин. — Или придут через полгода? Мы что же, всё время будем держать здесь людей? У меня лишних людей нет.
— Засаду ставить будем, — сказал Зарубин, не обращая внимания на слова Илюхина, — бандиты придут. После разгрома банды Крюка люди Слона затаились, выжидают. В литовские села и хутора за продуктами не лезут, боятся. Но голод не тётка, придут сюда за продуктами, как пить дать придут. Тебя, Кирилл Олегович, оставлять нельзя, ты уже засветился. От нас в засаду пошлём Веригина с Буториным. И ты, Николай Иванович, выделишь человека четыре.
— Два, — заупрямился Илюхин.
— Хорошо, — улыбнулся Зарубин, — три, и торг закончен. И ещё сделаем так: оставим в селе Иванькова за старшего участкового, Малевич будет временно у него в подчинении. С начальником райотдела милиции подполковником Армаласом я договорюсь.
Зарубин связался по рации с Савельевым, доложил об отправке задержанных и о решении оставить засаду рядом с домом Коморовского. Савельев одобрил действия офицеров, обещал утром прислать Веригина с Буториным, вернуть «студебеккер» и автозак. Илюхин переговорил по рации с капитаном Урбанавичюсом и велел тому прислать трёх сотрудников для засады.
4
Утром, быстро перекусив в солдатской столовой, Зарубин, Илюхин, Стойко и Иваньков собрались в кабинете командира батальона. Зарубин, не вдаваясь в подробности, поведал Назарову о необходимости оставить в селе засаду под видом сапёров. Комбат вызвал своего заместителя и велел выдать чекистам лопаты, ломы, пилы, молотки и всё, что они ещё попросят, а также переодеть остающихся офицеров в форму рядовых сапёров.
Вскоре из Вильнюса прибыли на «додже» капитан Веригин, лейтенанты Буторин, Каулакис, Урбонас и старшина Каланта. Каулакиса Веригин знал. Когда Илюхин представил Брониуса Урбонаса и Вилкаса Каланту, заметив, что все ребята фронтовики и не раз отличились в операциях против бандитов, Зарубин улыбнулся и сказал: