ток. Пожалуй, десятка два… э-э-э… два с половиной, пожалуй. Или около того.
Первым оживился Геннадий. Рептилоид будто почувствовал, что кассета предназначена именно для него. Тактично, вкрадчиво, однако подрагивающим голосом профессор полюбопытствовал:
– Чем это заполнены ваши шестерни, дружочек Попа? Что за славная коробчонка? И кто такой умилительный обезображен на ней рядком с моим полновесным двоечником-ящеркой? Ужели это сам Че?.. Че?.. Че?..
От нахлынувшего волнения речь дружбанолога прервалась. Заветное слово застряло в плотном заборе семидесяти семи зубов. Как нарочно.
– Нет, милый ты наш брат по разуму, это отнюдь не революционный команданте Че! – провозгласил сияющий Алексей. – И не солист группы «Ноги в руки», которому в детстве на оба уха, а вдобавок на горло наступил медведь гризли. Даже не джедай Йодо. Потому что это он, Чебурашка-чемпион!
Бурная овация заглушила счастливый стон, исторгнувшийся из груди залетного профессора. Рукоплескали, поддавшись общему порыву, и супруги Швепс. Хоть, по правде сказать, ни черта не понимали, что за радость привалила в этот дом.
К телевизору Геннадия несли на руках.
Дальнейшая сцена поддается лишь отрывочному описанию. Слезы профессорской радости лились рекой. Вселенский дружбанолог то вскакивал порывисто, то рушился на диван. То просил вновь и вновь прокрутить понравившуюся сцену, а то принимался скрипучим голосом подпевать мультипликационному крокодилу. Поневоле и остальные участники сеанса поддались очарованию детской сказки. Нинель Виленовна вдруг разглядела в пакостнице Шапокляк собственные черты характера, а в старухиной крысе узнала собственного мужа. И начала стрелять глазами по сторонам, пытаясь определить, догадываются ли об этом сходстве окружающие. Окружающие были захвачены кукольными приключениями, и только Муромский нет-нет да бросал на нее странные взгляды.
– В чем дело? – спросила его госпожа Швепс одними губами.
«Выйдем», – показал ей Илья знаками.
Вышли.
– Ну что еще? – с некоторой агрессией спросила Нинель Виленовна.
Илья замялся:
– Это… Вы не подумайте, что я о вашем возрасте хочу выпытать и все такое. Просто лицо ваше мне напоминает кое-кого.
– Кого же? – подозрительно спросила Гаубица, готовясь засадить коленом в пах, если Илья назовет имя зловредной мультяшной старушонки.
– Да понимаете, имелась у нас в детско-юношеской спортивной школе фотогалерея отечественной спортивной славы. Я хоть и пацаном тогда был, но отлично помню всех героев и героинь. В героинь-то даже влюблен был. Особенно в одну, волейболистку. В Нину Голубшину. Так вот, сдается мне, что… Короче говоря, Нинель Виленовна, это вы были?
У Гаубицы потеплело на сердце, а к глазам подкатила горячая влага. Она растерянно заулыбалась и кивнула:
– Неужели вы и впрямь это помните, Илюша?
– А то! Вот ей-богу! – радостно оскалившись, заорал Илья. – Так, значит, я не ошибся! Гип-гип, ура! Выше знамя руссийского спорта! Нинель Виленовна, голубушка, автограф на память… Не откажете старинному поклоннику, а?
– Не откажу, – сказала бывшая главная ударная сила отечественного волейбола. – Конечно, конечно, не откажу… – И разрыдалась. Также бурно и счастливо, как рыдала когда-то, получив первое в жизни олимпийское золото.
Провожали гостей втроем. Геннадий, витиевато извинившись, остался на седьмой круг смотреть «Чебурашку», а Фенюшка… Да кто ж может определенно сказать, присутствует она поблизости или нет, пока берегиня не подаст голосок сама?
Джип Швепсов все еще тихонько пофыркивал на холостых оборотах. Возле него занял сторожевой пост дворник, рассчитывающий получить за служебное рвение законную награду. Время от времени он ревниво шугал метлой стайку дошлых мальчишек, мечтающих примерно о том же.
Умиленная Гаубица не обделила никого и даже неумело приласкала самого младшего из караульщиков. Тот вытерпел нежности стоически, за что гонорар его был заметно повышен. Дворник смотрел на эту сцену с видимой грустью. Надо полагать, печалился об ушедшем детстве, когда дополнительный червонец можно было получить, всего лишь подставив чужой рассопливившейся тетке собственную макушку.
Пока Нинель Виленовна пребывала в плену у нереализованного инстинкта материнства, Мурзик кружил подле удивительной «Оки». Заглядывал в стекла, осторожно трогал кофейного цвета бок и мучительно соображал, как же в такой крошке уместился целый тамбур железнодорожного вагона? И куда он подевался сейчас? А может быть, никакого вагона не было? Просто подошла пора навестить специалиста по проблемам психики?
– Чем озабочен, товарищ Полковник? – заботливо справился у него Никита и предложил ему «правильно» набитую «беломорину».
– Да так, – туманно сказал Андрей Денисович. От папиросы он отказался, потому что бывшим двоякодышащим курить нельзя в принципе. – Удивляюсь, как это вы, такие здоровенные, внутри располагаетесь? Вповалку, что ли, хе-хе?
– Вместе тесно, а врозь скучно, – уклонился от прямого ответа Добрынин. – Ты, брат-храбрец, лучше вот над чем помозгуй. Извини, но я как вояка – вояке, с офицерской прямотой. Не время ли твоей бабе ребеночка завести? Погляди только, как с чужой малышней нянчится. А представь, если свое чадо появится! Сразу перестанет… – Он вдруг споткнулся и замялся.
– Что перестанет? – подозрительно спросил Андрей Денисович.
Разве мог Никита ответить «погуливать»?
– Ерундой всякой заниматься! – сказал он сердито. – Лягушатами-пубертатами, блин!
– Боюсь, поздно нам уже, – вздохнул Полковник, к счастью не обративший ни малейшего внимания на «пубертатов».
– С ее-то энергией и находчивостью – и не придумать выход?! Да ты, видать, плохо собственную половину знаешь, мон колонель.
– А что, если и вправду! – загорелся Андрей Денисович. – Усыновить какую-нибудь сиротку… Шефство над детским приютом организовать или что-нибудь наподобие того. Эх, а ведь здорово ж будет! Ну Добрынин, ты голова!
– Да нет, – пробормотал Никита в сторону, – я-то как раз цельный комплекс. А голова у нас в транспорте обосновалась.
Домой супруги Швепс ехали на средней скорости, аккуратно пропуская пешеходов на зебрах и порой даже вне них. Нинель Виленовна была как-то необыкновенно задумчива. Время от времени губы ее трогала мечтательная улыбка. Полковник сидел смирно, с расспросами не совался, ждал. Наконец она решилась:
– Слушай, Мурзик, ты с какого возраста набираешь ребят в свои «Велесовы правнуки»?
– Лет с двенадцати.
– С двенадцати? Чудесно, чудесно… А как они относятся к волейболу?
– Да как всякие нормальные пацаны. Любят попрыгать-поскакать, когда разрешаю.
– Любят, значит… За-ме-чательно! – Она направила джип к обочине, заглушила двигатель. Повернулась всем своим скульптурным корпусом к супругу и торжественно проговорила: – Ну так вот, можешь их обрадовать. Нинель Виленовна Швепс, бывшая Гаубица Нина Голубшина, с завтрашнего дня начнет делать из них чемпионов мира.
– А сумеешь? – провокационно спросил щурящийся от удовольствия Андрей Денисович.
– Не извольте сомневаться, господин Полковник, – ответила Нинель серьезно. – Уж я-то сумею. Сумею!
Глава 2В ДАЛЕКИЙ КРАЙ ОЯДЗИ УЛЕТАЕТ
Сердечно распрощавшись с четой Швепсов, члены триумвирата перекурили с дворником, степенно обсудили погоду и перспективы садовых урожаев (некурящий Илья демонстрировал ребятне «бой с тенью»), а напоследок поздравили с добрым утром папуасскую черепушку в «Оке». Черепушка с видимым нетерпением справилась, успели ли они вырвать у Полковника сердце и если да, то нельзя ли угоститься малой толикой свежатины? Друзья почесали в затылках, вразнобой разочаровали бедняжку людоеда, после чего поспешили вернуться к менее кровожадным ларам и пенатам. То есть к Фенюшке и Геннадию.
Лары и пенаты, эти духи домашнего очага, которых хлебом не корми, дай навести теплый моральный климат в жилище, тем, собственно, и занимались. Инопланетный пришелец был счастлив, насколько вообще может быть счастлив профессор дружбанологии, нашедший доказательство существования Главного Друга Вселенной. Он напевал, пританцовывал и выглядел пьяным без вина, которое, собственно, и не было ему нужно для опьянения. При взгляде на иноземного гостя становилось как-то праздничнее на душе: все-таки неуклюже танцующий крокодил довольно забавное зрелище. Фенюшка, напротив, сидела тихо, присутствия своего никак не обнаруживала. Однако чувствовалось: тут она, рядышком. Отчего сразу делалось покойней и уютней. Примерно как от мурлыканья кошки или пыхтения самовара.
– Что ж, ребята! – провозгласил Алексей, сверкая орлими очами. – По-моему, мы совершили великое дело. Превратить давнишних противников если не в союзников, то хотя бы в нейтралов – это дорогого стоит.
– Предлагаешь спрыснуть успех? – перевел восторги товарища на общеупотребительный язык прагматик Никита.
– Точно так! – расплылся Леха в улыбке. – Если, конечно, коллектив поддержит.
– Ну коллектив-то у нас дружный, – с воодушевлением сказал Илья. – Думаю, Попец-удалец, ты не останешься в тоскливом одиночестве.
– Да-да! – энергично закивал Геннадий. – Преувеличенно славное начинание. Поддержим под обе руки. Мне безапелляционно не терпится выпить на бутерброд с тем, кто вернул мне веру в успех моей великой пассии… То есть миссии.
– Во! Душа-человек! Свой в доску! – заключили друзья. – Ну как с таким не употребить за расцвет галактической дружбанологии?
– Вот те на! Снова употреблять? А как же мораторий на спиртное? – прозвенела с напускной строгостью Фенюшка.
– Временно аннулирован в одностороннем порядке, – ответил Леха нудным голосом канцелярской крысы. – Вследствие неучтенных ранее факторов. Как то…
– Ладно, ладно! – зашумели на него друзья. – Факторы изложишь после, в письменном виде. А сейчас давайте думать, кого в гости позовем. Чтобы не было потом разговоров, что спиваемся втихомолку.
Понятно, что мысли у всех двигались в одном направлении. Инга? А как же. Ванюша Дредц? Обязательным образом. Сильфида Антонина с Пашей-Пафнутием? Само собой! Да плюс троица присутствующих мужчин, Геннадий, бестелесная барышня и то ли присутствующий частично, то ли частично отсутствующий вяленый Доуэль. Итого десять голов, полный комплект. Хорошее круглое число для создания хорошего пиршественного круга, выражаясь эпическим языком.