Ну что ж, совершенно очевидно, что всему вашему претенциозному изобретению пришла хана… Если уж тут такое творится, то представляю, как выглядит часть оборудования, которая оставалась снаружи. Не зря все так беспокоились из-за этой грозы. Наверное, молния шандарахнула по установке, не иначе. Ну, теперь нам всем непременно здорово влетит… И самую большую ответственность понесет Тимохин. Де еще неизвестно, все ли уцелели там, наверху…
Так, а пожар-то тушить надо. Ну, пусть тушат сами, а я полежу тут, к стеночке прислонившись — типа мне совсем нехорошо. Ну, мне и вправду паршиво. Голова гудит и подташнивает. А это кто там копошится в углу? Лисовая. Встает, помогает подняться Яге. Прислоняет ту к стеночке и направляется ко мне.
— Виктор Никонович! Вы меня слышите? Вы в порядке?
Вижу перед собой ее обеспокоенные глаза — впервые ее лицо ко мне так близко. На щеке — копоть, губы приоткрыты, тяжело дышит от волнения или испуга. Мне становится не по себе, я что-то невразумительно мычу.
— Встать можете?
И она ловко хватает меня подмышки и старается поднять. Естественно, я встаю… И, черт побери, от прикосновения ее больших грудей к мое спине у меня моментально возникает эрекция! Да какого черта… Сам полуживой, а там все так затвердело, что хоть кирпичи разбивай…
Краснею, бормочу:
— Спасибо… Я уже в порядке…
К счастью, она тут же отходит, хватает огнетушитель и принимается тушить возгорание.
Эрекция постепенно проходит, и я с облегчением вздыхаю. Пожар довольно быстро был ликвидирован, и мы всей дружною толпою стали выбираться наверх.
В коридоре мы сразу натыкается на три быдловатых хари. Морячки, ептить — тут таких много, на корабле этом, и все смотрят на нас свысока — крысы, мол, сухопутные, сухари ученые… Совершенно очевидно, что эти трое тоже пережили неслабую встряску — и потому они изрядно возбуждены. По своему опыту знаю, что на быдланов такие происшествия действуют своеобразно — они могут впасть в немотивированную агрессию. Поэтому бочком-бочком, стараясь не особо их разглядывать, мы стараемся пройти мимо. Но один из этой троицы — гладкорожий, с выпуклыми глазами без проблеска интеллекта — вдруг накидывается на нас с оскорблениями, выкрикивая что-то не совсем понятное. Его блистательная речь явно носит обвинительный характер, и это впечатление подкрепляется грозными наскоками в нашу сторону. Естественно, большая часть его ярости направлена именно на меня — ну, не на баб же ему набрасываться. И тут один из его приятелей решительно оттесняет его от нас, что-то там назидая этому воинственному полудурку — что, типа, не связывайся, а то от начальства влетит — и при этом сам зыркает на нас так, словно готов разорвать на тысячу кусков.
Затем этот, который вмешался, пробормотал нам что-то вроде извинений, и мы продолжили наш путь. Как же мне надоели пустоголовые идиоты, которые в любой ситуации стремятся показать своем превосходство и унизить тех, чей интеллект выше, чем у них! И в Рашке делается все, чтобы такие вот безмозглые тупицы чувствовали себя вольготно. Эти тупицы кругом — на улицах, в транспорте, в соседних квартирах. И их становится все больше и больше. Это они загаживают подъезды и бросают на тротуары пустые бутылки. Это они топают ногами сверху и слушают до поздней ночи свою быдланскую музыку. Это они ошиваются по подворотням в надежде ограбить кого-нибудь… Я их ненавижу. В их глазах прямо какая-то классовая неприязнь к таким интеллигентным, образованным людям, как я. Вон как смотрел на меня тот лупоглазый морячок, когда аномальная встряска сорвала всю его выдержку и обнажила истинную суть тупого, злобного, наглого и хамовитого существа! Все они такие здесь, в этой Рашке — гнусном рассаднике всякого рода мразоты. Ах, с каким бы удовольствием я схватил бы за шкирку того морячка и помакал бы его харей в дерьмо! Ну ничего… Вы останетесь гнить здесь, в вашей ублюдочной стране, а я — я непременно свалю отсюда, чтобы больше никогда не сталкиваться с быдлом!
20 августа 2017 года. Час Ч. где то в Тихом океане, БДК «Николай Вилков».
Майор морской пехоты Новиков…
После того как бардак на мостике несколько рассосался, я вышел я на палубу. В голове была только одна мысль: «Доигрались, вот он — маленький толстенький полярный зверек, подкрался, как всегда, незаметно. Хотя что я жалуюсь — мои парни живы-здоровы, никого не обожгло, не контузило, хотя шандарахнуло как раз над кубриком, где первое отделение занималось спаррингом у штормовых условиях. Как мне доложил их сержант, подволок там повело и пластиковая облицовка с него осыпалась. А сверху над этим местом сплошное обгорелое пятно. Короче, тряхнуло хорошенько, но все быстро очухались. А тут товарищ Одинцов еще ввел осадное положение. Надо выставить парные посты в ключевых точках. Там вообще наверняка филиал ада. Снизу по трапу поднимается лейтенант Жуков — он-то мне и нужен.
— Лейтенант, значит так, слушай мою команду. Ступай в кубрик. — Он только рукой махнул, что понял. — Стой, еще не все. Сформируй четыре трехсменных парных поста: на мостик, в машинное, возле продовольственного склада, и в трюм к «Туману». Стоять четыре часа через восемь, в случае нарушения порядка действовать согласно положения об осадном положении, О, каламбур! Да, выясни и доложи обстановку и боеготовность личного состава. Это было первое. Так, второе, у нас снова появилась связь, всем постоянно носить включенные индивидуальные рации с гарнитурой. Так, так… третье — пусть и мне тоже кто-нибудь принесет рацию. Четвертое — об осадном положении ты уже знаешь, так что переводим роту в постоянную боеготовность, всем постоянно быть при личном оружии. Одно отделение, резервное, всегда в готовности, одно несет службу в карауле, третье отдыхает, но тоже с оружием в обнимку. Исполняй, лейтенант! А я пройдусь с ребятами, — киваю на своих бойцов-разведчиков, — по кораблю, во второй заскочу, к ученым, гляну, как там. Всех свободных от несения службы в карауле через два часа собрать в кубрике для тактических занятий. К этому времени, думаю, чуть понятней станет, откуда ноги растут. Исполняй, лейтенант!
Жуков ушел, а я начал вспоминать, как все это было. Ведь мне и моим ребятам сильно повезло — в момент ЧП мы как раз лежали, качали пресс. Когда тряхануло, челюсти клацнули будь здоров, и первой мыслью было — бомба. Нет, конечно, мозг отметил все странности, но первой мыслью была именно эта. Потом стало понятно, что палуба не кренится, мы не тонем и не горим… за редким исключением. Но все равно сработали рефлексы, парни принялись быстро вооружаться и экипироваться, не задаваясь лишними вопросам — не интеллигенты, чай. Мы уже были во всем боевом (я даже не заметил, как снарядился), как тут звонок от Одинцова. Одного из бойцов послал за лейтенантом Жуковым, а сам с группой поддержки бегом на мостик. Прибыл туда, а там картина маслом…. Выставил пост из пары своих ребят, а сам решил, что называется, осмотреться в отсеках, и заодно связался с взводными. Получилось это не сразу, но когда связь таки заработала, то выяснилось, что и у старлея Рагуленко на «Трибуце», и на танкере у старшины Качура пока все было тихо и гладко. Оказывается, именно нам, как виновникам торжества, досталось больше всех. Комвзводам приказал практически одно и то же — «держать и не пущать», напомнил про осадное положение и о важности поддержания порядка. Сообщил, что одна съехавшая крыша и человеческая жертва у нас уже есть, а посему — бдеть, бдеть и бдеть. Всем указания одинаковые, чтоб не допускать никаких беспорядков или паники. Старлей Рагуленко на «Трибуце» в вопросах общего распорядка должен подчиняться Карпенко почти безоговорочно, но при этом обязан держать меня в курсе событий. А вот старшина Качур на танкере должен контролировать все действия экипажа и постоянно держать связь со мной или с лейтенантом Жуковым. Крайне важно проследить за тем, чтобы среди гражданских морячков не было взбрыков, особенно среди начальствующего состава.
Потом связываюсь с Карпенко, как с главным военно-морским начальником, старшим как по званию, так и по должности.
— Товарищ капитан первого ранга, майор Новиков на связи.
— Слушаю вас, майор, — голос хриплый, недовольный такой — я так понимаю, товарищ Карпенко не в духе.
— Товарищ капитан первого ранга, командира взвода я проинструктировал, он в вашем распоряжении, но у меня сомнения по поводу порядка на танкере….
— Да, майор, старший лейтенант Ругуленко сейчас рядом со мной, мы с ним уже договорились о взаимодействии. За танкером они со старшиной присмотрят, вы не беспокойтесь. А как там у вас?
— Экипаж пока еще не отошел от удара, антенное поле все выгорело, был инцидент с гражданским специалистом, погиб матрос — рулевой, ранен командир корабля. Согласно введенному осадному положению я выставил караулы по всем ключевым точкам. Надеюсь, что эксцессов больше не будет.
— Спасибо, майор, если что случится, держите меня в курсе.
— Давайте так, Сергей Сергеевич — по вопросам порядка и безопасности я буду держать в курсе своего комвзвода, а он вас. А, по военно-морской части вы будете получать доклады по команде. Не стоит нарушать нормальную субординацию, положение не настолько тяжелое.
— Вы правы, Александр Владимирович, конец связи.
— Конец связи. — Жестом показываю связисту, что разговор окончен.
Так, на БПК все в норме, а у нас, блин… как сказал Пал Палыч — начать и прикончить. Спускаюсь во второй трюм — видок, как после штурма с применением огнеметов. Видимо, пришлось тут жарко. Воняет горелым металлом, озоном и расплавленной изоляцией. Но ведь Москве не объяснишь, случай это или что еще — раз нет результата, значит, срыв задания, почти боевого. А за это по головке не погладят, а если и погладят, то дубиной. А все же интересно, сколько сейчас времени… Но вдруг в наушнике глухо зуммерит. Нажимаю тангенту приема персональной рации, и слышу — лейтенант Жуков на связи.
— Товарищ майор, ваше приказание выполнено, посты выставлены, отделения, свободные от караульной службы, соберутся в кубрике через полчаса.