Кстати, самый занятой человек сейчас на лодке — это замвоспит Сергеич. Ни у одного меня возникли тягостные сомнения, а многие еще и встревожились по поводу оставшихся на той стороне семей. Но тут уж ничего не поделаешь, и Сергеичу остается только утешать пострадавших, которым теперь не в силах помочь даже сам господь Бог, ибо обратной дороги для нас нет. Теперь мы умерли для них, а они для нас, хотя и с точки зрения современной физики и с точки зрения теологии и мы, и они — живы и здоровы, просто разделены несокрушимым межвременным барьером. Теперь всем нам придется полностью проститься со своим прошлым и начинать жизнь с чистого листа, как только что родившиеся младенцы, ибо нет у нас пока в этом мире ни грехов, ни каких-то заслуг. Аминь.
21 августа 2017 года. Час Ч+13,5, где то в Тихом океане, БДК «Николай Вилков».
Павел Павлович Одинцов, 52 года.
На рассвете меня поднял с постели зуммер ПУ. Возблагодарив всех богов за то, что Дарья улеглась у стенки, я аккуратно высвободился из ее объятий.
— На связи Карпенко, — хмыкнула трубка, — у меня новость — воздушная разведка обнаружила клиента…. Ужасный гибрид, паровой парусник на востоке от нас — то ли клипер, то ли шхуна, водоизмещение от восьмисот до тысячи тонн, идет нам почти прямо в лоб, только лишь чуть забирая к северу…. Ну что, товарищ начальник, будем брать?
— Флаг какой? Государственную принадлежность установили? — я усиленно зеваю, пытаясь окончательно проснуться.
— «Кузбасс» сбегал, — отвечает Карпенко, — глянул на него из-под воды и, как ни странно, флаг оказался русским триколором, что в эти времена может означать только принадлежность к Доброфлоту. Вроде им всем был приказ оставаться в тех портах, где их застигла война, а этот-то куда торопится?
— И быстро он торопится? — меня в голове начала складываться некая картинка.
— Семь узлов, — хохотнул Карпенко, — правда, машина не работает, ветер попутный, хотя и не особо сильный. Гонки на черепашьих упряжках.
— Есть одна мысль, Сергей Сергеевич, — сказал я, — берем его, он наш, тем более если действительно наш, русский.
— С восемью узлами он нам будет как чемодан без ручки, — хмыкнул командир «Трибуца», — и тащить неудобно, и бросить жалко.
— Ты его возьми, а уж потом разберемся, что с ним делать. Всегда есть три варианта: утопить, отпустить, взять с собой. Сколько до него?
— Он почти на горизонте, дистанция около двадцати с небольшим миль, и если продвинуться на три-четыре мили к северу, часа через два с половиной-три вылезем прямо поперек его курса. — Карпенко помолчал. — Слушай, Пал Палыч, давай перебирайся ко мне на «Трибуц». Каюты мы вам с Дарьей найдем, просто, чует моя ж…, в свете грядущих событий, нам будет лучше поближе друг к другу держаться. Да и серьезный штаб уже пора организовать, и конкретный план действий разработать. А то тыкаемся, как слепые щенки. А на «Вилкове» оставим майора — ученую бражку под контролем держать. Он достаточно авторитетен, чтобы мы за тыл могли быть спокойны.
— Значит так, Сергей Сергеевич, ваш план одобряю. Данные штурмана с этой шхуны окончательно расставят все точки над i, и подтвердят или опровергнут расчеты наших штурманов. А потом уже и про мой переезд можно будет поговорить.
Тогда же и там же.
Старший лейтенант запаса ВДВ Дарья Спиридонова, 32 года.
Именно так я и представляла себе счастье. Провести ночь в объятиях того, кому давно принадлежало мое сердце, о ком я тайно грезила… Сколько раз я представляла себе ночь любви с моим героем! И теперь действительность оказалась ярче любых мечтаний. А ведь не случись этого аномального происшествия, так встряхнувшего всех нас — нашего сближения могло и не состояться. Я бы никогда не смогла предложить ему себя… Просто соблазнить? Но такой способ добиться мужчины тоже претил моей натуре. Я хотела, чтобы «это» получилось естественно. И все ждала, ждала, когда произойдет нечто такое, что просто бросило бы нас друг другу в объятия. Но что это могло бы быть, представить было трудно. Я знала, что такое спонтанное сближение случается в тех случаях, когда двое вдруг оказываются перед лицом смертельной опасности… Но там, в спокойной жизни «на гражданке», это было маловероятно. А наш поход все же являлся отступлением от обыденной жизни; и потому-то меня одолевали невнятные предчувствия того, что что-то в моей жизни должно измениться… А потом еще и этот сон. Я думаю, это повышение электромагнитного фона так повлияло на меня (ведь известно, что на спящего человека подобные факторы оказывают гораздо более сильное воздействие), что я будто бы заглянула в будущее — его и свое, то есть наше общее. Сон оказался действительно в руку. Даже его антураж соответствовал времени, в которое мы попали. Выходит, наша судьба была уже кем-то предначертана, и тот сон был вещим…
Да, без сомнения — так и есть, и я всегда это знала. И ждала… Ждала того благословенного случая, когда его любовь ко мне пересилит все остальное. И вот это наконец свершилось. Он ведь совсем еще не старый, мой любимый… Он восхитительный любовник. В пылу страсти он пробормотал: «Что ж мы раньше-то этого не сделали, Дашка? Ну я и дурак… Я только сейчас понял, что люблю тебя…»
И потом, после всего, он крепко обнимал меня до самого утра, и во время коротких пробуждений шептал на ухо: «Дашенька моя… неужели моя? Любимая…», целовал в это ухо и снова засыпал, а я млела от счастья — я этим счастьем просто захлебывалась, так много его было. Причем я знала, что утром ничего не исчезнет, я проснусь и увижу, что это счастье теперь — навсегда, «пока смерть не разлучит нас».
А утром его вызвали на связь. В приятном полусне я почувствовала, как он высвободился из моих рук — очень осторожно, стараясь меня не потревожить — и стал негромко разговаривать с кем-то. Я не очень вникала в его слова, находясь в блаженной полудреме… Тело мое все еще хранило тепло его рук, и я не спешила выныривать из сладкой неги в действительность. Его голос тихо рокотал, и я снова, как-то незаметно для себя, заснула и видела сон, счастливый сон, продолжение сна о нашей свадьбе. Мы будем счастливы, мы будем вместе, мы пройдем по жизни рука об руку, пока не умрем в один день и час, как подобает любящим супругам. И еще у нас будут дети, целых трое — дочь и два сына, которые доставят нам множество приятных моментов…
01 марта 1904 года. 08–35 утра. Тихий океан, 41 гр. СШ, 159 гр. ВД.
Шхуна «Святая Маргарита» (Российская Империя).
— Господин поручик, гляньте-ка, корабли в дрейфе лежат — кажется, военные? — Капитан шхуны передал бинокль поручику пограничной стражи. — Ой, господин поручик, попали мы как кур в ощип.
— Хватит причитать, Афанасий Никитич, как баба, честное слово! — процедил сквозь зубы поручик, через бинокль вглядываясь в маячащие на горизонте четыре крупных серо-голубых силуэта и два кораблика поменьше, примерно так со «Святую Маргариту». — Корабли-то военные, но вот чьи? Далеко, флага пока не разглядеть; стоят, знаете ли, у нас прямо по курсу, надо бы отвернуть от греха — может, и не заметили. И корабли странные какие-то…. Глянь-ка, Афанасий Никитич, видал такие когда-нибудь?
— Право на борт на пятнадцать румбов, правда ваша, господин поручик, отвернем от греха подальше! — скомандовал капитан, потом взял у поручика бинокль. — А корабли такие, господин поручик, впервой вижу. Силуэты у головного и того, который за ним, острые, клипперные; такие корабли, господин поручик, только ради быстроты строят. Видать, ходкие — ежели заметят нас, то не уйдем. Да и эти два головных по размерам не иначе как крейсера будут, а это не менее двадцати узлов хода…. — Его слова были прерваны сверкнувшей над баком крейсера яркой вспышкой выстрела; секунд через восемь прямо по курсу шхуны вспух белый клубок разрыва.
— Приказ лечь в дрейф, теперь точно конец! — капитан отдал бинокль поручику, — Полюбуйтесь!
— ???? — поручик нервно сглотнул, и поднял бинокль к глазам. — Да и не все они военные, один-то явно гражданский купец будет, только большой. Может, они его перехватили, а теперь досматривают? — Его размышления прервал крик сигнальщика. — Сигнал с головного корабля, господин капитан, ратьером, приказывают спустить паруса, лечь в дрейф и приготовиться к приему досмотровой партии.
— Может, все-таки попробуем уйти, господин поручик? — капитан шхуны беспокойно переминался на месте. — Что-то тут не то; чует мое сердце, японцы это.
Поручик продолжал вглядываться в силуэты кораблей, его взгляд остановился на кормовой надстройке крейсера.
— Да нет, Афанасий Никитич, наши это; вот у головного крейсера на кормовой надстройке андреевcкий флаг — не пойму, толи нарисован, толи сам он растянут….
— Наши?! — удивился капитан. — Откуда здесь наши? Тут до Японии тыщи полторы миль, до Владика все две с полтиной, а до Артура и вообще почти три с половиной…. Нашим сюда просто дальности хода не хватит. Только «Рюрикам» из Владика, и то только туда и обратно. Хотя если вон тот здоровенный купец — это угольщик, тогда вполне возможно. Только вот не припомню я в нашем флоте кораблей с таким силуэтом. Да и что им тут делать?
— Наверное, Афанасий Никитич, ловят кого-нибудь, — поручик пожевал ус и продолжил: — Ежели они такие быстроходные, как вы говорите.
Капитан замялся.
— Эх, Петр Степанович, раньше уходить надо было — может, и не заметили бы нас. Шли бы себе тихонько во Владивосток вокруг Сахалина.
— И с чего бы это вам бояться досмотровой команды с русского военного корабля? — Поручик недобро прищурился. — Или опять совесть нечиста — кроме нашего груза, еще что-нибудь прихватили? Маленькое и очень ценное, в обход таможни?! Ох, Афанасий Никитич, Афанасий Никитич, не пошла вам впрок наша доброта. Спускайте паруса и ложитесь в дрейф, а то хуже будет. Вон, кстати, к нам уже и катер идет….
— Ей-Богу, Петр Степанович, вот те крест… и в мыслях не было, да как можно? — капитан повернулся к стоящему за его спиной боцману. — Командуй, Федот….