— Грузовой манифест давай! — Говорю я вахтенному.
Тот стоит и только глазами хлопает…. По морде я его, конечно, бить не стал, а просто кликнул с палубы еще две пары из резерва и послал их в трюмы — посмотреть, чего они там прячут. Наверняка компактное, срочное и очень дорогое, раз отправили не трампом, а быстроходным грузопассажирским рейсом.
— Тащ старший лейтенант, вот… — сержант Цыпа, которого я послал проверить трюм, притащил какой-то ящик.
Открываю…. Сюрприз! Блин, да это же полевой телефон — может даже, самый первый из серийных. Ну не помню я, когда их начали выпускать, но уже на русско-японской их, кажется, уже применяли.[13]
— Ну, Цыпа, и много там этого добра?
— Штабеля до потолка, тащ старший лейтенант. А еще мотки провода и ящики побольше… А в грузовых трюмах ящики вообще большие — метра три в длину и полтора в высоту и ширину. Штук десять будет.
— Ну, мистер — повернулся я к капитану, — как ты это объяснишь? Давай-ка сюда грузовой манифест. Быстро! Или ты хочешь, чтобы мои парни перетряхнули всю твою галошу?!
— Тащ старший лейтенант, — вмешался в разговор мой сержант, — а может, мы сами посмотрим в его каюте, там наверняка есть сейф. Пластит на замок — и все тип-топ. — Цыпа, как всегда, проявляет ненужную инициативу.
— Отставить игры в медвежатников, на то у нас начальство есть…
Я поправил гарнитуру рации и вызвал «Трибуц».
— На связи Слон, обнаружил груз армейских полевых телефонов, и еще какую-то хрень в ящиках. Что там — непонятно. С грузовым манифестом капитан ни мычит, ни телится.
— Слушай, старлей, — ответил Карпенко, — ты там лишнюю инициативу не проявляй, сейчас подойдет мой старший, он с этим капитаном в белых перчатках разберется.
— Ну, мистер Голдсмит, писец тебе, — говорю я капитану, — придет кавторанг Дроздов — и петь тебе до конца жизни тонким голосом…
Во блин, зеваю, спать охота — сил нет, после такого нервного дня еще и ночная смена. А на палубе какой-то шум и гам… Вылезли наверх растревоженные мистеры и их миссис. Правда, права пока никто не качает — наверное, из-за сурового вида моих ребят. А шум поднялся из-за одного мужчины с пышной шевелюрой каштановых волос. Понять не могу, кто он такой и чего хочет от моих ребят.
— Сержант, — оборачиваюсь к Цыпе, — охраняй капитана — к приходу Дроздова он должен быть жив, здоров и невредим! Ясно? А я пойду разберусь с тем типом, что пристает к ребятам.
Подхожу ближе к источнику шума. Ага — мужик-то, кажется, корреспондент; по крайней мере, блокнот с карандашом налицо. Что поделаешь — мобильные фотоаппараты и диктофоны еще не изобрели. Жаль, язык я знаю лишь с пятого на десятое.
— Старший лейтенант Рагуленко, ваши документы, — представляюсь. Блин, получилось как у мента…
Американец, в синих глазах которого горит юношеская энергия и живое любопытство, протягивает паспорт. Фотографии в документе, конечно, нет, прогресс не дошел. Читаю. Джон Гриффит Чейни… уж не предок ли он тому упитанному поросенку, что был вице-президентом при Бушике-младшем? А так эта фамилия мне ничего не говорит. Послал запрос на «Трибуц» — их замполит большой любитель истории; если этот корреспондент где-то засветился, то на компе замподушам есть на него данные. А тем временем этот самый Джон Чейни быстро-быстро чиркает что-то в блокноте. На войну, значит, ехал… Что характерно — к японцам, освещать их борьбу против русских варваров. Ну, мы вам еще покажем русских варваров….
Вызов с «Трибуца», на связи опять Карпенко. Голос радостно-возбужденный, словно призошло какое-то счастливое событие.
— Ну что ты за человек, старлей? Ты хоть знаешь, кто тебе попался? Джон Гриффит Чейни — это настоящая фамилия Джека Лондона! Ты, деревня, знаешь, кто такой Джек Лондон?!
— Оh, yes! — видно, корреспондент тоже что-то услышал из слов Карпенко. — Jack London, yes! — Он разулыбался так, что, казалось, солнечные лучи брызнули из его глаз — очаровательная мальчишеская улыбка, на которую губы непроизвольно растягиваются в ответ, даже у такого сурового солдата, как я.
Да черт меня побери… Джек Лондон?! Писатель, книгами которого я зачитывался в детстве? «Морской волк», «Мартин Иден», «Мексиканец»… Мужество, благородство, преданность, сила духа — все это он воспевал в своих книгах… Эх, а вот его настоящую фамилию я не знал — позор мне. То-то мне показалось, что в его облике есть что-то знакомое — так ведь на каждой обложке четырнадцатитомника его портрет, изображенный выразительной светотенью…
— В общем, старлей, узнай, чего он хочет, — Карпенко хмыкнул, правильно истолковав мое замешательство. — Только его нам и не хватало до кучи!
— Интервью хочет, товарищ капитан первого ранга, — поспешил ответить я, — и очень настойчиво хочет.
— Ну, товарищ Слон, вот и дай ему интервью! — Карпенко закашлялся. — Хотя нет, отставить! Ты дашь в своем стиле — потом концов не найдем!
— Товарищ капитан первого ранга, он вашего интервью хочет, и товарища Одинцова, — дал я поправку на ветер.
— Да? Черт… — примерно минуту капитан первого ранга молчал. — Хочет, перехочет, это еще надо посмотреть, какой он, Джек Лондон. Ответь ему стандартным «No comment» и отправь в каюту, сны досматривать, не до него сейчас. Да, вот еще что — придай моему старшему одно отделение и оставь там на него все дела. Остальные пусть отдыхают, и ты тоже. Но, короче, молодец! Рукопожатие перед строем!
Так, отключил я связь — а тут….
— А-а-а-пчхи!
Ну точно — рядовой Иванюта, весь в соплях. и чихает, гад, на меня и Джека Лондона в придачу.
— Боец! Ах ты, сукин сын! Ты на кого начхал, на своего командира? Бегом в санчасть на «Трибуц», и пока не будешь абсолютно здоров, на глаза не показывайся! Цыпа, мать твою! Почему у тебя больной боец в деле?! Хочешь, чтобы он тут всех перезаразил — и своих, и чужих? Короче, мое неудовольствие тебе, с занесением в грудную клетку. После задания получишь!
Вот, втык я дал по самое «не хочу» и оставил на пакетботе Цыпу вместе с его отделением, остальных отправил спать. Тем временем пришел Дроздов и принял у меня заботы об этой «Принцессе Солнца». Мистеров и миссис банально разогнали по их каютам, объяснив, что никто их топить или брать в плен не собирается, просто на корабле обнаружена военная контрабанда, в связи с чем необходимо оформить некоторые формальности.
Тогда же и там же
Писатель и журналист, Джон Гриффит Чейни, он же Джек Лондон
Хорошо быть всегда готовым к новым приключениям. А уж морское путешествие по Тихому океану к берегам загадочной Японии — это уже приключение. Хоть и был я нынче в качестве пассажира, а все-таки поездка волновала меня, обещая массу впечатлений.
Я собирался написать цикл очерков о русско-японской войне. При этом надеялся, что мне удастся быть по максимуму объективным. Кроме того, война — это та встряска, в которой наиболее остро проявляются человеческие качества. На войне становится понятно, кто есть кто и чего стоит. Хоть я всегда с симпатией относился к русским, но не разделял их приверженности тому общественному строю, который имеет место в России и который они так свято оберегают. Разве может самодержавие хоть как-то способствовать прогрессу? Считаю, что нет, и уверен, что ничто не сможет разубедить меня в этом. Самодержавие — это крайне отсталая система правления, которая рано или поздно приведет государство к кризису. Но русские с их душевностью, стремлением к справедливости, умением рассуждать глубоко и ясно очень близки мне. В тяжелые моменты их отвага граничит с яростью, и тогда никакая сила не способна одолеть их. Действительно, может показаться, что им все века помогает бог — то есть некое провидение, которому по какой-то неведомой причине важно сохранить самодостаточность и самобытность этой удивительной страны…
Но дело, пожалуй, не в провидении. Дело в самом народе. Через много веков удалось ему пронести свое самосознание, сохранить свой стержень, который и делает его таким могучим, неподвластным влияниям извне.
Да, русские близки мне по духу. И в идеале хотелось бы побывать по обе стороны фронта, но не знаю, получится ли это у меня…
Среди ночи я внезапно проснулся, и первые мгновения не мог понять, что же меня разбудило. Непонятное беспокойство заставило меня настороженно прислушаться. Минут пять ничего не происходило, но я не спешил расслабиться, чтобы снова погрузиться в сон. Тишина была зловещей. Словно там, за переборками моей каюты, что-то происходило — что-то недоброе. Я чувствовал себя так, словно наше судно находится под прицелом — точнее, будто над ним нависла некая грозная сила неизвестного происхождения. Я лежал, замерев и вслушиваясь в тишину. Мне давно не приходилось испытывать подобное — интуиция шептала, что сейчас что-то произойдет. Что это будет, я не знал, но мысленно готовился к этому.
И вот — резкий звук, словно в непосредственной близости от судна, в океане, разорвался снаряд. Я вскочил и теперь уже прислушивался, сидя на рундуке. Нас бомбят? Не может быть. Множество предположений пронеслось в моей голове, и при этом я ожидал нового взрыва. Но было по-прежнему тихо; правда, изменившаяся вибрация подсказала мне, что мы развернулись в противоположном направлении. Кажется, что-то начинает проясняться… Мой мозг шустро выстраивал логическую цепочку, жизненный опыт давал ценные подсказки. Видимо, мы пытались от кого-то удрать, а этот «кто-то» все же убедил нас выполнить его требования, взорвал в непосредственной близости тот самый снаряд, тем самым недвусмысленно приказав остановиться… Интересно, интересно…
Тем временем пассажиры, разбуженные взрывом, просыпались. Я услышал звуки суеты — открывались двери, кто-то торопливо и встревожено сновал по коридору. До меня донеслись приглушенные голоса с нотками испуга и растерянности. Где-то истошно заверещал ребенок — и тогда я резко встал и начал одеваться. Надо непременно выяснить, из-за чего возникла эта странная заварушка.