— Да, Валериан Григорьевич, а как так могло получиться, что контейнеры с боеприпасами были загружены без обычных мер учета и безопасности? Вы же лично отвечали за погрузку.
— Ага, привозят три контейнера, с накладной, но без описи, в накладной указано БК и масса… по 27 тонн. Где опись — у начштаба, грузи быстрее — вокзал отходит. На снаряды-то бумаги заранее пришли, а это засекретили, гады.
— Ладно, не волнуйтесь так, Валериан Григорьевич, давайте посмотрим, что у нас там с артиллерией… Так, снаряды для АК-130, осколочно-фугасные, полубронебойные и зенитные, вот Иванов обрадуется-то, аж целых два контейнера… еще два контейнера стомиллиметровых снарядов для АК-100 и один контейнер тридцатимиллиметровых осколочно-фугасных для АК-630… Так, глубинные бомбы РГБ-60, богато живем…
В этот момент зуммер корабельного переговорного устройства прервал размышления командира.
— Да! Карпенко! Очень хорошо, сейчас буду! — Карпенко скинул файл на свой ноутбук и отдал флешку капитану третьего ранга Алексееву. — На радаре засекли, что мы догоняем какой-то корабль. Ты, это, Валериан Григорьевич, давай двигай к себе на «Вилков», а то сейчас гонки начнутся. За инвентаризацию благодарность вам и рукопожатие перед строем… Теперь, после японцев, пусть приходят бритты, мы, блин, подождем!
— Что-что? — уже переступив через комингс, капитан третьего ранга Алексеев недоуменно обернулся.
— Да так, анекдот один, идите, идите, — проворчал Карпенко, натягивая китель. — Просто теперь стало ясно, что мы, на горе нашим врагам, больше всего, что может плавать в этих водах.
В рубке уже царила сдержанная суета.
— Что у нас там? — Капитан первого ранга Карпенко обвел глазами горизонт, заметив градусах в десяти правее курса легкий дымок.
— Пока непонятно, — отрапортовал старший в рубке, офицер, капитан второго ранга Леонов, командир БЧ-1, — судя по отметке на радаре, трамп от восьми до двенадцати тысяч тонн, точнее сказать нельзя, скорость сближения десять-одиннадцать узлов — значит, скорость цели пять-шесть.
— Так, Александр Васильевич, не будем зря пугать мальчика. Дайте сигнал на «Принцессу Солнца», пусть разгоняют машины на полную мощность, а мы укроемся в тени их корпуса. Выйдем только тогда, когда рассмотрим, кто это такой, какой несет флаг, и уже надо будет класть эту посудину в дрейф. А то на пяти узлах экономическим ходом — и японский или британский броненосец может идти.
— Если японец — топим торпедой, молча и без предупреждения; это, Сергей Сергеевич, и ежу понятно. Только вот, насколько я помню, все японские броненосцы сейчас под Порт-Артуром, и никакой неучтенный нигде не завалялся. Насчет чилийцев пока вроде разговора нет. Гарибальдийцы тоже уже в Йокосуке, да и подошли они туда через Индийский океан, а не через Тихий. Панамский канал еще только строится. Вот когда построят, то будет в этих водах судов, как кошаков в мартовский день на крыше. А сейчас бритты, немцы и французы свои корабли водят по большей части через Суэцкий канал…. Мимо мыса Горн это как-то далековато.
— Так вы, Александр Васильевич, считаете, что это может быть американский или японский трамп? Хорошо! Но береженого Бог бережет. Покажемся им только в самый последний момент.
С левого борта, почти впритирку, примерно в полутора кабельтовых, «Трибуц» обгоняла «Принцесса Солнца».
— Кто там такой Шумахер! — матюкнулся Карпенко. — Пусть орлы-морпехи от души накостыляют этому мудаку по шее.
— Сергей Сергеевич, вон, гляди, — капитан второго ранга указал на палубу «Принцессы Солнца», где из рубки вывалились двое — какой-то матрос (скорее всего, рулевой) и рыжий капитан Голдсмит, — свой же кэптен матроса пиз… виноват, воспитывает! Да как лихо, руками и ногами….
— О времена, о нравы! — вздохнул Карпенко. — Пожалуй, так ему от своих достанется больше, чем от наших морпехов. Только вот кто у них там за штурвалом стоит?
— После капитана его еще и в кубрике обработают… — Леонов сдвинул фуражку на затылок. — А за штурвалом наверняка мичман Городецкий, помните, вы откомандировали туда его и двух наших старшин, для контроля за этим корытом. Чтобы один из них всегда находился в рубке. В случае боевой тревоги, вне зависимости от графика, в рубке всегда товарищ Городецкий. — Он немного помолчал. — Ну вот, они нас обогнали. — Командир БЧ-1 положил руку на плечо рулевого. — Занимай место в ордере чуть сзади и левее. Выравнивай скорости, сохраняй дистанцию не дальше кабельтова. Все время держи пакетбот между нами и целью. Тогда за дымным шлейфом пакетбота мы будем для цели не видны.
— Товарищ капитан первого ранга, — раздался голос мичмана, старшего планшетной группы, — разрешите обратиться… — Карпенко резко махнул рукой, показывая, что в боевой обстановке можно и без церемоний. — Товарищ капитан второго ранга, скорость сближения с целью — пятнадцать узлов, ожидаемое время перехвата — два часа!
— Ну ничего, товарищи, — Карпенко вышел на крыло мостика и закурил, — два часа мы подождем….
3 марта 1904 года. 13:55 по местному времени. БДК «Николай Вилков»
Виктор Позников и Алла Лисовая
Сегодня я наконец решилась и подошла к Одинцову с просьбой разрешить мне повидаться с Позниковым. Тот внимательно посмотрел на меня и спросил:
— С какой целью?
Я достала из кармана очки, заботливо мной подклеенные.
— Хочу передать ему вот это.
Одинцов усмехнулся; прищурившись, он переводил взгляд с моего лица на очки и обратно — и такие пронизывающие у него были глаза, что мне стало не по себе, хоть и совесть моя была чиста. Я вовсе не считала грехом сочувствие человеку.
— Ладно, Алла Викторовна, — сказал он и, подозвав одного из своих подчиненных, сказал тому пару слов. Парень сказал «Есть!», Одинцов кивнул мне — мол, следуй за ним; и мы стали спускаться вниз. Там, в самом дальнем конце коридора, находилась маленькая каюта (предназначенная, очевидно, как раз для таких целей), где и держали Позникова.
Парень отомкнул замок и вошел, я следом за ним. Виктор Никонович сидел на узкой железной койке, уперев локти в колени и уронив на ладони лицо — поза его выражала горестную задумчивость.
— Арестованный! К вам посетитель. — Резкий голос провожатого заставил Позникова вздрогнуть и поднять голову — подслеповато щурясь, он воззрился на нас.
— Можно мне пять минут поговорить с ним? — обратилась я к солдатику.
Тот оценивающе глянул на Позникова, затем на меня, и, видимо, решив, что никакая опасность со стороны арестованного мне не грозит, кивнул, сказав, что постоит в коридоре.
— Здравствуйте, Виктор Никонович… — Я подошла и осторожно присела на самый краешек койки.
— Здравствуйте, Алла Викторовна, — пробормотал тот, моргая на меня своими близорукими глазами. Выглядел он жалко. Нос распухший, под глазами круги, а цвет лица изжелта-бледный. Волосы на макушке топорщились нелепым хохолком, делая его похожим на большую печальную птицу.
— Вот ваши очки, — я достала из кармана и протянула ему означенный предмет.
— Я думал, их растоптали… — с явным облегчением произнес он и, подышав на стекла и аккуратно вытерев их краем рубашки, водрузил себе на нос. — Спасибо, Алла Викторовна… — Затем он снял очки, повертел их в руках, разглядывая, — стекло подклеили… — он вздохнул. — Вы очень добры, Алла Викторовна… Но, наверное, не стоило так заботиться о такой швали как я…
Он снова надел очки и теперь смотрел прямо перед собой, полный невеселых дум. Но я успела обратить внимание, что глаза у него большие, карего цвета — я бы даже сказала, красивые — а ведь я никогда раньше этого не замечала! Мне не было дела до цвета глаз моих коллег, как, собственно, не было дела и до них самих. И вот теперь меня беспокоило неприятное чувство, что, может быть, во мне самой было недостаточно чуткости и душевного тепла, раз я всегда чувствовала себя такой одинокой? Ведь я не умела быть открытой и искренней с людьми. Чего же я хотела взамен? Я и мужчин выбирала холодных и равнодушных — так кто же в этом виноват?
Что ж — вот передо мной сидит мой коллега. Отчего я пришла к нему? Вовсе не из-за очков. Я пришла, чтобы повлиять на него, потому что мне не хочется, чтобы он вот так бездарно погиб из-за собственных заблуждений. Но смогу ли я найти нужные слова? Я вовсе не была в этом уверена, но, по крайней мере, попытаться стоило.
— Экхм… послушайте, Виктор Никонович… — сказала я, поерзав на жестком краю койки. — Вы зря так о себе. Это все нервы… — я осторожно подбирала слова, — это попадание в другое время… У нас у всех слегка помутился рассудок…
— Вы пытаетесь оправдать мой поступок? — усмехнулся Позников. — Не стоит. Я ведь и в самом деле негодяй, предатель, диссидент, ненавидящий свою родину… В их глазах я конченый подонок, которого они рано или поздно пустят в расход — а они это непременно сделают, когда я стану им уже не нужен…
— Ну зачем же вы так, Виктор Никонович… — медленно проговорила я. — Нет, я не оправдываю ваш поступок. Но раз вам дали шанс — надо им воспользоваться. Ведь вы не хотите умирать?
Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, которые теперь, за стеклами очков, казались меньше, чем на самом деле.
— Нет, я не хочу умирать… — прошептал он, глядя при этом словно бы сквозь меня. — Не хочу… — добавил он еще тише и нервно сглотнул.
— Тогда, Виктор Никонович, вам стоит хорошенько поразмышлять — может быть, ваши взгляды немного неправильные, раз они привели вас к такому печальному результату… — осторожно проговорила я. — Видите ли, иногда полезно просто проявить смирение и подумать.
Он кивнул.
В этот момент в каюту заглянул военный, который дожидался в коридоре окончания нашего «свидания» с Позниковым.
— Мадам, поторопитесь, — сказал он, — не положено долго разговаривать.
— Ладно, Виктор Никонович… — сказала я, вставая, — я пойду.
Он тоже вскочил.
— Э-э… — неловко замялся он, переминаясь с ноги на ногу, — Алла Викторовна… это самое… спасибо вам еще раз… За очки и… ну, в общем, что навестили меня…