На верхней палубе я наткнулась на Аллу Викторовну. Она стояла у лееров и задумчиво смотрела в синюю даль. Было похоже на то, что она глубоко задумалась, и при этом пытается преодолеть в себе какие-то сомнения.
Я не очень хорошо знала эту женщину. Она была не особо общительной. Но отчего-то теперь мне захотелось поговорить с ней. Ведь мы теперь крепко связаны — все четверо находящихся на борту женщин, происходящих из XXI века. Мне в голову пришло, что нам стоит быть ближе друг к другу.
— День добрый, Алла Викторовна, — подошла я к ней, приветливо улыбаясь.
Она вздрогнула, а затем повернулась в мою сторону. Ветер бросил волосы ей на лицо — рыжие, как огонь, они выглядели особенно ярко на фоне бледно-серого неба. Увидев, что это я, а не какое-нибудь привидение, она тоже слабо улыбнулась в ответ и сказала:
— Здравствуйте… Дарья. Простите, не помню вашего отчества…
— Михайловна, — я устроилась рядом с ней, опершись на леер. — Кстати, с праздником вас, Алла Викторовна!
— С каким… Ах да! Сегодня же Восьмое Марта! Спасибо, я вас тоже поздравляю! Надо же — совсем забыла со всеми этими событиями… — она потерла лоб.
— Вас что, еще никто не поздравил?
— Нет… — смутилась она, — похоже, все забыли…
— Ну что вы, Алла Викторовна, просто еще слишком рано! — Я улыбнулась.
— Разве? Час дня… — Моя собеседница огляделась вокруг, словно выискивая тех забывчивых мужчин, которые за своими делами упустили из виду такой знаменательный день.
Но все мужчины были заняты. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Ничего! — махнула рукой Алла Викторовна. — До вечера еще много времени. А вас-то, Дарья Михайловна, поздравил кто-нибудь?
— Поздравил… — ответила я, снова вспомнив слова Одинцова, его проникновенный тост. Наверное, на моем лице появилась мечтательная улыбка, потому что моя собеседница понимающе кивнула. — А знаете что, Алла Викторовна… зовите меня просто Дашей.
— Вы тоже можете звать меня просто Аллой, — ответила она.
— Договорились!
Я была очень рада, что обзавелась приятельницей. Там, дома, я не особо стремилась с кем-то сблизиться. Но здесь… Здесь я каждую минуту чувствовала, как меняюсь. Это происходило помимо моей воли. И это было закономерно. Любое событие накладывает на нашу личность отпечаток — и чем ярче это событие, тем явственней этот отпечаток.
— Даша, а вы знаете, кто находится на нашем корабле? — с благоговением спросила Алла.
— Вы о Джеке Лондоне? — ответила я. Конечно же, я знала об этом — мой Одинцов увлеченно рассказывал мне о знаменитом пассажире. Я даже видела его пару раз — он сидел на юте, увлеченно что-то строча в свой блокнот.
— Ну да, я о нем! — возбужденно проговорила Алла, и глаза ее оживились. — Как бы мне хотелось с ним поговорить! Это же уму непостижимо — встретиться с самим Джеком Лондоном! Да я только год назад перечитывала его рассказы! Он же мой самый любимый писатель, он непревзойденный гений!
Я кивала, соглашаясь со всеми ее словами и одновременно дивясь, сколько страсти Алла вложила в свою речь. Раньше она казалась мне немного другой — замкнутой и холодной. Скорее всего, она так же, как и я, претерпела некоторые внутренние изменения, и теперь ее скрытая эмоциональность стала вырываться наружу.
— Так давайте найдем его и поговорим! — предложила я.
— Да? Вы думаете? — с сомнением произнесла Алла. — Я как-то стесняюсь, честно говоря… Это же не просто человек, это же Джек Лондон! — она покачала головой.
— Ну хорошо, Алла, — не стала я настаивать, — если надумаете с ним пообщаться, только скажите. Кстати, как у вас с английским?
— Неплохо, — ответила она, — думаю, смогу изъясниться, если только с перепугу все слова не забуду…
На том мы и порешили.
А вечером нас, всех женщин, собрал в кают-компании Одинцов и вместе с профессором Тимохиным они вдвоем официально поздравили нас с праздником. Были там и офицеры корабля во главе со своим командиром, которые присоединились к поздравлению. Оказалось, что мужчины даже сюрприз для нас приготовили — по их просьбе кок испек красивый торт с надписью «Любим вас, дорогие женщины!».
10 марта 1904 года. 17:50 по местному времени. Восточно-Китайское море, 31 гр. СШ, 124 гр. ВД. БПК «Адмирал Трибуц»
Трое суток, с седьмого по десятое марта, «Адмирал Трибуц» барражировал в Восточно-Китайском море, медленно смещаясь к западу. Время, сэкономленное за счет форсированного перехода по Тихоокеанским просторам, было щедро потрачено на крейсерскую операцию. За это время жертвами крейсерства стали еще четыре транспортных судна, перевозящих военные грузы для японской империи.
Восьмое марта, пять часов пополудни — захвачен на пути в Сасебо итальянский угольщик «Рома». Груз — примерно две тысячи тонн отборного кардиффского угля. Первоначально предназначенный для крейсеров второго боевого отряда вице-адмирала Камимуры, теперь он сгорит в топках русских кораблей.
Девятое марта, час пополудни — потоплен японский трамп «Фукуяма-Мару», груженный броневым литьем для судоремонтных заводов в Нагасаки. Карпенко принял решение утопить японца по трем причинам. Первая — японскую команду невозможно было контролировать. Второе — трамп был крайне тихоходен и выдавал только восемь узлов. И третье — гружен он был запасными бронеплитами для японских броненосцев английского производства, и подходили они только к этим самым броненосцам. А на них у капитана первого ранга Карпенко были свои планы — короче, запасные бронеплиты им больше не понадобятся.
Десятого марта группа «Трибуца» сместилась к западу настолько, что им стали попадаться суда, идущие в Корею, в Чемульпо, с грузами для Первой Армии генерала Куроки. Сначала утром, через час после рассвета, был остановлен и досмотрен большой британский транспорт «Дувр», перевозящий строительные инструменты, рельсы; и подвижной состав для приведения в порядок корейских железных дорог. После некоторых раздумий капитана первого ранга Карпенко транспорт был арестован и присоединен к длинной колонне «трофеев».
Последним, шестым, судном, захваченным нашими алчными пиратами Желтого моря, был германский транспорт «Киль», перевозящий вполне себе ценный груз — сотню германских стодвадцатимиллиметровых гаубиц Круппа и боеприпасы к ним. А также несколько тысяч пар солдатских сапог. Правда, ценность последнего груза весьма сомнительна, ибо размеры сапог вполне себе японские, и у русских будут подходить только для женщин и подростков. Произошло это буквально только что, и теперь наш караван насчитывает девять судов. Кстати, корабли идут теперь в две колонны, иначе единый кильватер растянулся бы на пять миль. А так все более-менее компактно.
После захвата «Киля» майор Новиков доложил капитану первого ранга Карпенко:
— Сергей Сергеевич, давай заканчивать с этим скользким делом. Помнишь, что сгубило всем известного одесского фраера? Жадность! Давай не будем уподобляться этому персонажу. У меня просто не осталось свободных людей, все раскидано по арестованным «купцам». Парни спят по два-три часа в день, и все равно их не хватает. На Киль я послал своих спецназеров, потому что больше некого. Тут еще этот пакетбот, на котором мы держим два отделения, потому что там японцы с потопленных трампов. Этих хоть за борт покидать, что ли, девать все равно некуда…
— Никого за борт кидать не надо, Александр Владимирович — или придумаем что-нибудь, или поплывут с нами в Артур. Есть у меня надежда встретить тут хоть одного нормального нейтрала, да хоть из германской колонии в Циндао, и спихнуть туда всех некомбатантов. А насчет жадности ты прав, операцию пора сворачивать; как закончим разбираться с этим «Килем», так берем курс на Порт-Артур.
11 марта 1904 года 07:35 по местному времени. Восточно-Китайское море, 32 гр. СШ, 124 гр. ВД. Пакетбот «Дойчланд» (Германия)
Морской пехотинец Сергей Никонов, 20 лет.
К этому пароходу мы подходили на «Редане», с нами наш ротный — майор Новиков. Мы и есть весь резерв верховного командования, что у нас остался. Даже старлей «Слон» — и тот на «Маргарите», вместе со спецами, наглов пасет. Укатали, значит, сивку крутые горки. Читаю надпись «Дойчланд» — ну, Германия, значит. За поход всяких кораблей навидались — и сопровождали и досматривали. Я хоть деревенский сам, но в школе учился — помню, что флаг этот, черно-бело-красный с тевтонским крестом, германской империи вроде был…. Ну, еще один немец, как и тот, что вчера брали. А сам пароход — не корыто какое-нибудь замызганное, а красавец-пакетбот — весь целиком в музей просится. Немцы народ дисциплинированный, волынить не стали, скинули нам штормтрап — и взлетели мы на палубу. Майор только головой кивнул, мы рассредоточились и взяли периметр под контроль. Привычно уже, все получается «на автомате». А там — ну чистое кино. Фрау в шляпках и платьях до полу, герры в котелках, костюмах-тройках и с вильгельмовскими усами. На американском пакетботе, ребята говорили, тоже что-то такое, но шик не тот. Янки рядом с дойчем — это как корова рядом с конем. Я в школе немецкий учил (правда, хреново, признаюсь), но что это немецкий язык, точно узнал. Майор нам только два пальца показал и в сторону рубки махнул, ну а мы сами знаем, что кому делать. Я — в рубку к рулевому, Димон, кореш мой, снаружи пост, для страховки, значит. Ну и остальные тож не первый раз — все под контроль взять, и машинное отделение, и котельное, и трюм…. Майор, с их капитаном, в капитанскую каюту зашли.
Я как в ходовую рубку сунулся, так только автоматным стволом повел: «Ком, ком!» — показываю «фрицам» что надо отойти к стенке. Двое их было в рубке, рулевой, и вахтенный офицер. Смотри ты, понятливые, сами отошли. Кругом все старинное до невозможности — та самая, кунсткамера на ум приходит, и в то же время новое; никак не привыкну, хоть и не первый раз. Да, Серега, говорю я себе, здесь тебе жить, здесь тебе и умереть, хе-хе-хе — в музее. От нечего делать разглядываю своих «пациентов». Матросик-рулевой почти как наш: бескозырка с названием корабля, форменка белая, только без погон… боится, ну нехай — матрос салагу не обидит. Рядом с ним вахтенный офицер, помощник капитана; скорее всего, тоже тр