Не успел я сжевать пару бутербродов и выпить кофе, как Даша доложила, что пришли, ждут.
— Зови.
Я едва успел промокнуть губы салфеткой. Нет, бутерброды не с черной и красной икрой, как вы могли подумать, а всего лишь с сыром «из соседнего продмага». Такие же много лет назад готовила мне мама, когда собирала сначала в школу, а потом… Мама, мама… Каким же я оказался непослушным сыном…
От лирических воспоминаний меня оторвали эти двое….
— Ну, здравствуйте, дорогие мои, докладывайте, о чем это матросы по углам шепчутся, да так громко, что их слышно за пару десятков метров? Сидите, сидите — конечно, вы мне не подчинены, но это я сейчас вас воспитываю, а дойдет дело до Карпенко, речь уже пойдет о наказании. Подошел ко мне сейчас на палубе поручик местных пограничников и начал расспрашивать про ядрен-батон. Это от кого же он таких знаний набрался? Да еще в контексте с профессором Тимохиным. Понятно, народ наш любит языки почесать да косточки начальству поперемалывать, а в результате складывается положение, описываемое словом из четырех букв, начинающимся со звука «ж»…. Ну и что будет дальше, кто скажет?
— Теперь надо ожидать попыток похищения Алексея Ивановича, — поднял глаза старший лейтенант Мартынов, — если, конечно, эта информация дойдет до агентов вероятного противника.
Я поморщился.
— Забудьте вы уже это выражение «вероятный противник», товарищ старший лейтенант. У нас есть один открытый враг — Япония, один скрытый враг — Великобритания и все остальные, которые и есть «вероятные противники». Верить нельзя никому, любое государство вцепится России в глотку, если посчитает, что в данный момент это выгодно. Потом, правда, будут рвать волосы на том месте, на котором сидят, типа как кайзер Вильгельм в восемнадцатом или французы в сороковом, но будет уже поздно. Вам, товарищ капитан третьего ранга, необходимо усилить работу с людьми. Берите пример с товарища Ильенко — человек из кожи вон лезет, чтобы объяснить командам тонкости текущего политического момента. А ведь все, что здесь болтают, ляжет на стол не столько и не сколько зарубежных разведслужб, но и наших российских спецслужб… жандармерии, да хоть бы тому господину Витте, который является для нашего поручика прямым начальником, а судя по важности операции, может, и непосредственным. Думать люди должны головой хоть немного, перед тем как что-то брякнуть. Что теперь мне, просить его рапорт не писать, склонять к должностному преступлению? Или, может, просто ликвидировать? Сколько народу прочтут его рапорт, пока он по инстанциям доберется до Витте? А он доберется, вы не волнуйтесь, мы с вами уже достаточно шума наделали и еще наделаем, что каждая бумажка о нас будет лететь наверх, будто ее подхватило торнадо. В общем, вам, Евгений Петрович, выяснить, кто там такие разговорчивые и провести беседу… со всеми, неважно, военнослужащий или прикомандированный вольнонаемный. Чтоб этот фонтан сведений для вражеских шпионов у меня здесь заткнулся. Подумайте, какие слухи можно еще специально пустить, чтобы сделать рабочую версию максимально далекой от истины. Помните, наша главная тайна — не ядрен-батон и профессор Тимохин, наша главная тайна — это наше происхождение из будущего. Никогда и не в коем разе никто, кроме специально допущенных людей, не должен знать об этом. Наша рабочая версия — это сконструированный согласно новейшим теориям миноносный крейсер первого ранга, построенный на собранные эмигрантами деньги где-то на Тихоокеанском побережье Америки, и вооруженный секретным оружием профессора Тимохина. Вы, Петр Викторович, должны вдалбливать это в голову всему личному составу — от командира до последнего прикомандированного техника. Может так случиться, что от этого будет зависеть их жизнь и смерть. Чем меньше про нас знают на стороне, тем лучше. И не бойтесь вы докладывать товарищам Одинцову и Карпенко о своих промахах. Хуже, чем вам сделают японцы с англичанами, они вам все равно не сделают, а вот кое-что, возможно, удастся поправить.
— Товарищ Одинцов, но положение на борту… — привстал особист.
— Что, обстановка как на пожаре в борделе во время наводнения? Понимаю — перенос, да еще куча гражданских на борту, да еще и местные; не боевой корабль, а цыганский табор. Поэтому по первому разу обойдемся без оргвыводов, тем более что заменить вас все равно пока некем. Идите и воюйте, в меру своей профессии и умения, а мы с Карпенко постараемся вам помочь.
Когда товарищи офицеры ушли, Дарья присела на краешек стола. Натянувшаяся юбка четко обрисовала тугое бедро. Сердце внезапно забилось, где то под горлом, как и тридцать лет назад.
— Паш, ты это серьезно насчет оргвыводов?
— Даш, и да и нет… первое предупреждение я уже сделал, если будут еще проколы — извините, Одинцов два раза не предупреждает. А с другой стороны, случайно получился такой шикарный канал дезинформации всех и вся в окружающем мире. Рапорт этого поручика — это официальный документ, составленный официальным лицом, чья лояльность Российской империи неоспорима. Данные, полученные по этому каналу, при отсутствии иной достоверной информации будут для иностранных разведок как истина в последней инстанции. А то, что его в ведомстве Витте скопируют и стырят, то не переживай — там шпион на шпионе сидит и шпионом погоняет. Эх, ладно, милая, что мы все о делах, да о делах? Иди ко мне… — я усадил Дарью к себе на колени, — девочка моя сероглазая…
— Да уж девочка, — Даша положила голову мне на плечо, — Паша, какая я счастлива-я! Ну, честное слово, ты лучше всех, клянусь…
Так, Великий князь Александр Михайлович часок подождет, не убежит. Надо Дарье разъяснить, что значит быть по-настоящему счастливой. Вот только сначала дверь в каюту желательно запереть.
13 марта 1904 года 14:05 по местному времени. Желтое море, до Порт-Артура 130 миль.
Командир эсминца «Быстрый» капитан первого ранга Иванов Михаил Васильевич.
Мы в дрейфе, погода хорошая, тихо. Только что ошвартовались к борту «Николая Вилкова». В преддверии завтрашних событий поступил приказ Карпенко извлечь из аппаратов левого борта торпеды 53-65К, заряженные нам во Владивостоке для учений, и зарядить два «Шквала». На крупную дичь, значит. С другой стороны, как привет из молодости, разлегся на водной глади «Иркутск». «Кузбасс» куда то услали, наверное по делу, а этот с нами, но пока в резерве. Или у него начинка такая, что делает его чемоданом без ручки? Больше двух недель похода, а им только первый раз позволено всплыть, но это не страшно. На такой лодке можно кругосветку совершить, ни разу не всплывая, это просто в преддверии завтрашних событий с парней снимают напряжение. Пусть подышат свежим воздухом.
Вот и я, стою на мостике, дышу полной грудь и вслушиваюсь в себя. А ведь я от жизни уже ничего не ждал, ну что мне оставалось? Доплавать полгода, потом контр-адмиральские погоны, отставка, пенсия… И все, впереди одинокая старость. Жена ушла, дети разбежались, оставалось только угасать никому не нужным стариком, после бурно прожитой жизни. Что было, то было, и служба в подплаве на Северном Флоте, когда был молодой и красивый. А Северный флот, он по сравнению с Тихоокеанским почти столица. Сел в самолет — через час в Питере, а через два в Москве. Потом была тяжелейшая авария в походе, декомпрессия и больше года госпиталей. Подплав для меня был закрыт навсегда. Но увольняться по состоянию здоровья не захотел, в моей семье мужчины чуть ли не с Петровских времен как-то не видели себя вне военно-морского флота. Не знаю, каким образом, но получил направление в военно-дипломатическую академию, которую и окончил с отличием в девяносто пятом. А потом была служба сначала помощником, а потом и военно-морским атташе во всех уголках мира, и звания шли, как положено — за двенадцать лет от капитан-лейтенанта до капитана первого ранга. Да-с! А вот год назад выяснилось, что для полной пенсии мне совсем чуть-чуть не хватает стажа, всего полтора года… А вот куда вы денете капитана первого ранга? И тут на академию пошел командир «Быстрого». Ну, мне и сказали — мол, пока он учится, ты ему место подержи, вернется и оформим тебя на пенсию, как положено. Вот я и командир эсминца — надводным кораблем не только ни командовал никогда, но даже и курсантом практику на лодке проходил. Хорошо, старший у меня опытный, главное ему было не мешать. А тут сначала этот поход, а потом ЧП. И даже здесь, после перехода, Антон Петрович, дисциплина, служба, порядок, исправность механизмов, а я ему только киваю, а сам как во сне. И вдруг, позавчера, когда Карпенко повел нас в атаку… знаете, я вдруг помолодел. Эсминец как живой рвется вперед, ветер, брызги и цель… не какая-нибудь мишень или списанная лайба, а самый настоящий корабль, самого настоящего врага, которого надо убить, потому что иначе он убьет тебя. И когда выпущенные нами снаряды начали рвать японский крейсер на куски, я вдруг снова почувствовал, что ради этого стоит жить. Будто не было этих лет, и я снова тридцатилетний капитан-лейтенант. Есть Враг и есть Родина, которую надо от этого врага защищать. Да, завтра я поведу «Быстрый» в бой и буду убивать тех, кто пришел сюда убивать моих пра-прадедов. Буду убивать по старинке, артиллерией и торпедами, а это для моряков почти глаза в глаза. Я уже говорил с Сергей Сергеевичем насчет завтрашнего. Если все пойдет по плану, то на «Микасу» пойдет один из тех двух «Шквалов», что кран-балка вот-вот введет в торпедный аппарат. Ну-ка, постойте, что это там матросик пишет краской на боку «Шквала»? Интересно… Спускаюсь с мостика. На темно-зеленом боку торпеды большими белыми буквами выведено «За Варяг!».
— Товарищ матрос! — матросик испуганно вскакивает. Все понятно, коротко стриженый, лопоухий, срочник, этого года весеннего призыва.
— Молодец, — жму ему руку. — А теперь давай-ка сюда…
Мы обошли торпедный аппарат с другой стороны.
— А вот на этом боку напиши: «Адмиралу Того, лично в руки».
Матросик широко лыбится.
— Так точно, товарищ командир, напишу!