«Однако пора возвращаться», — подумала я, посмотрев на часы и манометр. Кислорода оставалось как раз на то, чтобы вернуться. В последний раз бросила взгляд на останки немецких моряков, развернулась и, зажав в руке немецкие медальоны, поплыла в обратном направлении.
В четвёртом кормовом аккумуляторном отсеке один из медальонов случайно выскользнул у меня из рук и, на мгновение блеснув в свете фонаря, исчез в темноте.
Я остановилась, и, несмотря на то, что была сильно ограничена во времени — запас воздуха продолжал катастрофически таять, опустилась почти к самому палубному настилу, и вдруг увидела подо ржавыми металлическими рамами нижнего яруса матросских коек что-то, накрытое почерневшим от воды брезентом. Я опустилась ниже и, ухватив рукой край склизкого и тяжеленого брезента, потянула eго на себя. Полусгнившая ткань легко поддалась и соскользнула мне под ноги, открыв моему взгляду ряд выкрашенных тёмно-серой краской больших металлических ящиков с надписями, сделанными через трафарет белой краской:
«Smolensk, 1941».
Я замерла на месте и, ещё не веря в удачу, осторожно провела рукой по крышке верхнего ящика. Видение не исчезло. Ящики были самые настоящие. Затаив дыхание, пересчитала взглядом — их было ровно шесть штук…
Москва, октябрь, 1999
Мы с Егором отгуляли положенные две недели отпуска, большую часть которого «били баклуши» и валялись в постели. В один из вечеров, когда мы решили выпить по бокалу вина при свечах, то есть устроить романтический ужин, Егор рассказал мне историю жизни нашего арктического проводника — Козлова Ильи Тимофеевича. Рассказанное потрясло меня до глубины души, я долго после того, как Егор закончил рассказ, молчала, приходя в себя. Я отчётливо вспомнила строчки, прочитанные мной на выцветших страницах архива:
«…Так, Борисов показал, что по приказу Шварца подготовил и успешно осуществил операцию в результате которой был пленён лейтенант НКВД Козлов Илья Тимофеевич, участвовавший в перевозке ценностей, обнаруженных в д. Богданово Колодези в июне 1941 года. Козлов на допросах сообщил немцам сведения, содержащие государственную тайну. А, именно, о количестве и примерном составе клада ценностей, доставленных в Смоленское отделение государственного банка СССР из д. Богданово Колодези. О дальнейшей судьбе ценностей Козлов И.Т. ничего не знал и был расстрелян осенью 1941 года…»
Выходит, Козлов остался жив? Это было просто невероятно! Если бы мы нашли этого ценного свидетеля в самом начале, насколько короче был бы наш путь к сокровищам! Но жизнь, как всегда, своенравно поступила по-своему, предоставив нам самим пройти весь путь, от самого начала до самого конца…
Посёлок Валентиновка, октябрь, 1999
В последний погожий денёк перед выходом на службу мы всей командой решили завалиться к Тарасову на дачу. Октябрь в этом году выдался по-летнему тёплый. Валентиновка стояла, как всегда, в убранстве величественных корабельных сосен, сочную зелень которых чувственно обрамляла золотая роспись клёнов и лип. Солнце пригревало совсем по-летнему, и мы, утеплившись было утром, с нескрываемым наслаждением скинули куртки и свалили их в необъятный багажник Мишкиного «Лендровера».
Генерал встретил нас как радушный хозяин, поворчав немного по-стариковски и на прекрасную погоду, и на пробки на дорогах.
Вскоре весело затрещал мангал, и мы, наконец, расселись за большим круглым столом на застеклённой террасе старого бревенчатого дома.
— Товарищи офицеры, — поднял первый тост генерал, — первым делом хочу поблагодарить вас за службу. Но прежде, чем поставить в этой, без увеличения сказать, запутанной и опасной операции точку и вручить вам заслуженные награды, я позволю себе прояснить для вас некоторые моменты, оставшиеся за кулисами всей этой истории, — генерал выпил и, крякнув от удовольствия, продолжил. — Так вот, три дня назад на участке известной вам заставы, — генерал хитро подмигнул мне, — выбросило на берег тела трёх аквалангистов. Они в точности, по словам гидрографов, повторили путь спасательного плота со свеженьким покойником, который оказался в расположении заставы капитана Омулева. Два из них абсолютно никакого интереса для нас не представляют, а вот третий, — генерал выдержал эффектную паузу, — по данным посмертной дактилоскопии оказался неким Дитером Хоффманом, оберштурмбанфюрером СС, лицом, кстати, весьма и весьма приближённым к Герману Герингу. Этакий высокопоставленный офицер для особых поручений. Он безуспешно разыскивался как военный преступник с мая 1945 года и по сей день полициями Польши, Германии, США, Израиля, России и даже бывшей Чехословакии. Последний раз его видели в Берлине осенью 1944 года. А в Москву он прилетел по документам Курта Краузе, под этим именем он и проживал последнее время в Эквадоре. Так вот, вам будет интересно узнать, что полученные с его трупа отпечатки пальцев полностью соответствуют отпечаткам, зафиксированным на месте убийства Веретенниковой, а также на наградном пистолете системы «Вальтер», обнаруженном вами на катере преступников. Таким образом, теперь мы можем с большой долей вероятности воссоздать произошедшее 23 мая 1974 года в квартире № 5-бис, в доме № 1 по Котельнической набережной.
Итак. Примерно в 11 часов утра в квартиру позвонили. Веретенникова открыла дверь, и в квартиру вошли двое. Как вы уже поняли — Дитер Хоффман и сотрудник германского посольства Карл Вассерман. Трудно представить, конечно, что испытала женщина, увидев двух призраков из прошлого, но самообладания опытная разведчица явно не потеряла. Допрос, вероятно, вёл Вассерман, поскольку именно он и остался навсегда лежать в той квартире. При этом следует иметь в виду, что пришли они к ней исключительно как к подельнице Шварца. И, естественно, оба понятия не имели, кто на самом деле Веретенникова. Так вот. Шварц в своё время был тоже, как и Хоффман, человеком Геринга. Они спрашивали о грузе, это бесспорно. Веретенникова приняла правила игры и выдала им место захоронения архива Смоленского горкома. Так как знала, что захоронка эта ложная. Но тут, вероятно, Хоффман увидел манускрипт, висевший на стене, и понял, что женщину придётся убрать, чтобы завладеть тибетскими документами. И Веретенникова это сразу просекла или просто что-то почувствовала. Вот только после того Веретенникова достала пистолет и ухлопала Вассермана, а Хоффман убил женщину. Но Хоффман не сразу покинул квартиру, а как выяснилось, забрал с собой кожаную папку с оригиналами бесценных тибетских манускриптов, которые достались мужу Веретенниковой по наследству от его боевого отца Якова Блюмкина.
— Но ведь профессор утверждал, вернувшись из Швейцарии, что в квартире ничего не пропало, — напомнил Суходольский.
— Действительно, в материалах следствия зафиксирован этот факт, — невозмутимо согласился генерал, — вот только следователь, снимавший с профессора показания, понятия не имел о том, что профессор Блюмкин — не кто иной, как сын пламенного революционера Якова Блюмкина и машинистки ОГПУ Елизаветы Мироновой. Яков и сам, скорее всего, не знал, что от этой случайной связи у него родился сын, но, как бы там ни было, когда для него запахло жареным и перед тем, как принять решение рвануть за кордон, Яков пришёл к Мироновой и оставил ей на вечное, так сказать, хранение эту самую папку с манускриптами. Потом, как известно, Блюмкина арестовали и расстреляли, а Елизавета дала сыну свою фамилию, я так полагаю, побоявшись за жизнь ребёнка и собственную. Таким образом, ни одна душа не знала, где искать эту заветную папку. А Блюмкин взял фамилию отца только в 1956 году, когда регистрировал брак с Веретенниковой. И, скорее всего, сам всё это время понятия не имел, что за папка столько лет пылится у него в шкафу.
— Тогда непонятно, почему Хоффман не забрал с собой манускрипт со стены? — спросил Суходольский.
— Забрать этот манускрипт, значило навести КГБ СССР на верный след. И Хоффман сразу это понял. Поэтому он, скорее всего, просто сфотографировал картинку. Для него это было достаточно. Таким образом, обстановка в квартире осталась нетронутой. И никому в голову не пришло, что всё дело в старой и забытой всеми папке с непонятными тибетскими рисунками. — ответил генерал.
— Но ведь немцы в своё время привезли с Тибета такие же манускрипты? Зачем тогда им понадобились манускрипты Блюмкина? — в свою очередь, удивилась я.
— Ну, во-первых, доступа у таких, в общем-то, рядовых сотрудников, как Хоффман, к документам высшей степени секретности, какими являются секретные отчёты «Ананербе», скорее всего, не было. А, во-вторых, повторяю, нацисты заявились к Веретенниковой вовсе не за манускриптами, а выяснить место захоронки груза, поскольку им было известно, что Елена во время войны работала на Шварца, который, вероятно, убедил Геринга в том, что знает о местоположении груза.
— Но ведь самый важный груз, я имею в виду вагон с драгоценностями, был и так уже в руках у немцев, — не поняла я.
— Да, у немцев. Только вот Геринг неожиданно повёл свою игру. И, кроме него, никто не знал, где содержимое того почтового вагона. И, вероятно, только после войны, Хоффман выяснил, что ценности либо остались в смоленских лесах, либо уплыли в неизвестном направлении на одной из субмарин Дёница. Вот чтобы проверить первый вариант, они и завалились к Веретенниковой. А получилось так, что помимо информации о месте захоронения груза им достались ещё и манускрипты. Таким образом, карта возможного пути следования субмарины у него была. А то, что лодка вышла из Киля с шестью ящиками ценного груза на борту, ему было, скорее всего, известно и раньше. Нельзя забывать, что Хоффман был очень близок к Герингу. И, конечно, какой-то, пусть неполной информацией, но он всё же, бесспорно, владел. А дальше всё просто. Алекс Шторм лежал в больнице и о манускриптах, похищенных из квартиры Блюмкина не знал, а Хоффман ему, как мы видим из дальнейшего развития событий, ничего не сказал, ограничившись, видимо, только информацией о месте захоронения в Смоленском лесном массиве. Вот поэтому его и не было с Алексом Штормом во время проведения вами первого этапа операции. Пока Шторм вместе с вами копался в лесу, Хоффман наведался к Шварцу младшему и, застрелив его, вероятно, чтобы окончательно обрубить все концы, бросил все силы на поиски субмарины.