В конце концов посредником в переговорах выступил Пакистан, имевший тесные связи и с Соединенными Штатами, и с Китаем. Их кульминацией стала секретная поездка Киссинджера в Пекин в июле 1971 года. Китайцы в целом и Чжоу Энь-лай в частности оказали ему самый радушный прием.
Из всех коммунистов, которых Моррис когда-либо встречал, Чжоу казался ему самой яркой, сложной и привлекательной личностью. Никсон ставил Чжоу в один ряд с такими государственными деятелями, как Уинстон Черчилль и Шарль де Голль. Киссинджер характеризовал его как «наэлектризованного, стремительного, делового, ловкого, веселого», и с самого начала дела у них пошли на лад.
Их первые переговоры продемонстрировали точность многолетних сообщений Морриса о непримиримой вражде между Китаем и Советским Союзом и о намерениях китайцев вступить в союз с Соединенными Штатами. Китайцы не просто намеревались — они страстно к этому стремились. Киссинджер позже писал: «Китай отождествляет безопасность с изоляцией Советского Союза и с добавлением максимально возможного веса на свою чашу весов, — что означает быстрое сближение с Соединенными Штатами».
Чжоу и Киссинджер согласились поддерживать связь через китайское посольство в Париже и китайскую миссию при ООН в Нью-Йорке. Чжоу предложил начать переговоры об установлении официальных дипломатических отношений и указал, что проблему, возникшую из-за признания США правительства Тайваня законным правительством всего Китая, в обозримом будущем можно игнорировать. В конце концов они пришли к согласию, что Никсону следует нанести официальный визит в Китай, перед которым Киссинджер в октябре 1971 года должен был вернуться в Китай для неофициальных переговоров по более обширному спектру вопросов.
Незадолго до второй поездки Киссинджера в Пекин Моррис вылетел в Москву с 39-й миссией, одной из самых значимых операций «Соло». Моррис намеревался подготовить официальный визит Гэса Холла, в ходе которого советские руководители хотели проинструктировать того лично. Но перед самым вылетом из Нью-Йорка у Холла возникли проблемы с желчным пузырем, и он был госпитализирован. В результате русские сказали Моррису все то, что собирались сказать Холлу, и дали ему на изучение документы, которые предназначались Холлу. И снова он отважился сделать обширные заметки, списывая длинные пассажи стенографических отчетов.
Суслов начал со слов:
— Прежде всего, только между вами, мной и Гэсом — мы не собираемся это обнародовать, но всякое бывает — в конце августа товарищ Брежнев получил письмо от Никсона. Там поднимались несколько вопросов, но основная идея была следующая: «Почему бы нам не встретиться?» Мы действовали не спеша, и Брежнев направил предварительный ответ, в котором подчеркнул, что встреча могла бы принести пользу, но мы сомневаемся в разумности устраивать ее в данный момент, пока мы не готовы обсудить конкретные вопросы и решения. Как только придет время, мы, несомненно, заложим основу для подобной встречи глав государств в Москве.
Суслов подробно рассказал о неожиданном визите лидера сенатского меньшинства Хью Скотта, крупного и веселого человека, который буквально очаровал русских.
— Рад сообщить, что сенатор Скотт не был в воинственном настроении и не слишком спорил с нашими аргументами, когда мы их представили ему и [американскому] послу, который также присутствовал на встрече. Скорее можно сказать, что в ходе дискуссии он держался пассивно. Мы критиковали агрессию Соединенных Штатов во Вьетнаме, критиковали политику США на Ближнем Востоке. Фактически мы не смогли добиться возражений ни от него [Скотта], ни от посла. По всем обсуждаемым вопросам их позиция была скорее оборонительной. Так что беседы прошли в очень дружественной атмосфере.
Я сказал Скотту, что поездка Никсона в Китай будет сложной. Это не просто светский визит. В Индокитае идет война. США нелегко, нелегко и китайцам. Мы знаем, что Скотт был послан Никсоном, чтобы прощупать наше мнение. Мы объяснили Скотту свои принципы. Мы знаем, что Скотт выступил в Сенате, где правдиво отразил некоторые из проблем.
Затем Суслов перешел с беседы со Скоттом к теме, более всего интересовавшей Морриса: реакции Советов на американо-китайские переговоры.
— Для Советского Союза Китай — большая проблема. Но мы спокойны по поводу ситуации в целом. Как вы видите, мы сохраняем спокойствие. Но тем не менее мы не бездействуем. Мы не знаем, достигнет ли Никсон с китайцами соглашения… В самом деле не знаем. Не так просто для Соединенных Штатов после стольких лет договориться с Китаем.
Теперь следующий вопрос: будет ли это соглашение антисоветским? Если так получится, мы немедленно будем ему противостоять и с ним бороться. Но мы надеемся, что соглашения, если они и состоятся, не причинят вреда социалистическим странам.
Как вы видите, наша нынешняя внешняя политика отнюдь не пассивна. У нас есть интересы на всех континентах. И на всех континентах у нас есть люди, которые работают, развивают связи, добиваются понимания и согласия с проживающими там народами. В любом случае мы можем вас заверить, что, каким бы ни было соглашение между США и Китаем, его результаты не застигнут нас врасплох.
Чтобы дать политическую оценку происходящих событий, я еще раз хочу подчеркнуть, что мы собираемся придерживаться нашей политики и наших принципов мирного сосуществования. Мы собираемся постоянно вести переговоры с Соединенными Штатами и будем продолжать это делать… Серьезные переговоры на тему сокращения стратегических вооружений возможны, и они продолжаются. Для этих переговоров понадобится немало времени, но я думаю, что мы сможем достичь соглашения. Мы также обсудим заключение договора о противоракетных системах, но для этого понадобятся слишком длительные переговоры.
Просматривая свои заметки, Суслов продолжал:
— Вас пригласят на съезд Коммунистической партии Индии, который откроется третьего октября. Мы надеемся, что вы приедете. Вы должны знать, что Индира Ганди просила у нас разрешения приехать сюда. Мы ответили, что она может приехать, если хочет.
Вы знаете, что японцы вновь очень обеспокоены той ролью, которую Соединенные Штаты играют в Азии. Их также волнует визит Никсона в Пекин. Можно ожидать, что они изменят свое отношение к нам.
Официальная повестка дня завершилась, но Суслов хотел еще немного поговорить со старыми друзьями, знакомство с которыми продолжалось больше сорока лет. Он предложил устроить этим вечером импровизированный банкет в «Капитанской каюте» и пригласить из Политбюро и Центрального Комитета всех, кого Моррис захочет видеть. Если же все будут заняты, они смогут поужинать вдвоем и предаться воспоминаниям.
«Капитанской каютой» именовался самый элитный клуб в Советском Союзе, элегантно устроенное и богато обставленное убежище олигархии, предлагавшее самую лучшую кухню, какая есть в Москве за пределами Кремля. В обычных обстоятельствах служебный долг и личные наклонности заставили бы Морриса немедленно принять приглашение. На таких интимных встречах и выпивках с руководством было добыто немало самых секретных и неожиданных сведений. Но Суслов перегрузил Морриса информацией, которую тот хотел записать, пока не забыл детали, и потому пришлось отговориться, сославшись на усталость и пообещав Суслову присоединиться к нему на прощальном обеде через пару дней.
Моррис к тому времени располагал в Москве великолепной квартирой, не хуже, чем в Чикаго и в Нью-Йорке, но не мог ни продать ее, ни завещать. Партия берегла ее исключительно для него, и он держал там полный шкаф одежды, включая теплое пальто и меховую шапку, которые помогали ему походить на москвича. Сшитые дорогим портным костюмы тоже делали его похожим на советского служащего, кем он, по мнению хозяев, и являлся. Истинный коммунист достаточно умен, чтобы бить капиталистов в их же игре — делать деньги. В шкафчике он оставлял халат и тапочки, в которые собирался переодеться, пока писал, потому что в холодные месяцы в квартире было очень жарко, а окна были заклеены. В ванной он оставлял туалетные принадлежности и лекарства от всех болезней из чикагской аптеки, которые раздавал гостям.
Московская квартира обслуживалась штатом прислуги, но на сегодняшний вечер он хотел избавиться от Екатерины, кухарки и уборщицы, которая должна была задержаться после ужина, чтобы проверить, все ли в порядке, и унести домой продукты, после того как он отправится спать.
Тем вечером Моррис велел своему шоферу остановиться возле кремлевского магазина, куда, пользуясь специальной карточкой, он мог войти и бесплатно выбрать импортные деликатесы, которые тут же доставляли на квартиру. Моррис никогда бы не пошел туда, чтобы не чувствовать себя лицемером, и единственной причиной, по которой он это делал, была нужда пополнить запасы подарков для своих русских хозяев. Но тем вечером он действовал как истинный жадина-олигарх, заказывая в огромном количестве колбасу, ветчину, икру, копченую рыбу и шоколад. Дома он отдал пакет Екатерине под видом подарка от Евы и отослал ее.
Записав все услышанное от Суслова, Моррис приступил к анализу, который следовало представить Бойлу. В июле Киссинджер и Чжоу Эньлай заключили серьезные соглашения, еще в сентябре русские об этом ничего не знали. Не похоже, что они знали и о том, что Киссинджер собирался вернуться в Китай. Моррис заключил, что они либо потеряли, либо не смогли общаться с удачно внедренным источником информации, которым, как он полагал, Советы располагали в Пекине.
Суслов сказал, что русские не уверены, что Никсон и китайцы достигнут соглашения. А если достигнут, он хотел бы знать, будет ли это соглашение антисоветским. Моррис подумал: «А каким еще оно может быть?» Когда Моррис в последний раз разговаривал с русскими в апреле, они были злы, ожесточены, полны недоверия к Соединенным Штатам и разрабатывали подрывные планы против них. Теперь они были уверены в том, что могут доверять США, чтобы прийти с ними к приемлемому соглашению. И Суслов клялся, что вне зависимости от того, до чего договорится с Китаем Никсон, «мы собираемся вести переговоры с США постоянно».