о, если Морриса арестуют, его попытаются обменять на сидящих в тюрьме советских агентов. Но Моррис полагал, что советские руководители никогда не согласятся на обмен, который показал бы, как жестоко их надули. Больше того, он был уверен, что, если будет пойман в Советском Союзе, смерть неизбежна — и она не будет безболезненной. И все же он продолжал туда возвращаться.
При всем своем бесстрашии и дерзости на тех, кто не знал его достаточно хорошо, он производил впечатление сдержанного, даже застенчивого человека. Частично это было результатом его привычки больше слушать других, чем говорить самому. Говорил он очень редко, хотя был опытным и способным оратором.
Исключение Моррис сделал однажды вечером в начале марта 1972 года, когда его, Еву и других членов команды Эл и Энн Берлинсон пригласили в свой прелестный старый дом в Скэрсдейле, штат Нью-Йорк. Моррис был среди своих лучших друзей, у него было великолепное настроение, и он говорил, как говорил бы тренер, обращаясь к команде, которая только что выиграла чемпионат.
Каждый мог гордиться тем, чего они вместе добились за многие годы, и особенно достижениями, касающимися Китая. Заметив, что любой может строить догадки о том, что могло бы случиться в будущем, он предложил говорить только о том, что им известно наверняка. Рассказывая о своем первом визите в Пекин в 1958 году, он повторил историю докладов «Соло» о китайско-советских отношениях. С 1958 года и до сегодняшнего дня они принесли Соединенным Штатам огромную пользу ценнейшими сведениями и оценками из самых верхних эшелонов, которые раскрывали мысли и намерения советских руководителей по отношению к Китаю. Донесения Морриса точно показывали график перерождения китайско-советского партнерства в неумолимую вражду, одновременно отслеживая изменения отношения китайцев к Соединенным Штатам. В конце концов доклады «Соло» показали, что, если Соединенные Штаты хотят, чтобы Китай стал их союзником против Советского Союза на международной арене, им нужно только попросить. И в ответе Китая они могут быть уверены.
Моррис отметил и то, что могли оценить лишь немногие. В личных контактах китайцы много лет обращались с Советами грубо и пренебрежительно. Как жаловался Косыгин после очередного бесполезного тура переговоров в Пекине, китайцы не проявили «ни единого признака восточного гостеприимства и вежливости». Наоборот, они едва маскировали свое неприкрытое презрение. Даже воспитанный Чжоу холодно держался в стороне и воздерживался от малейшего жеста доброй воли. Но из того, что слышал Моррис, он заключил, что китайцы от Мао и Чжоу и до самых низов принимали Никсона и Киссинджера и говорили с ними, словно с давними коллегами. Чжоу и Никсон были на верном пути к тому, чтобы стать настоящими друзьями. Для Морриса это значило, что китайцы пытались сказать американцам: «Мы действительно имеем это в виду».
— Новые отношения между Китаем и нами — это поворотный пункт, перекресток истории, — заявил Моррис. — Мы свидетели исторических изменений. И, надеюсь, мы можем сказать, что немного им поспособствовали. Думаю, у нас есть на это право.
12. Опасные интриги
В марте 1972 года Международный отдел снова вызвал Морриса в Москву. Предполагалось, что ему предстоит подготовить поездку Гэса Холла в Ханой и Гавану через Советский Союз. На самом же деле там хотели заполучить его в свое распоряжение на период секретных переговоров между Киссинджером и Брежневым, которые должны были состояться в апреле.
Во время краткого визита Холла в Москву Моррис сопровождал его повсюду. Потом Пономарев проинформировал его о новых махинациях китайцев. Те, как всегда, были настроены против Советского Союза, но теперь уже разумнее планировали свои действия. Вместо того чтобы ругать компартии Западной и Восточной Европы, называя их марионетками в руках Советского Союза, они искали их расположения, пытаясь завлечь их в антисоветский альянс.
Они нашли нескольких итальянцев из «Униты»[18] и купили их, как говорится, за пятак. Один из итальянцев провел месяц в Китае и написал для «Униты» десяток прокитайских статей. Весьма добротные и умные публикации оправдывали маоизм. Китайцы даже отвезли журналиста в лагерь, где он встретился с бывшим профессором, который рассказал, что во время «культурной революции» его били, заставляли чистить туалеты и т. д. Но сейчас профессор согласен, что все это делалось правильно.
Итальянская компартия игнорировала советские протесты по поводу этих статей. Китай также пытался наладить контакты с испанской и румынской компартиями.
Пономарев заявил, что Мао превратил Китай в вооруженный лагерь, охваченный враждебностью к Советскому Союзу, и устраняет любого, кто с ним не согласен:
— Линь Бяо был назначен преемником Мао, но позволил себе высказываться против его политики. Мы не знаем всех деталей, но Линь Бяо был против антисоветской линии. Поэтому Мао его ликвидировал, как и Лю Шаоци. Линь не добился своего и был сбит во время бегства на самолете китайским истребителем.
Неожиданно Пономарев доверительно сообщил:
— У нас хорошие отношения с Камбоджийским движением сопротивления. (Красные кхмеры уничтожили до двух миллионов мужчин, женщин и детей, выселив городское население Камбоджи в джунгли. — Примем, авт.)
Киссинджер прибыл в апреле, чтобы обсудить соглашения о разоружении; Советы надеялись, что Никсон с Брежневым подпишут их во время встречи на высшем уровне в мае. При обсуждении Брежнев спросил совета у Морриса, как ему лучше держаться с Никсоном. Он сообщил, что из-за агрессии США во Вьетнаме партии всего мира просили Советский Союз отменить переговоры на высшем уровне, но русские намеревались стоять на своем, если только в ближайшее время какое-нибудь из ряда вон выходящее событие не сделает переговоры невозможными по политическим соображениям. Брежнев добавил, что очень уважает Киссинджера, и характеризовал его как «энергичного и умного оппонента, которого нельзя недооценивать».
Из бесед с Брежневым и Пономаревым Моррис сделал три основных вывода:
1. Китайцы твердо придерживались условий сделки с Соединенными Штатами, выполняли все свои обещания и ждали, что Соединенные Штаты будут поступать так же.
2. Советы настолько жаждут заключить соглашения с Соединенными Штатами, что будут выступать за проведение встречи на высшем уровне, что бы ни говорили коммунисты в других странах.
3. Что бы ни говорил Брежневу Киссинджер, он все сделал правильно.
Моррис прибыл в Нью-Йорк тридцатого апреля. Информация и его выводы были переданы в Белый Дом и немедленно пошли в дело.
Без уведомления или консультаций с Советским Союзом Северный Вьетнам начал массовое наступление на Южный. Никсону пришлось выбирать между военной необходимостью противостоять наступлению и осознанной политической необходимостью проведения переговоров на высшем уровне. Информация «Соло» говорила, что русские пойдут на встречу, не обращая внимания ни на какие его действия, и накануне переговоров он приказал приступить к минированию и блокаде северовьетнамских портов и усилить воздушные бомбардировки Северного Вьетнама. Иностранные коммунистические партии приватно и публично настаивали на отмене переговоров на высшем уровне. Русские, как и предсказывал Моррис, сообщили Киссинджеру, что встреча все же состоится.
Двадцать шестого мая 1972 года в Москве Брежнев с Никсоном подписали соглашение (OCHB-I), ограничивающее число стратегических баллистических ракет на последующие пять лет, и договор по ограничению средств противоракетной обороны (ПРО). Эти скромные соглашения, мало сделавшие для реального разоружения, взбесили Гэса Холла, он написал возмущенное письмо, обвинив Советы в тайном сговоре с империалистами и предательстве Северного Вьетнама, и приказал Моррису передать его лично Брежневу.
Когда Моррис прочитал письмо, он решил, что его обязательно нужно переделать. Всего два месяца назад Пономарев объявил, что Советы сыты по горло «уклонизмом» в иностранных партиях, и разгневанное послание Холла могло помочь заклеймить его как «уклониста». В новом варианте письма Холл представал верным соратником, с беспокойством ожидающим руководящих указаний. Переделка удовлетворила Холла, потому что в письме сохранились все основные положения. Однако теперь и сам Холл не обвинял русских в заключении грязных сделок с Никсоном и в измене Северному Вьетнаму. Эти обвинения стали частью антисоветской пропаганды и уже начали беспокоить членов американской компартии.
Когда Моррис собирался в Москву, в Вашингтоне, в гостиничном комплексе Уотергейт в Фогти-Ботгом между Джорджтауном и Государственным департаментом, произошел незначительный с виду инцидент. Сотрудники охраны задержала людей, пытавшихся вломиться в штаб-квартиру Национального комитета демократической партии. Поначалу эта попытка кражи со взломом рассматривалась как не более чем школярская выходка. Сенатор-республиканец Роберт Доул комментировал это так:
— Я не понимаю, почему кто-то хотел вломиться в штаб-квартиру демократической партии. Они бы нашли там лишь кучу неоплаченных счетов.
Русские отнеслись к письму Холла серьезно, и Брежнев велел Пономареву дать Моррису до официального ответа устные разъяснения. Он сказал, что Центральный Комитет понимает беспокойство Холла и хочет объяснить некоторые факты. Встреча в верхах была запланирована уже давно, а северные вьетнамцы не предупредили Советы о своем наступлении, которое спровоцировало американцев на минирование и блокаду северовьетнамских портов. В то время девять советских судов находились в порту Хайфон, и им чудом удалось уйти незадолго до того, как его заминировали.
— Когда началась блокада, многие советские суда были на пути в Хайфон. Мы просили китайцев разрешения на стоянку в Вон-Понче.[19]
Китайцы отказали и заявили, что они должны плыть в Хайфон. Китайцы хотели вызвать столкновение Советского Союза с Америкой, хотели, чтобы мы начали войну против Соединенных Штатов.