— Ой, да ладно! Узнаешь и напишешь мне. И я тебе писать буду. Мой адрес-то ты помнишь?
— Наизусть. Ещё и записал на всякий случай, — Слойн хлопнул ладонью по нагрудному карману.
Зал пустел, провожающие выходили наружу, многие разъезжались, а некоторые оставались ждать до старта звездолёта. Рядом в одиночестве плакала девчонка, которая, так же, как и Эмма, провожала любимого.
— Ну чего ревёшь?, — спросил подошедший лейтенант. — Вернётся твой солдат!
Послышался грохот и рёв двигателей. Это взлетел звездолёт на Траум. Затем ушёл второй, на Вену, потом улетело ещё несколько кораблей.
— Эй, салага, время вышло! Айда!
Эмма вздрогнула и снова увидела лейтенанта. Тот приблизился незаметно, и дёрнул за рукав Слоуна.
— Пора?, — обречённо промямлил Слойн.
— Поторапливайся!, — нарочито грубовато крикнул лейтенант, и неожиданно потеплевшим голосом обратился к Эмме. — Чего нос повесила? Не на всю жизнь уезжает, через пять лет вернётся. А будет хорошо служить, может быть, ещё и в отпуск приедет.
— Вы такой добрый, — Эмма всхлипнула. — Прямо не офицер, а…
— А воспитатель детсада?
Лейтенант, улыбнулся, козырнул Эмме и повёл Слойна к выходу. Эмма долго смотрела им вслед. Рыжие длинные волосы Слойна светились, как удаляющиеся огни маяка. Вскоре оба исчезли за поворотом.
Эмма ещё немного постояла в зале, потом вышла наружу. Хотелось плакать, но приходилось сдерживать слёзы. Долго ещё проторчала у ограды, наблюдая за запусками звездолётов и пытаясь угадать, на каком из них улетел Слойн. Корабли один за другим взмывали свечой, оставляя длинную дымную нить, связывающую небо и землю. С каждым стартом становилось на один стежок больше.
Домой вернулась вечером, на последнем ультразвуковом поезде. Отец сначала хотел выговорить за то, что целый день где-то пропадала, но увидев состояние дочери, промолчал. Мать обняла Эмму, прижала к груди, прошептала несколько слов утешения, от которых стало только тяжелее, и отпустила.
Заперлась в комнате и не отвечала, когда звали ужинать. Есть совершенно не хотелось, хотя с самого утра и крошки хлеба во рту не было.
Ближе к ночи пришло электронное сообщение от Слойна. Они ещё не улетели, а болтались на орбите в ожидании очереди, и офицер разрешил написать домой — связь на таком расстоянии едва работала. Но много не попишешь, хорошо хоть пару слов позволили, и потому сообщение было только одно, и весьма короткое. А на пространное письмо, в котором Эмма рассказала, как сидела в космопорту, как возвращалась домой, что очень расстроена, друг уже не ответил. И может быть, пока она писала эти слова, новобранцы уже дождались очереди и улетели.
Спустя пару недель на выходные приехал Дайн. Получил первые деньги, отвёз матери и оставил немного себе. Вот на эти «немного» и пригласил Эмму в кафе. Подружка согласилась, и во второй половине дня они встретились на том самом месте, где всегда собирались вместе со Слойном, и не спеша двинулись в сторону окраины.
Начиналась осень, низкое серое небо цеплялось за крыши высоток. Дождь накрапывал, будто оплакивал прошедшее лето. Холода ещё не наступили и можно спокойно гулять по городу, не рискуя подхватить простуду.
Эмма сосредоточенно рассказывала о том, как провожала Слойна, и что он попал в какую-то дыру на окраине цивилизации.
— Пять лет, представляешь! Он там одичает!
— Это не беда, — заметил Дайн, — Вернётся.
— Тебе легко говорить, ты же не будешь служить.
Дайн обиделся.
— Ты так говоришь, будто я сам стремился к этому. Матери же кто-то должен помогать.
— Не обижайся, я тебя ни в чём не хотела обвинять.
Дождь полил сильнее, они спрятались под навесом. Пока ждали, Дайн стал рассказывать о работе.
— Я-то думал, что работа тяжёлая, а меня посадили за стол и дали задание разбирать письма читателей нашей газеты. Сортирую письма, представляешь? Читаю всё подряд, и если письмо интересное, то передаю дальше, а нет — в корзину. Непыльная работёнка!
— О чём пишут?, — поинтересовалась Эмма.
— О разном. Очень много жалоб. На дороговизну, на местные власти, на соседей. Даже жалобы на телепатов попадаются — рядом с читательницей построили закрытый колледж телепатов — так она утверждает, что ученики ежедневно читают чужие мысли. И даже навязывают свои. Пишет, что телепаты так балуются.
Эмма фыркнула.
— Врёт. Телепатам гадко читать чужие мысли просто из баловства. Особенно мысли выживших из ума читательниц жёлтой прессы.
— Гадко? Почему? Ты никогда об этом не говорила.
— А ты и не спрашивал. Ну вот представь, что ты ассенизатор. Тебе интересно будет лезть в канализацию соседей, чтобы узнать, что ели на ужин?
— Фу…, — Дайн засмеялся. — Конечно, противно!
— Мысли многих людей ничем не отличаются от канализации. Противно и гадко в них пачкаться.
Дайн бросил на Эмму странный взгляд.
— А меня ты можешь прочитать? Я противен или нет?
Эмма покачала головой.
— Не стану я этого делать. У меня табу — в головах друзей не копаться. На брате иногда тренируюсь, но я Лесла и без телеапатии как облупленного знаю.
Дайн почему-то погрустнел.
— Жалко, а мне всегда хотелось, чтобы ты в моей голове покопалась.
— Зачем тебе это?, — удивилась Эмма.
— Просто интересно узнать… ну, как бы в зеркало посмотреть. Чужими глазами.
— Нет, не стану, не хочу.
— Ну на нет и суда нет.
Дождь закончился, и сквозь тучи пробился солнечный лучик. Вышли из-под навеса и зашагали дальше. Над головами просвистел ультразвуковой поезд.
Добрались до кафе, о котором говорил Дайн. Ничем не примечательно, и вообще непонятно, чем оно так привлекало Дайна. Больше похоже на столовую при заводе, каких было полно лет сто назад. И совсем не ретро, куда водил Эмму Слойн. Никакого стиля.
И только увидев меню, она поняла — Дайн любит сюда ходить только потому, что здесь дёшево. Стало жалко парня. Всё детство прожил в бедности, теперь заработанные деньги отдаёт матери и экономит на кафе. Да, Эмма никогда не сталкивалась с тем, что повидал её товарищ. Эрги хоть и не были супермиллиардерами, но уж бедными их назвать язык не повернётся.
Музыки здесь нет, да и меню скудное, но в целом кафе уютное и удобное для спокойных посиделок и неторопливых разговоров. Чем немедленно и занялись. Денег у Дайна немного, а Эмма не догадалась захватить наличности, и поэтому довольствовались только двумя коктейлями. Но это не главное. Главное, что есть друг, который поддержит в трудную минуту. Под рукой человек, понимающий тебя. Дайн, как и Слойн, всегда понимал Эмму. И в любой момент готов был помочь.
Сначала говорили о разном. Потом Дайн снова стал рассказывать о работе.
— Знаешь, мне даже жильё выделили бесплатное. Я-то думал, что не дадут и придётся половину зарплаты тратить на съём.
— А платят-то хоть нормально?, — полюбопытствовала Эмма.
Дай отвёл глаза в сторону.
— Ну… для меня нормально… А так… конечно, меньше, чем остальным. Обещают потом повысить. Если проявлю себя.
Эмма сверкнула глазами.
— Ой, да ладно, повысят! Как же, разбежались! Не давай никому ездить на твоём горбу! Папа всегда так говорит: «Будешь молчать, так и не слезут с твоих плеч». Так что не молчи и требуй повышения.
— Конечно, — согласился Дайн. — Но сначала нужно доказать, что я этого достоин.
— Докажи! У тебя всё получится, — уверила его подруга.
Коктейли закончились, денег больше не было.
Потом они просто молчали. Ведь друзьям для того чтобы понимать друг друга, совершенно не обязательно о чём-то говорить, достаточно просто вместе помолчать. Эмма не любила товарищей по школе, в основном там болтливые хвастуны, только и знают, что говорят и говорят, да всё о себе любимых. С этими точно не помолчишь на пару, таким только и нужны чужие уши, а слушают их или нет, — без разницы. То ли дело настоящие, проверенные временем друзья. С ними можно вот так сидеть и слушать тишину.
Но в какой-то момент Эмма вдруг уловила в Дайне что-то новое, чего никогда в нём не замечалось. Какая-то странная, таинственная перемена, товарищ стал другим, не таким, как раньше. Она не «включала» телепатию, перемену можно угадать и без этого. Он словно стал другим.
И тут Дайн накрыл ладонью её кисть. Рука его была тёплой, Эмма ощутила пульс, сердце товарища бешено колотилось. Никто и никогда раньше так не делал, это позволялось только Слойну. Эмма удивлённо уставилась на друга. Тот не убрал ладони и ждал реакции.
— Что ты делаешь?, — Эмма и не пыталась освободить кисть.
Дайн напряжённо смотрел на подругу.
— Я же просил тебя прочитать мои мысли. Ты бы поняла, что я имел в виду.
— Я ведь сказала, что мне неприятно рыться в сточных водах.
Эмма выдернула руку. Дайн покраснел. Ладонь его осталась лежать на столе.
— Извини… Не думал, что это покажется тебе столь неприятным.
— Как ты мог? Вы же друзья. Ты и Слойн, вы же лучшие друзья. И я твой друг. А ты — мой! Друг, понимаешь? Друг, а не…
— Слойн и сейчас мой друг, — перебил её Дайн. — И ты тоже. Извини. Но… Знаешь, я всегда тебя любил. Давно, с первых дней. Сначала стеснялся, а потом ты и Слойн… В общем, ты права, мы друзья. Прости.
Дайн поднялся, но Эмма схватила его за руку и усадила на место.
— Не уходи. Останься. Мы же друзья. Прости, но мы всегда будем друзьями.
— Да… я это знаю. — Дайн отвернулся. — Мне не нужно было этого делать. Прошу, только Слойну не говори ничего. У меня так мало друзей, и я не хочу вас потерять.
— Конечно, — Эмма улыбнулась. — Я ничего не скажу.
Отставили пустые бокалы и выбрались на улицу. Снова капал мелкий моросящий дождь. Осень постепенно набирала обороты.
Эмма вдруг поняла, — приятно, что Дайн её любит. Это новое для неё чувство, ещё не до конца осознала это. Будто сидела всю жизнь в замкнутой комнате, но вот кто-то распахнул окно, а за ним — целый мир.
Конечно, она не собиралась изменять Слойну — это как изменить всему, и любви, и дружбе с Дайном. Так поступать