Но по мере того, как к его рукам и ногам возвращалась их прежняя способность и исчезала боль, в порядок приходил и рассудок мальчика. Одна за другой являлись приятные его самолюбию мысли о том, что он в общем довольно ловкий малый, потому что чуть было не засыпался на контроле, но вывернулся находчиво и благополучно; что счастье сопутствовало ему и при залезании в камин, и тогда, когда пришли милиционеры — не искали! Короче, там, на дне камина, Володе было довольно-таки уютно и в душевном отношении комфортно, настолько, что его даже полоснула мысль: «А вдруг я на самом деле сверхчеловек и мне все нипочем и наплевать на всякие законы? Может, прав Дима и мы с ним одного поля ягоды?»
Скоро Володе надоело сидеть в камине и он вылез из своего убежища, и странно было ему ощущать себя в этом прекрасном зале, построенном для царственной особы (какой, Володя не знал), а теперь покинутом всеми и как бы отданном сейчас в его полное распоряжение вместе со всеми этими великими произведениями искусства. И сердце мальчика тревожно забилось от сладкого чувства вседозволенности или даже могущества.
«Да, я все могу! Все могу! — думал он, и его горло сжималось, точно хотелось плакать. — Разве кто-нибудь еще был здесь ночью?! Нет! А я могу делать здесь сейчас все, что хочу! Эрмитаж теперь мой, ну, пусть не весь, а, по крайней мере, этот прекрасный зал! Посмотрим вначале, что здесь висит...»
И Володя стал ходить от картины к картине, на которых были изображены святые и даже сам Христос. Скорбные лица, просветленные лица, лица тех, кто страдал, не вызывали теперь у мальчика ответного чувства. Он даже смотрел на них насмешливо и немного презрительно: «И стоило ли страдать, суетиться, нести всякую чушь в своих проповедях? — думал он. — Чего стоит вся эта возня, если я пришел сюда сегодня и завтра уйду отсюда не с пустыми руками? Ну и пусть я вор, но только вором меня назовут те, у которых силенок не хватит сделать то, что я сделал, — болтуны и слабаки. А я — пришел и забрал! И начхать мне на всех!»
В зале было сумрачно, почти совсем темно. Плотный шелк французских портьер, волнистыми складками драпировавших оба окна, неохотно пропускал в зал свет зажженных на набережной фонарей, и Володя сразу достал фонарик. Его тонкий луч наверняка был никому не заметен, и скоро мальчик чувствовал себя в этом зале, как дома. Осмотрев картины, он посидел на покрытом бархатом кресле, достал из куртки один из двух бутербродов и съел половину. Скоро ему стало скучно, и Володя решил прорепетировать основную часть своей «программы» — замену настоящего «Иеронима» на копию.
Бережно достал из потайного кармана куртки поддельного Боттичелли, из брюк — тонкие резиновые перчатки, о которых позаботился сам, потому что Дима советовал лишь в конце операции стереть с подрамника и рамы отпечатки пальцев носовым платком. Со скрипом натянув перчатки на руки, Володя подошел к картине и, подсвечивая фонарем, осторожно приподнял ее, отстраняя от стены, но не снимая ее с крюка.
В самом деле здесь была сигнализация, и датчик — точь-в-точь такой, с каким он тренировался дома, — действительно крепился на подрамнике всего лишь с помощью изоляционной ленты. «Козлы криворукие! — ругнулся Володя с усмешкой. — Свое добро хранить не могут, так и получайте...» И Володе вдруг сильно захотелось приступить к делу тотчас, не откладывая ни на минуту, пока он столь тверд в намерении, спокоен и уверен в силах.
Чтобы куртка не стесняла его движений, которые должны были быть предельно точны, Володя снял ее, предварительно достав инструменты. Затем, подсвечивая фонариком, снова очень осторожно приподнял картину и двумя пальцами принялся отделять от подрамника кусок липкой ленты, что крепила датчик. «Если половинки датчика сейчас разъединятся, — думал Володя, но отчего-то думал очень хладнокровно, — то в милиции раздастся сигнал сирены, и через пять минут здесь будут люди. Поэтому снять его нужно очень осторожно...»
И вот уже датчик висел на двух проводах, и можно было смело снимать картину с крюка, что Володя без промедления сделал. Поставив картину лицом к стене, мальчик тут же один за другим стал поворачивать шпингалеты-вертушки, прижимавшие подрамник с полотном к раме, — все шло безо всякого затруднения, на удивление легко, безукоризненно просто!
На самом деле, как об этом предупреждал «наставник», вынуть подрамник из рамы поначалу Володе не удалось, но достаточно было чуть-чуть надавить на него ручкой отвертки в двух местах по углам, как полотно с подрамником буквально выпало на руки Володи, и он тут же отставил его в сторонку, подальше от копии, чтобы случайно не перепутать. «А то вставлю его назад, вот смеху будет!» — поиронизировал над самим собой Володя, берясь за поддельного «Иеронима».
Копия встала на уготовленное для шедевра место в раме, точно она заказывалась именно для подделки, — легко, но не болталась в углублении рамы, и мальчику осталось лишь повернуть шпингалеты. Потом, повесив картину на крюк, он так же осторожно, как и раньше, поставил на место датчик, приклеив его липкой лентой к подрамнику.
«Все! — с облегчением и с торжеством одновременно подумал Володя, с любовью вглядываясь в сухие черты старика на картине, которого он уже любил. — Я сделал работу уже на две трети. Осталось лишь вынести картину, но это пустяки! Можно считать, что полтора миллиона у меня в кармане. Просто они мне достались. Хорошая работа!» И Володя медленно стащил со вспотевших рук резиновые перчатки.
Теперь можно было и отдохнуть. Володя, потушив фонарь, уселся на бархатное кресло и стал думать. Его фантазии стремительно уносились на облаках, имевших раскраску государственных банковских билетов, в сказочные страны, в которых он ни разу не бывал, даже в своих мечтах. «Конечно, размышлял Володя, — отцу я отдам только миллион. Но как мне объяснить, откуда я взял деньги? А очень просто: нашел на улице бумажник с десятью тысячами долларов, а в банке обменял на наши деньги. Можно, конечно, доллары отдать, но что такое десять тысяч в сравнении с полутора миллионами? Совершенно не звучит! Ну так вот, на свои полмиллиона я куплю шикарнейший прикид, электронику, видео, пожалуй, — двойка «Панасоник», — и мотоцикл, ну и так, по мелочи...» И у Володи даже дух захватило о представлении себя в качестве хозяина таких богатств. «А может, и не буду я все это покупать, а вложу все деньги в акции какой-нибудь нефтяной компании и буду жить лишь на их проценты. Школу, конечно, брошу. Зачем мне школа? Займусь бизнесом, — чем раньше им заняться, тем для дела лучше. К двадцати годам, пожалуй, сколочу кругленькое состояние, предприятие свое открою. Конечно, я стану депутатом — не всякой же рвани несчастной быть «слугой народа»? Может, потом попаду в правительство. Образование необходимо? Да что я, не куплю диплом? Обязательно куплю. Да, я удачлив! Я все могу! На всех мне наплевать!»
Так, или примерно так, думал Володя, сидя на мягком кресле напротив святого со стены «Святого Иеронима», склонившегося для чего-то перед толстой книгой. И эти мечты, приятные, как тихий сон, он и не смог бы отделить от мягких волн сна, накатывавших на сознание Володи. Вот откуда ни возьмись явилась мама, провела рукой по волосам и скрылась, улыбнувшись, но ее тут же заменила Иринка, нежно обнявшая Володю за плечи и поцеловавшая его прямо в губы и, к великому огорчению, тоже скоро ушедшая. Потом сухонький старичок, похожий на Иеронима, явился непрошеным, посмотрел на сидящего Володю, на пустую раму и тут как разрыдается... Рыдает и бегает по залу, пытаясь выйти, точно ему с Володей вместе оставаться никак нельзя. Бегает и стучит своими костяными кулачками в обе двери зала и молит их отворить...
«Я что, заснул? — в ужасе открыл глаза Володя, не понимая вначале, где он сидит. — Как я мог заснуть? И что это за стук?!» На самом деле где-то за дверьми зала раздавался шум — кто-то открывал двери зала Леонардо и наверняка собирался открыть потом и вход в тот зал, где прятался Володя.
«Кто это? Почему идут сюда! — заметался мальчик по залу, спросонья неспособный принять нужное решение. — Сигнализация сработала! Милиция сюда идет, брать меня идет!»
И Володя, чье воображаемое величие, такое гордое и недосягаемое еще несколько минут назад, мигом исчезло, точно из большого надувного шара, ярко размалеванного, пестрого, вдруг выпустили воздух, и вместо шара лежала жалкая сморщенная резинка. Воля Володи до того была парализована этим нежданным приходом, что он хотел просто-напросто встретить их у дверей и покорно сдаться. Но в последнюю минуту, когда ключами гремели у самой двери в зал, ангел-хранитель Володи словно влил в него свежие силы, и мальчик, мгновенно собрав свой инструмент, подхватив картину, по-кошачьи нырнул в пасть камина, но о том, чтобы залезть на трубы уже нечего было думать, и он, сжавшись в комок, притаился за решетчатым экраном.
Те, кто через несколько секунд вошли в зал, свет зажигать не стали, но об этом помертвевший от страха Володя лишь догадался — он буквально вжался в пол камина и даже закрыл глаза, ожидая того, что через мгновение его за шиворот вытащат из укрытия. Но прошла минута, началась другая, а Володю никто и не думал хватать, да и разыскивать его, как видно, никто не собирался. Ночные визитеры, похоже, пришли в зал вовсе не за этим.
— Кит, посвети-ка здесь, только по стенам не води. Ну, ну, вот так, произнес голос пришедшего мужчины, и Володя сразу же понял, кому этот голос принадлежит.
«Да это же «Лешенька», милиционер! — с ужасом подумал Володя, недоумевая, зачем он пришел сюда ночью. — Конечно, они пришли за мной! Сейчас посветят и найдут!» Но и после того, как «посветили», никто не схватил Володю, зато мальчик услышал голос того, кого назвали Китом:
— Ни хрена не пойму, зачем люди платят такие бабки за какое-то дерьмо. Этой картинке, ей-Богу, цена — червонец! Я бы за нее и того не дал. Старикан какой-то да и намалевано-то паскудно. Слушай, может нам вон ту бабу лучше взять? Хе-хе, да я шучу, шучу...