Бурцев первым вскочил на ноги. Прыгнул к оборачивающемуся на шум и тянущему меч из ножен Дитриху. Врезал. Прямо в отвисший подбородок.
Удар вышел славный: челюсть своротило набок. Дитрих звякнул каской о стену.
— Ы-ы-ы! — с жалобным воем, придерживая левой рукой вывихнутую челюсть, сполз на пол.
— Ы-ы-ы!
Но правой все же вытащил клинок.
Только воспользоваться своим оружием Дитрих не успел. Опередил Гаврила Алексич. Новгородский богатырь придавил ногой меч, подцепил широкой лапищей шапель, дернул, срывая вместе с каской кольчужный капюшон и кожаный подшлемник.
Да, Дитрих, действительно оказался лысым. Ну, в точности, как несостоявшийся женишок Аделаидки Казимир Куявский, с которым Бурцев имел дело в Польше два века назад.
Вот на эту-то блестящую, отражающую свет факела лысину и опустился кулак Гаврилы. Пудовый кулачище, который и быка, коли надо, с ног свалит, не то что какого-то там Дитриха.
Дитрих Лысый распластался на камнях. И вряд ли теперь поднимется. Ну, разве что на Страшный суд.
А по камере уже скакал Сыма Цзян с костяными нунчаками. Китаец был подобен маленькому, но сокрушительному урагану. Ни короткие кольчужки стражников, ни легкие открытые шлемы не спасали от человека-стихии. Нунчаки били в лица, не защищенные забралами и стрелками-наносниками. Ломали носы, вышибали целые россыпи зубов и кровавые сопли.
Кто-то из стражников попытался дотянуться до китайца мечом. Сыма Цзян увернулся, поймал выброшенную вперед руку противника между связанных костяшек, взял в «ножницы» — на излом. Резко и сильно сжал мослы-рычаги.
Меч выпал. Стражник заорал. Удар крепкого остренького локтя в раскрытую пасть заставил тюремщика подавиться собственным криком.
За уроженцем Поднебесной следовал Збыслав. Этот старался лупить берцовой костью «кузена Черепа» по незащищенным железом рукам и ногам. А когда костяная палица сломалась, литвин пустил в ход кулаки и медвежьи объятья.
Остальная дружина тоже не зевала.
Действуя где голыми руками, а где — подхваченными с пола оружием стражей, пленники вырвались из камеры. Ядвига и Аделаида не отставали от мужчин. Ведьма Берта тоже решила не задерживаться в каменном мешке. Схватив оброненный факел стражников, она размахивала им не хуже иного инквизитора.
Внезапность нападения со стороны беспомощных пленников возымела действие. Охрана, сопровождавшая Дитриха — с полдюжины надзирателей — была обезоружена и обезврежена в считанные секунды. Последнего противника Бурцев с разбега хорошенько приложил хребтом о каменную стену, а Дмитрий свернул оглушенному стражнику шею. Вместе со шлемом.
Увы, долго прохлаждаться им не дали. С нижних этажей башни по крутой винтовой лестнице на шум уже спешила подмога. Судя по топоту и голосам — немаленькая. Судя по звону металла — прекрасно вооруженная. Впечатление было такое, будто наверх рвалось целое стадо бронированных носорогов.
И действительно… Первым на тесную площадку перед камерой взобрался грозного вида рыцарь. С черным крестом на груди — явно из тевтонского посольства. Латы — покруче, чем у Дитриха Лысого. На голове — яйцеобразный шлем с опущенным забралом. Такому типу челюсть уже не своротишь.
Но китаец, оказавшийся ближе других к немцу, атаковал не раздумывая. Хрусть! Костяные нунчаки разлетелись фейерверком желтоватых осколков после первого же удара о шлем.
Рыцарь поднял меч.
Сыма Цзян нанес второй удар. Второй и третий, точнее. Сразу. Одновременно.
Прыжок. Ноги старика оторвались от пола. Китаец изогнулся в полете, переворачиваясь вверх ногами.
Седая голова оказалась внизу, пятки — вверху. Вот этими-то пятками Сыма Цзян и шарахнул в шлем-яйцо. Пробить не пробил, конечно, но толчок вышел изрядный. А поскольку пришелся он в верхнюю точку и поскольку тевтонский рыцарь сам уже подался назад, замахиваясь мечом…
В общем, равновесие немцу, удержать не удалось.
Пошатнувшись на верхней ступеньке, тевтон грохнулся навзничь. На лестницу. Покатился вниз. Туда, откуда пришел.
Китаец же мягко приземлился на руки. И — хоп-ля! — вновь уже стоит на ногах. Довольный, как акробат в цирке. У-шу, однако!
А на лестнице — лязг, стук, звон. Громыхая доспехами, валя всех, кто поднимался следом, рыцарь тяжелым окованным бревном катился по ступенькам.
Глава 17
Внизу образовалась пробка из копошащегося железа — непроходимая и непролазная. Ай, молодец, Сема! Выиграно еще немного времени. Правда, о том, чтобы самим спускаться вслед за сбитым тевтоном нечего и думать. Да и зачем? Все равно ведь их не выпустят. Ни из башни, ни с замкового двора.
Нет, путь вниз закрыт.
— Наверх! — приказал Бурцев, поднимая оброненный рыцарем меч.
Сам пошел первым.
Один поворот винтовой лестницы и…
Бурцев едва успел отпрянуть за изгиб каменной стены. Арбалетный болт ударил в кладку над головой. Срикошетил. К счастью, никого не задел.
Спасло, что стрелявший почти не видел их в темноте. А вот фигура самого арбалетчика прекрасно выделялась на фоне распахнутого люка боевой площадки. Пусть ночь, но звезды, луна… В общем, света достаточно.
Бурцев рванулся к противнику. Пока тот не перезарядил самострел, пока не взялся за меч или копье.
Противник оказался хитрее. Арбалетчик схватился за крышку люка, захлопывая ее.
Ну, уж нет!
Бурцев впихнул клинок в проем, не в проем уже — в щель. Клинок вошел во что-то мягкое, податливое.
Вскрик.
Тяжелая крышка упала. Зажатый плашмя между деревом и камнем, клинок переломился. Но сверху люк уже не держали. Крышка подпрыгнула от толчка Бурцева. Открылась. Арбалетчик лежал рядом. Одной рукой держался за пропоротую ногу, другой вытаскивал кинжал.
Бурцев, отбросив в сторону бесполезный обломок меча, цапнул раненого за ногу, стащил вниз, бросил идущим следом — разберутся. Сам выскочил на площадку.
Наружу.
Ветер в лицо. И запах дыма.
И ребристая пушка на массивной колоде, уставившаяся на густой лес неподалеку от замка. И десяток каменных ядер. Размером этак с голову. Если голова в шлеме.
И переносная железная корзина с тлеющими угольями.
И двое в шишаках и кольчугах — возле дымящейся корзины. Оба возятся с…
Еще одна пушка, что ли? Пушчонка. В миниатюре. Махонькая такая. Но тяжелая. Пугач какой-то! Короткий железный ствол в грубо вырубленном деревянном ложе.
Один стрелок придерживает и наводит. Другой — подносит зажженный фитиль к затравочному отверстию.
Ага… ружжо, типа… Для расчета из двух человек. Вроде арабской модфаа. Только стреляет не стрелами. Чем именно стреляет эта дура, думать не хотелось. Дура была направлена точнехонько в грудь Бурцеву.
Фитиль коснулся затравки.
Порох не загорелся.
Отсырел?
Пока не загорелся…
А заряженный самопал все смотрит на Бурцева.
А в затравочное отверстие все тычется и тычется тлеющий фитилек. Судорожно дергаются, выплевывая беззвучные ругательства, стрелки.
Блин, ведь вспыхнет же! Хоть и отсырел порох, но…
— А-а-а! — Бурцев бросился вперед.
Пинком отбросил держателя «ружья».
Рывком вырвал железную трубку на деревянном полене у стрелка с фитилем.
Стрелок швырнул извивающуюся змею фитиля в лицо Бурцеву. Не попал. Отскочил. Подхватил секиру, приваленную к ядрам. Размахнулся.
Е-опс! Бурцев попятился. В руках-то ничего, кроме трофейного пугача.
Боевой топор мелькнул над головой. Бурцев прянул в сторону, увернулся, выставил вперед железку на деревяшке. Ткнул в кольчугу.
Бесполезно! Без штыка — дохлый номер.
Зато к месту вспомнились давние уроки рукопашного боя с автоматом Калашникова. Ствол пятнадцатого столетия, вообще-то, на «калаш» походил мало. Но вполне годился, чтобы…
Бурцев чуть присел, уходя от второго удара, и, резко развернувшись всем корпусом, наподдал. Под шлем. Прикладом… Той частью, где, по идее, должен быть приклад.
Никакого приклада там не было — не изобрели, видать, еще. Но корявая деревяха, служившая ложем для примитивного прародителя стрелкового оружия, оказалась все же достаточно тяжела, чтобы отбросить противника к каменным зубцам башни.
А уж кому скинуть оглушенного стрелка дальше, за зубцы, нашлось. Гаврила Алексич подсуетился. Схватил двумя руками — и вниз. Как бревно.
Так, а второй где? Который был живой подставкой?
Бурцев оглянулся. Ага, второго уже накалывал на трофейный меч Хабибулла. Все свои уже забрались на боевую площадку башни вслед за сарацином. И не только свои — ведьма Берта тоже здесь.
Впрочем, скоро наверх поднимутся и преследователи. Снизу, из люка, уже тянулись руки. Кто-то схватил Аделаиду за край черного балахона. Аделаида визжала. Ядвига держала княжну, не давая стащить ее обратно в башню.
Проклятье! Бурцев подхватил корзину с углями. Опрокинул. Высыпал угли вниз, в люк. На руки, на открытые лица, в раззявленные орущие рты и в смотровые щели шлемов.
Заметались искры. Закружилась, норовя запорошить глаза, зола.
Крики. Вопли. Аделаиду отпустили. Руки исчезли.
— Ядра! — заорал Бурцев. — Шары каменные! Катите сюда!
Поняли… Покатили. От пушке — к люку.
Десять ядер одно за другим с грохотом обрушились вниз. Застучали, по ступенькам, сбивая всех и вся, раскалываясь по пути.
Вопли на винтовой лестнице стали громче.
История повторяется, — мелькнуло в голове Бурцева. Причудливо и непредсказуемо, но повторяется. Когда-то в донжоне Взугжевежевского замка он швырялся немецкими гранатами, теперь, вот, скатывает вниз каменные ядра. Эх, а ведь гранаты были бы эффективнее! Гранаты? Гранаты… Гранаты!
Бурцев вскочил, озираясь. Там, где есть пушка, ядра, фитиль и огонь, должен иметься хотя бы небольшой запас пороха. Да вот же он! Запас! И не маленький! Просмоленный бочонок с пробкой в крышке!
Затычку — выдернуть! Поднять с пола и вставить в отверстие тлеющий еще фитиль от ружья-пугача. Вновь впихнуть пробку на место, придавив запал.