Ать! — за все хорошее.
— Ай!
Ать! — за все плохое.
— Ай-ай!
И за остальное тоже — ать! ать! ать!
— Ой-ой-ой! Пес вонючий! Скот козлорогий! — вовсе уже и не страшно, а жалобно верещала княжна.
Ладно, чего уж. Слова — они слова и есть. Пусть выкричится — легче станет. А то ярость копить вредно. Это Бурцев знал по себе.
И еще разок — ать!
— А-а-а! Фа-а-ашист! — заливаясь слезами, прорыдала княжна.
Ух ты, новенькое бранное словечко появилось в лексиконе Ее Высочества? Словечко, в сердцах брошенное Бурцевым штурмбанфюреру СС.
— Фа…
Ать! Ать! Ать!
— Фа-а-а-ай-ай-ай!
Фашист, говоришь? Ну, это ты, вообще-то, напрасно подруга. Вот в эсэсовском хронобункере над тобой измывались фашисты. Настоящие. А здесь — так… Любящий муж поучает любимую жену. Любя поучает. И только-то. Так что…
Ать!
— А-а-а!
Визгу-крику было много, хотя флагеляция продолжалась недолго. И притом, сказать по правде, Бурцев не особенно-то и усердствовал — крови, вон, почти нет. Только красные рубцы на красной попе. Все-таки намерения сечь по-настоящему и спускать шкуру с негодницы у него не было. Требовалась просто показательная порка.
Ну, все, хватит, пожалуй. Экзекуция закончена.
Он прикрыл подолом горящий зад жены, развязал руки. Помог всхлипывающей страдалице сползти с дерева. Сейчас надо держать ухо востро и глаза беречь. Чего доброго вцепится Ее Высочество ногтями в лицо.
Аделаида, однако, в драку не лезла. Одной рукой оглаживала через ткань посеченные ягодицы, другой — утирала слезы. И смотрела омытыми глазами как-то по-новому. С удивлением и опаской. Не отводила боязливого взгляда от прутика, которым Бурцев задумчиво похлопывал себя по сапогу. И за язычком следила — не ругалась больше. Таких разборок в их бурной семейной жизни еще не было. Вот и не знала Аделаида, как реагировать на подобное. Не знала и страшилась повторения.
— Ты… ты плохо со мной поступил, Вацлав, — осторожно сказала она. — Очень-очень плохо.
— Угу, — Бурцев сорвал травинку, сунул в рот.
Спорить он не собирался. Да, хорошего мало. Но почему-то не жалелось о содеянном. Ничуть. Душу отвел, в общем. За столько-то лет разок — можно. Нужно даже.
— Я… Я ведь плачу, Вацлав! Ты что не видишь?
Видел. По лицу Аделаидки, действительно, текли не слезы — слезищи целые.
— Я же пла-а-ачу… — она ревела и дивилась непривычному спокойствию мужа.
— Угу…
Нет, слезками своими она его теперь точно не проймет. «Нет больше твоей власти надо мной, Аделаидка», — думал Бурцев. Была, да вся вышла. Он все еще любил ее, но в любви этой и о себе не забывал. И о верных товарищах. Наверное, пришло время строить другие отношения. Как в домострое прописано, а не в слюнявых рыцарских романах.
— Я ведь убегу сейчас! — вскинулась княжна. — Возьму вот и убегу. Навсегда.
— Угу, — Бурцев жевал травинку и делал вид, что не смотрит на жену.
Бегать-то Агделайда Краковская всегда была горазда. Да только куда ей тут бежать-то? А если и дернет сдуру, так поймаем. И — Бурцев щелкнул прутиком по сапогу — продолжим науку. Догнать будет не трудно — с постеганной попой, да в неудобном длинном балахоне шибко не побегаешь.
— «Угу»?! Да я! Ах, так… Так, да?
Глава 30
Бурцев спокойно наблюдал, как жена повернулась побежала — демонстративно, но не очень убедительно. Собственно, она и не бежала даже, а быстро-быстро шагала. При этом Аделаида придерживала подол руками. Сзади. Чтобы грубый черный балахон не тревожил горящую кожу пониже спины. И чтобы не путался в ногах. Княжна прихрамывала, ойкала и особой прытью похвастать не могла.
В редколесье видно далеко, так что Бурцев решил пока не преследовать артистку. Дал время образумиться. Авось, сама вернется. Ну а уж коль не вернется…
Он срезал мечом еще один прутик. И еще.
На пару секунду, буквально, отвлекся и…
— О, Матка Бозка!
Сначала позвали Божью Матерь. Потом…
— Ва-а-ацлав!
Потом — его.
— Ми-и-илый! Спа-а-аси!
Крик был громким, звонким. Неожиданным был этот крик обиженной княжны. И — оба-на! — теперь Аделаида бежала по-настоящему — вприпрыжку, забыв о битой пятой точке. К нему бежала.
— Вацлав! Ва-а-ацлав!
С перепугу княжна металось меж деревьев, не видя, не слыша ничего. А за ней…
Бурцев присмотрелся. Люди какие-то за ней. И немало — несколько десятков. А то и добрая сотня наберется. Кое-как одеты, кое-как вооружены. Н-да, вооружены… На поясах — кинжалы, короткие мечи. Почти у каждого — арбалет за спиной. И по сумке на боку, набитой короткими стрелами. У некоторых — луки, но лучников немного. Бурцев насчитал их не больше полудюжины. Здесь все-таки уважали арбалеты. Луки — не жаловали.
Интересно, кто такие? Разбойники, что ли? Что-то вроде лесной братвы Освальда Добжиньского или, скорее уж, робин гуды швейцарской закваски.
Щитов, с которыми по лесу не больно-то и побегаешь — нет. Доспехи есть. Но постольку-поскольку. Фрагментарно. У кого шлем поблескивает, у кого нагрудник, у кого кольчуга, у кого — наручи и поножи. Один арбалетчик красуется с латной перчаткой — вот и весь защитный комплект. Видно, что оборонительное вооружение — все сплошь трофейное, с чужого плеча снятое. И еще, похоже, лишним железом незнакомые бойцы старались себя не обременять. Некоторые и вовсе были облачены в легкие кожаные панцири или стеганые куртки. А кое у кого вместо шеломов на головах — повязки из плотной грязной ткани. Что-то вроде тюрбанов. С сомнительными защитными свойствами, зато кокетливо украшенные перьями.
Да, странные ребята. Идут не спеша, как на прогулке, — жиденькой, но длинной цепью. Облава — не облава, погоня — не погоня. А впереди — два всадника.
Один — при полном доспехе и при оружии. Другой безоружен. Всадники тоже не торопятся — шагом едут.
Аделаида подбежала…
— Вацлав-Вацлав-Вацлав! Спаси-спаси-спаси!
Впечаталась в него с разбега, вцепилась клещом — рук не высвободить. И как спасать-то? Бурцев стряхнул жену. Бросил прутья, схватил меч.
— Что за люди?
— Да не люди то! — взвыла жена. — Сатанинское отродье! Рожи страшны-ы-ыя. Я бегу — а они из кустов. Навстречу. Отовсюду. Мало, что рукой не достать. Ой-ой-ой, жуть какая!
И сразу же, без перехода:
— Ми-и-и-иленький, ты прости меня за то, что дурехой была неразумной, глупой. Прости, а? Господь, видать, карает меня за гордыню и неуважение к мужу, но, Божьим именем молю, Вацлав, не выдай на растерзание адовому племени.
Ого! Напугать-то Аделаидку немудрено, но вот довести до такого… Чтобы гордая княжна сама винилась и прощения просила, да еще после порки!
А лесной народец — все ближе.
Отступить? Поздно. От боя не уклониться. Не убежать. Их взяли в клещи и отсекали от дружины, не ведавшей, что происходит. К ним уже приблизились достаточно, чтобы…
Бурцев присмотрелся к лесным арбалетчикам. И разглядел, наконец, что нагнало на Агделайду Краковскую такого страху.
Да уж… Уж да… Любой средневековый человек принял бы этих ребят за выходцев из ада. Бурцев и сам поначалу решил, будто Аделаидку преследуют порождения иного мира. А что прикажете думать при виде парада уродов, словно повыскакивавших из колб и пробирок разгромленной кунсткамеры?
Они шли, они ковыляли. Они были разные. И страшные. Непропорционально сложенные, скособоченные, искривленные, перекрученные, маленькие и высокие, разбухшие, как утопленники, и наоборот — худющие, костлявые. Трехногие, четырехрукие, с атрофированными, усохшими, но вполне различимыми лишними конечностями. Покрытые с ног до головы не волосом даже — шерстью, словно дикие звери, и совершенно безволосые. Шести— и семипалые. И беспалые. И с жуткими клешнями из сросшихся пальцев.
А морды-то! Морды! Чудовищные наросты на пол-головы, деформированные черепа, безносые лица, безгубые рты. Пучеглазые, одноглазые… Таких дефектов человеческого тела и в фильме ужасов не увидишь. А тут… тут все уродства словно напоказ выставлены.
Впрочем, нет, не все.
Бурцев вздохнул с облегчением. Он узнал безоружного всадника. Всадницу.
— Успокойся, Аделаида, — процедил Бурцев. — Кажется, не все так плохо. Глянь на того вон… на ту…
— Ведьма! — ахнула княжна.
И…
— Ой!
…осеклась, с опаской покосившись на Бурцева. На свежесрезанные прутики у его ног.
— Никакая она не ведьма! — убежденно сказал он. — Ведьм, ведьмаков и прочей нечисти здесь нет. Просто…
Просто мутанты. Просто целая толпа мутантов, родившихся и выросших на земле, отравленной радиацией.
— Просто поверь мне. Пойдем.
— Куда?
— К ним.
Бурцев шагнул вперед. Навстречу.
Агделайда Краковская, всхлипывая от ужаса, покорно тащилась за мужем.
Глава 31
Говорить пришлось не с обладательницей «сиськи дявола». Ведьма Берта ждала в сторонке. Вместе с остальными мутантами.
К Бурцеву и перепуганной княжне подъехал другой всадник — который в латах. Да, предводитель цирка воинствующих уродов был вооружен лучше всех. У седла — арбалет в кожаном чехле и закрытый колчан. На поясе — крюк для натяжения тетивы, меч.
«Так… — пронеслось в голове у Бурцева, — колчан закрыт, арбалет зачехлен, меч — в ножнах. Выходит, не все так плохо?»
Одет конный арбалетчик был в кольчугу с длинными рукавами. Поверх кольчуги — кирасный нагрудник с изрядной вмятиной под правым боком. Над кирасой выступает подбородник, защищающий нижнюю часть лица. Верхнюю скрывает надвинутый по самый нос шляпообразный шлем-шапель с высоким, чрезмерно даже высоким заостренным верхом и обзорными прорезями в полях. Из щели между подбородником и полями островерхой стальной шляпы виднелся только кончик носа. Нос, вроде, как нос, без изъянов, но вот что за лицо скрывается за броней?
Вожак мутантов вскинул вверх латную перчатку с раструбом. Просипел по-немецки, что…
— Благородному воителю и его спутнице нечего опасаться…