И что…
— У нас общий враг и нет поводов для вражды.
И еще что…
— Я благодарен неизвестному рыцарю в тевтонских одеждах, но не являющемуся тевтоном, за помощь.
С этими словами всадник ловко, почти не звякнув железом, соскочил с лошади. Поклонился. Если, конечно, можно считать поклоном чуть заметный кивок. Легкое движение верхушки широкополой стальной шляпы туда-сюда, вниз-вверх. То ли незнакомец не привык кланяться, то ли мешал подбородник.
— Помощь? — удивился Бурцев.
— Оказанную моей супруге.
Супруге? Бурцев не сразу понял. Какой супруге? Когда это он успел?
— Какой супруге? — тихо спросила Аделаида. — Когда это он успел?
— Помолчи, — кинул Бурцев через плечо.
Новых семейных сцен на почве ревности им сейчас только не хватало!
Сцен не было. Не было и намека на сцену. Княжна прикусила язык. Поспешно отступила. Чтобы не мешать. Не злить чтобы. Аделаида стала понятливой и послушной. Образцовой женой стала теперь княжна. Простая хворостина сделала то, с чем не справилась древнеарийская магия. Такая вот мораль-с.
Но хоть и демонстрировала супруга-спесивица необычайную покладистость, любопытство ее никуда не делось. Отойдя в сторонку, Аделаида вытянула шею и навострила ушки. Да, сма молчать-то княжна будет, но не пропустит ни единого чужого слова.
— О какой даме идет речь? — спросил Бурцев.
— О ней… — незнакомец кивнул назад — на ведьму, спасенную Бурцевым от костра. — О Берте…
А-а-а… ну, да, конечно. Теперь все понятно. Жертва местной инквизиции оказалась супругой местного… Кого, интересно?
— А вы вообще откуда взялись, господин хороший?
— Я? Взялся?
— Ну, в смысле, с кем имею честь?
Незнакомец снова чуть склонил голову.
— Я — из швейцарского кантона Ури, из рода Теллей, — с достоинством и непрекращающимся сипением ответствовал лесной арбалетчик.
Бурцев нахмурился. Род Теллей… А ведь что-то знакомое.
— С недавнего времени я и мои люди промышляем… м — м-м охотимся в этих лесах.
Промышляем? Охотимся? Ну и к чему такие иносказания? Говорил бы уж прямо: швейцарские разбойники, мол, с не очень большой дороги. Или это какие-нибудь народные мстители-партизаны? Что зачастую, впрочем, — суть одно и то же.
Ростом этот, из кантона Ури и из рода Теллей, уступал Бурцеву. Уступал бы, если бы не нелепый островерхий шлем. Но вот гонору в словах конного арбалетчика хватило бы на целого великана.
Блин! Хоть бы шляпу свою снял, что ли, раз так признателен за избавление жены от костра. Неудобно все-таки разговаривать с торчащим из-под шлема кончиком носа и с черными прорезями для глаз.
— Ну, а я — Вацлав, — угрюмо пробормотал Бурцев. — Василий. Из рода м-м-м… Бурцевых.
— Вацлав из рода Бурцев?
Так его еще не коверкали. Но — ладно, переживем.
— Да. Вацлав. Из Бурцев.
И — добавил. Заставил себя добавить:
— Рад знакомству. Очень приятно.
Он еще раз оглядел отнюдь не самые приятные рожи лесной братвы, толпившейся за вожаком.
— Я тоже рад, и мне тоже приятно, — прогундосил нос в шлеме. — Познакомиться с достойными людьми всегда приятно. Могу ли я узнать, с кем ты вступил в этот лес, Вацлав из рода Бурцев?
— Это — Агделайда Краковская из Малой Польши, — представил полячку Бурцев. — Княжна. Жена.
Жена — это так, на всякий случай. Чтобы не возникло недоразумений.
Шлем повернулся. Смотровые щели глянули на Агделайду. Потом — на место недавней экзекуции, на флягеляционный прутик.
Видел. Знает…
— Княжна? — с некоторым сомнением вопросили из-под шлема.
И — уже без тени сомнения:
— Жена?
— Да, княжна и жена.
— А остальные? Те, что ждут вас у заколдованной бесконной колесницы тевтонского посла?
Ё-моё! И это не укрылось от глаз лесных уродцев!
— Остальные — моя дружина. Разный народ. Есть русичи и поляки, есть литвин и прусс, есть англичанин и сарацин, есть татарин и мудрец из далекой страны Китай.
— Немцев нет?
— Нет.
— Это хорошо, — удовлетворенно отметила шляпа ос смотровыми прорезями. — Ненавижу немцев.
— Личные счеты?
— Да. И у вас, верно, тоже?
— Ну-у-у… — неопределенно протянул Бурцев.
— Вы ведь бежали из Шварцвальдского замка, не так ли?
Бурцев покосился на Берту. Отпираться бесполезно. Да и незачем. Кивнул:
— Бежали. Благодаря помощи неведомых стрелков.
Взгляд Бурцева скользнул по зачехленному арбалету у седла Телля, по заспинным самострелам пехотинцев.
— Если бы не они…
— Ты правильно обо всем догадался, Вацлав из рода Бурцев, — перебил Телль. — Этими стрелками были мы. До нас слишком поздно дошла весть о пленении Берты и мы не успели выйти к замку в тот день, когда ее схватили. Но уже следующей ночью я и мои люди наблюдали из леса за крепостью барона фон Гейнца. Так что переполох в замке, стычка на башне, где барон обычно держит заключенных, и ваше бегство не осталось незамеченным. Надеясь, что вместе с другими пленниками бежала Берта, мы помогли, чем смогли. Обстреляли погоню, постарались отвлечь на себя внимание преследователей. Но когда из ворот выехала колдовская повозка, которой не нужны лошади, и когда загрохотала адова бомбарда, которую нет нужды заряжать после каждого выстрела, нам пришлось отступить. Было слишком много потерь…
— Мне жаль, что твои люди погибли, — сказал Бурцев.
— Мы давно воюем с немцами, — голос швейцарца посуровел. — А на войне умирают.
Что ж, верное замечание.
Глава 32
— По Швабии ходят слухи, будто у барона фон Гейнца гостит некая знатная особа, — после недолгой паузы продолжил предводитель лесного братства.
Надо же! А ведь визит кайзера Священной Римской Империи, вроде бы, держится в секрете. Наверное, недостаточно хорошо держится.
— Нам неизвестно было, кто именно посетил Шварцвальдский замок и с какой целью. Это тайна слишком хорошо охраняется. Но мы все же решили выяснить, кем является гость барона. И как до него добраться.
— Зачем?
— Убить, — глухо выдохнул арбалетчик. — Один меткий выстрел — и одним важным немцем меньше. Разве это плохо?
Нет, определенно, это все-таки идейный разбойник. Террорист пятнадцатого века, вместо «калаша» вооруженный самострелом.
— Вообще-то гостем барона был император Рупрехт Пфальцский, — сказал Бурцев. — Но, думаю, он уже мертв. У меня, по крайней мере, есть все основания так полагать. Я лично всадил в него… м-м-м… В общем, в Его Величестве сейчас должно быть слишком много дырок, несовместимых с жизнью.
— Знаю, — кивнул Телль. — Теперь — знаю. Берта обо всем рассказала.
— Обо всем? — не понял Бурцев.
— И о том, как ты убил Рупрехта из заколдованной бомбарды тевтонских колдунов, носящих знак изломанного креста, она рассказала тоже. После бегства Берта вернулась к Шварцвальдскому замку. Она наблюдала за крепостью. Видела, как из ворот выехал император со свитой. Потом тайком следовала за отрядом Рупрехта и стала свидетелем вашей стычки там, где дорога проходит меж двух холмов.
Бурцев только покачал головой. Отчаянная, наверное, баба эта ведьма Берта.
Телль вздохнул:
— Жаль, что об императоре нам не было известно раньше — когда Берта отправилась в замковые предместья послушать молву и развязать говорливые языки.
— Почему жаль? — не понял Бурцев.
— Знали б, что в Шварцвальдский замок прибыл сам Рупрехт — были б осторожнее. Берту бы не схватили. И не случилось бы всего… того…
Голос лесного стрелка дрогнул. Зазвучал глухо-преглухо, обещая кому-то бо-о-ольшие неприятности. Бурцев вспомнил Дитриха Лысого, костер перед замком, камеру в башне. Да, много чего пришлось пережить Берте. И можно представить, каково сейчас ее супругу.
— Но никто тогда и предположить не мог, что немцы будут так тщательно охранять дороги.
— Погоди-погоди, ты что, жену на разведку посылаешь? — вдруг сообразил Бурцев.
— Посылаю, — спокойно ответил Телль. — А что делать, если из всех нас лишь Берта может пройти там, где остальным путь заказан. Ее м-м-м изъян не бросается в глаза столь явно.
Собеседник Бурцева снял, наконец, шлем. Отстегнул ремешок под подбородком и… М-да, лучше бы он этого не делал. Ну, не так сразу, по крайней мере.
Вскрикнула и отвернулась Аделаида. Бурцеву тоже стоило немалых усилий не отводить взгляда. Все-таки смотреть на подобных представителей рода человеческого… Не то чтобы противно — трудно. Неприятно. И оттого не хочется вовсе. Люди в таких случаях инстинктивно прячут глаза и воротят носы. Ох, и жутковатым же типом был этот Телль. По сравнению со своим предводителем остальные лесные стрелки казались теперь довольно милыми созданиями.
Лицо, прятавшееся под шлемом и подбородником, перекошено, словно от непрекращающейся зубной боли. Сами зубы, большие и неровные, выступали изо рта. Натянутые на них губы изогнуты в вечной улыбке. Печальной и страшной одновременно. Да, с таким речевым аппаратом трудно сохранить безупречную дикцию. Отсюда, наверное, и сипение, сопровождавшее каждое слово инвалида-арбалетчика.
И ведь это еще не все. Лицевые кости справа вмяты внутрь. Не понять даже — то ли врожденный дефект, то ли последствие тяжелого ранения. Удара булавой, например. Нет, пожалуй, это все-таки врожденное, потому как после таких ударов булавой люди попросту не выживают.
А на голове — на самом темечке — здоровенный, с кулак Гаврилы Алексича, затверделый нарост. Словно плоть и кость, вдавленные в череп справа, выпятились наружу сверху… Что ж, теперь понятно, зачем несчастный калека носит такой высоченный шлемак. А чтоб шишка помещалась.
Шишка была голая, без единого волоска и оттого особенно сильно выделялась на фоне пышной шевелюры рано седеющего брюнета. А может, и не рано. Возраст по изуродованному лицу определить трудно. На шишке виднелся старый шрам — небольшой, неглубокий, но отчетливо различимый на бледной коже, обтягивавшей чудовищный нарост.
Ох-хо-хо… Вот о каких говорят «как бог черепаху»… Вообще удивительно, что миловидная на личико Берта, уродство которой под платьем вовсе и не заметно, выбрала в супруги этакого Квазимодо. Явно не за внешность полюбила. Бурцев сглотнул. Что ж, будем считать — перед нами достойный человек с прекрасным внутренним миром. Повезло, будем считать…