Это было что-то с чем-то! Впереди — тягач «Фамо»[15]. Мощный грузовик с основательными такими колесами впереди, с широкими гусеницами сзади. С открытой кабиной, плавно переходящей в открытый же кузов. Небольшой кузов был нагружен здоровенными каменными шарами непонятного предназначения.
За машиной волочился прицеп…
Восемь колес, жесткая сцепка. По бокам, лишенных бортов, прикреплены буксировочные тросы и ящики с инструментом. Сзади — кабинка с брезентовым верхом и лебедкой. В общем немецкий тягач тащил за собой — не прицеп даже, а целую платформу. На такую и танк встанет. Легкий, по крайней мере. Хотя средний танк — наверное, тоже.
Но сейчас в прицепе…
Бурцев тряхнул головой, пытаясь привести мысли в порядок и сообразить, что за хреновина уложена в прицеп? Эта громадная цилиндрическая бандура, окованная железными кольцами и обмотанная тросами напоминала ему…
Ну, трубу напоминала.
Еще — ракету на стартовой платформе. Без боеголовки. В походном положении. А что? После «магиш атоммины» от цайткоманды можно ждать чего угодно. Снарядят вот сейчас фашики какую-нибудь свою «Фау-2», поднимут над кабиной тягача и долбанут… Хоть по полякам, хоть по литвинам. А хоть бы и по Господину Великому Новгороду, к примеру.
Хотя нет, не полетит такая дура. Аэродинамика — не та. Не ракета это.
— Модфа-а! — донеслось из кузова. Первым высказался Хабибулла. — Это же модфаа!
— Бомбарда! — подтвердил догадку сарацина швейцарец Телль. — Великовата только… малость.
Великовата? Малость? Ага, самую малость великовата!
И ведь, действительно, бомбарда. Но какая! Гаубица пятнадцатого столетия!
Средневековое осадное орудие чудовищных размеров лишь немногим уступало кремлевской царь-пушке. Оно было без лафета и без колес. Только ствол. Метров пять в длину. Тонн пятнадцать весом.
А в кузове лежали — только теперь Бурцев понял это — ядра. Самые настоявшие ядра к артиллерийскому монстру! Каменные, грубо отесанные. Калибр — пятьдесят-шестьдесят сэмэ.
Да уж, бомбардочка… Можно было бы догадаться самому, без подсказки Хабибуллы и Телля. Но сразу понять и принять очевидное помешали невероятные габариты орудия. И абсурдное сочетание: полугусеничный тягач и царь-бомбарда на прицепе… Это ж надо додуматься!
За вездеходом-спаркой вереницей тянулся более привычный для пятнадцатого века транспорт. Телеги — крепкие, большие, а порой и просто громадные, двигаемые многоконными упряжками. В повозках тоже лежали пушки. Только поменьше, поскромнее.
На соломенной подстилке, в веревочных обмотках и деревянных распорках покоились кованные стволы — толстостенные, ребристые. И массивные колоды-лафеты. И каменные ядра. И большие щиты для орудийных рассчетов. По всему выходило: на позиции выдвигалась орденская артиллерия — тяжелая и не очень.
При обозе имелась солидная охрана — тевтонские рыцари и кнехты. Было много прислуги. А вот эсэсовцев — не видать. Кроме двух — в кабине тягача. Видимо, «Фамо» затесался сюда постольку-поскольку…
Обоз не двигался, а обозный люд располагался на привал после ночного перехода. Судя по тому, что повозок с дороги немцы не убрали, отдых планировался не очень долгий. Но лошадей все же распрягали — лошадкам, тянувшим этакую тяжесть, следовало отдохнуть в первую очередь. Кое-где к утреннему небу поднимались дымки.
На скорую руку ставились редкие палатки, натягивались тенты. Для каких-то шишек в белых орденских плащах возводили пару шатров.
Первым «Опель», вынырнувший из-за поворота, заметил часовой в арьергарде. Это был копейщик, сидевшей на облучке задней повозке и грызший зеленое яблоко.
Бедняга чуть не подавался от неожиданности. Закричал что-то. Замахал руками. Несколько кнехтов побежали к грузовику. Полезли в седла рыцари.
Пока, правда, обозная охрана не демонстрировала враждебных намерений. Охрана, как и застава перед платц-башней, принимала «Опель» за союзный транспорт. Однако это заблуждение продлится недолго.
Ну, и что теперь? Поворачивать обратно? А ни фига! Им кровь из носу надо добраться до добжиньских земель и до Взгужевежи. Причем, желательно — поскорее. Пока не обнаружена расстрелянная из арбалетов застава в вайделотском лесу. Пока не распространилась информация о бегстве анкер-менша. Пока не поднята тревога. Пока по всем землям тевтонского ордена не объявлено чрезвычайное положение. Нет, втихую плестись невесть сколько в хвосте медлительного обоза — это, конечно, не дело. Бросать машину и пробираться через дремучие леса пешком — тоже не вариант.
Но сейчас — благоприятный момент для нападения. А что? Проехать между обочиной и телегами можно без труда. Потом — обогнуть махину тягача с прицепом. И — поминай, как звали. В Иерусалиме, помнится, таким макаром Бурцев к городским воротам проскочили Авось и здесь…
Он приоткрыл дверь кабины. Крикнул:
— Эй, там, в кузовке! Приготовьтесь, прорываться будем. Поедем быстро и тряско. Держитесь покрепче. Луки-арбалеты — к бою. Сможете стрелять — стреляйте.
— С богом, Василий, — отозвался за всех Гаврила.
Аделаиду, сидевшую рядом, Бурцев прогнал в кузов. Там сейчас — безопаснее. Лобовое стекло — это все-таки не щит, от случайной стрелы не укроет. На освободившееся сиденье, под правую руку положил «шмайсер», подобранный на заставе в вайделотском лесу. Это — на крайняк. Это — последнее средство, если остановят. Это будет — Бурцев покосился на громадную бомбарду в прицепе «Фамо» — наша тяжелая артиллерия будет.
А орденская стража уже совсем близко. Мечи — в ножнах. Поднятые забрала, удивленные лица. Понятное дело. Ожидали увидеть небесное воинство изломанного креста, а тут — такое дело. За рулем — водила в кольчуге. Из кузова торчат невиданные арбалеты. И швейцарский мутант — жертва радиации Вальтер Телль поднимает над бортом уродливую голову. И на страшном лице — жуткий оскал.
Немцы кричат. Забрала шлемов падают на лица. Руки тянутся к оружию.
И — началось. И — понеслась.
Глава 48
От рванувшейся с места машины отскочить успели не все. Двух или трех всадников сшибло бампером и отбросило в сторону вместе с лошадьми. Еще двоих подмяло колесами. Кто-то из тевтонских рыцарей бросился на грузовик с боевым топором. Разбил фару, рассек капот. Тоже отлетел, кувыркаясь…
«Опель» въезжал в обоз.
Мельком Бурцев заметил, как с задней повозки упал, опрокидывая корзину с яблоками, арьергардный дозорный. Тот самый, что увидел их первым. Упал — как сидел. Копье — в одной руке. Яблочный огрызок в другой. Короткая стрела — в груди.
А из кузова трясущегося грузовика летели все новые и новые стрелы.
Визжала Аделаида.
Вопили дружинники.
Разбегалась в панике обозная челядь. Прыгали за обочину, прятались в лесу.
Да, колесница на двигателе внутреннего сгорания наделала делов. Тех, кого не сразили стрелы, доставало иное оружие. В зеркало заднего обзора Бурцев видел, как секира Дмитрия выбила из седла всадника, атаковавшего машину с фланга. И как Гаврила сшиб шестопером какого-то цепкого тевтона, повисшего на левом борту.
И все же охрана обоза принимала бой. Несколько пеших — отважных, но дурных — кнехтов даже попытались перегородить путь «Опелю» большими щитами. За щитоносцами показались тевтонские арбалетчики.
Два болта разнесли вдребезги лобовое стекло. Ударило в кузов. В крыло. Из левой дверцы кабины тоже высунулся и уткнулся в спинку сиденья тупорылый наконечник.
Бурцев крутанул руль, вдавил педаль газа до упора.
Толчок. Встряска. Грузовик разметал преграду из щитов и людей. Но удержать машину не удалось. «Опель» вильнул в сторону, скрежетнул бортом о распряженную телегу с крупным бомбардным стволом. Выворотил переднюю ось повозки.
И — зацепился. Увяз, запутался в крепких упряжных ремнях, потерял скорость. Начал пробуксовывать, таща за собой непомерный груз — перевернутую телегу с намертво привязанным орудием. Бомбарда будто якорь цеплялась за землю, не желала отпускать.
А со всех сторон уже бегут-скачут тевтоны.
А «шмайсер» от толчка завалился куда-то между дверцей и сиденьем — так сразу и не достанешь.
А стрелы из кузова больше не летят: магазины арбалетных полуавтоматов опустели. И перезаряжать — нет времени: грузовик уже обступали враги.
Их крепость на колесах, их гуляй-город на бензиновом ходу яростно атаковали. Дружинники в Весь кузов уже был в кровищи. А Бурцев все жал на газ, пытаясь выехать, вырваться. Сбросить треклятый балласт.
Надрывался мотор. Удушливые выхлопы расползались вокруг ядовитым сизым облаком. Из-под буксующих колес взметались фонтаны замешенной на крови грязи. Загребая землю, волочилась за «Опелем» разбитая повозка с бомбардой. Машина едва-едва ползла. Пока…
Дмитрий, перегнувшись через борт, рубанул секирой. Раз, другой… Сво-бо-да!
Злополучная телега отцепилась, наконец. Отвалилась.
Грузовик выпрыгнула из орущего месива.
И вот тут-то Бурцев увидел одинокого всадника на здоровенном боевом коне. Впереди. Рядом совсем. Тевтонский рыцарь при полном доспехе, с небольшим квадратным щитом, с длинным тяжелым копьем во весь опор мчался навстречу машине.
Под наконечником опущенного копья трепетал яркий красный баннер. Кнехты-пехотинцы в черных одеждах разбегалась, уступая дорогу всаднику. А попробуй не уступи: разогнавшаяся, обвешанная железом махина способна снести и растоптать любого. Рыцарь-танк раздавит зазевавшегося пешца не хуже «Опеля».
— Готт мит унс! — боевой клич из-под яйцевидного шлема с вытянутым, похожим на песью морду, забралом был слышен даже в кабине грузовика.
Елы-палы! Тевтонский камикадзе шел на таран! Лоб в лоб. Копье в бампер. И на узком пространстве между телегами и обочиной тракта столкновения уже не избежать.
Бурцев тоскливо глянул на торчавший из-за сиденья ствол «шмайсера». Не-а, не успеть!
Что ж, пусть будет таран! Бурцев бросил грузовик навстречу противнику.