«Партизан» выдрал рогатину из тела фрица. Наставил окровавленное острие на Бурцева.
— Вы кто такие, мужики? — спросил Бурцев по-немецки.
Нет ответа.
И оружия под рукой никакого — нет!
А наконечник все ближе, ближе…
— Ты кто, спрашиваю? — пятясь, еще раз поинтересовался Бурцев у обладателя рогатины.
— Скирв-ф-ф… — невнятное шипение, фырчание, урчание и зубовный скрежет.
Клич у них боевой такой, что ли?
Дикари, блин, какие-то. Питекантропы! Только вот палки-ковырялки у них не с каменными, а с железными наконечниками.
Железный наконечник клюнул. Прямо в брюхо.
Незамысловатый такой удар.
Ну, тут-то все просто… Что копье, что рогатина, что штык — один хрен! Бурцев подтянул живот, чтоб случайно не напороться. Развернулся, уходя с линии атаки, пропустил толстую палку перед собой. Перехватил там, где кончалось железо и начиналось дерево. Дернул на себя.
Незнакомец по инерции пробежал пару шажков, так что бородатая морда уткнулась Бурцеву в плечо. Теперь разворот… И локтем — в зубы. Толстяк снова грохнулся наземь. Рогатина осталась в руках Бурцева.
Только вот со всех сторон уже подступают другие зверошкурые партизаны-петикантропы, и у каждого в руках по такой же дубинке с наконечником. Обидно, блин! Если дружина не поспеет — забьют как мамонта. Числом возьмут. А ведь дружина не поспеет. Уже не поспеет…
— Пся крев! — процедил Бурцев сквозь зубы.
— Поляк? — вскинулся вдруг обезоруженный толстяк. — Пан поляк?
Толстяк поднялся. Сначала на четвереньки. Потом встал на ноги. По грязной бороде текла кровь. Странный тип во все глаза пялился на Бурцева. Бойцы с рогатинами озадачено переглядывались
Глава 50
— Тебя король Ягайло прислал? — по-польски это чудище лесное говорило сносно, хоть и с сильным акцентом.
Очень мило! У Шварцвальдского леса фон Гейнц принял их за орденских послов. Здесь же, на тевтонских землях, путают с королевскими посланцами.
— Э-э-э… м — м-м… да, вроде того, — соврал Бурцев.
Опыт подсказывал: в такой ситуации разумнее говорить «да», чем «нет».
— Польский лазутчик! — обрадовался зверошкурый.
А этот провокационный вопрос Бурцев на всякий случай оставил без ответа. Спросил сам:
— А вы? Тоже поляки?
Какой-нибудь заблудившийся и одичавший шляхтический отряд?
— Нет, — тряхнул колтунистой гривой толстяк, — мы — жмудь.
— Жуть?
Бурцев усмехнулся. Ага, жуть она и есть жуть!
— Жемайтины мы[16].
Подбоченясь, толстяк, добавил:
— А меня зовут Скирв…
Ах, так это имя, оказывается.
— Ну, а я — Вацлав, — скромно представился Бурцев.
— Я жемайтинский князь, — торжественно объявил Скирв.
Бурцев снова не смог сдержать улыбки. Ишь, раздувается весь от гордости, а сам перемазан с ног до головы. Из грязи в князи, блин… И по бороде — кровавые сопли. И вонючие шкуры — на голое тело. К-х-хнязь…
— Князь, значит?
Толстяк уловил недоверие во взгляде и тоне Бурцева. Вздохнул. Опустил патлатую голову.
— Ну, пусть и не князь пока. Но глава рода. К тому же великий литовский князь Витовт обещал за верную службу дать мне удел. Потом… Когда тевтонов одолеем и Жемайтия отойдет под его руку.
Так… Витовт, значит. Великий литовский князь. Надо запомнить.
— По приказу Его Сиятельства Витовта, — продолжал Скирв, — князя Великого Княжества Литовского и Русского…
— Погоди-погоди… — изумился Бурцев. — Русского?
— Ну, да русского — тоже[17]. Так вот, по приказу Его Сиятельства я послан в орденские земли высматривать, что твориться на главной немецкой дороге, и извещать об увиденном Витовта.
— На какой дороге?
— Да вот на этой же! — Скирв махнул в ту сторону, откуда появились Бурцев и водитель немецкого тягача.
Ага… Тракт!
— Мы по-над дорогой прошли, почитай, уже всю Пруссию. К Добжиньским владениям выходили. Аж до Взгужевежевского урочища добирались.
— Вы были во Взгужевеже? — встрепенулся Бурцев.
— Были.
— И что там?
— Немцы строить крепость замыслили. Перегородили путь заставой. Место от леса расчистили, землю сровняли. Тын ставят. И людей нагнали уйму. Больше, чем гарнизона в ином замке.
«Интересно, — подумал Бурцев. — Очень интересно. Выходит, Взгужевежа отстраивается заново».
— Большая война скоро будет. Литовцы и поляки с русинами против ордена рать собирают. И орден тоже, вишь, готовится. Знаешь, какими союзниками обзавелся орден-то?
— Ну-у-у… — неопределенно протянул Бурцев.
— Вот и мы пока плохо понимаем, что это за люди. Да и люди ли вообще. Ездят на железных повозках без лошадей, из бомбард стреляют без фитилей и запальных огней. Даже по воздуху летать умеют на чародейских птицах. Колдовское племя — одно слово. Называют себя Небесным воинством и Хранителями Гроба.
Бурцев кивнул. Знакомая песня…
— А откуда их призывают под свои знамена тевтонские магистры — никому не ведомо. Сколько лазутчиков сюда ни шли — толку мало.
— А что… — Бурцев осмотрел жмудина, его рогатину, шкуры — У Витовта, кроме вас других разведчиков нет?
— Ну почему же? Есть и другие. Но они все больше по тевтонским градам, замкам и поселениям ходят. А мы, вот за дорогами следим. Кто куда едет, да с какими силами. Мы, жемайтины, с детства привыкли по лесам таиться.
— В самом деле? И кто же вас к этому приучил?
Скирв нахмурился:
— Тевтоны же и приучили. Со своими колдунами. Орден давно уже Жемайтию под себя подминает. Рыцари креста в наших землях творят бесчинства. Режут, жгут… Известное ведь дело: коли народ не покоряется, немцы его истребляют.
— Ну, целый народ-то, небось, не истребят.
— Почему же? Захотят — истребят. Пруссов, вон, извели всех до единого, теперь за нас принялись.
— Пруссов? Извели?
— Ага. Вся Пруссия нынче — сплошь немецкая область. И говорят в ней по-немецки. Ни одного прусса здесь уже не встретишь, даже в самых глухих местах. Никого не осталось.
— Ну, один-то еще есть, — тихо пробормотал Бурцев.
Бедный-бедный дядька Адам… Каково это — узнать, что все твое племя вырезано под корень. Участь последнего из могикан — штука пренеприятнейшая.
— Что говоришь? — спросил Скирв.
— Да я так, о своем. Задумался просто.
— Ты того, Вацлав… не серчай, что бросился на тебя с рогатиной. Ну, сам посуди. Слышим — у тракта палят немецкие бомбарды. Мы — скорее сюда. Глядь, — ты гонишься за немцем, хранителем этим небесным, и догнать никак не можешь. Я и решил подсобить. А ты — в драку. А потом еще по-немецки кричать начал. Ну, думаю, тоже немец. Вот и хотел пропороть тебе брюхо. Откуда ж мне было знать, что ты из поляков?
— Эх, Скирв-Скирв, напрасно ты мне подсобил, — тряхнул головой Бурцев. — Пленный нужен до зарезу.
— А-а-а. Понимаю, — грустно протянул жмудин. — Мне бы тоже полонянина поймать не мешало, да удержаться — веришь? — никак не могу. Надо схватить, допросить, попытать, а после — предать мучительной смерти. Так не выходит, как надо! Только вижу немца — в голове туман, и руки сами к рогатине тянутся. Тевтоны проклятущие и эти… колдуны-хранители, что похуже орденских братьев будут, почитай весь род наш перебили, а баб и детишек заживо пожгли в сарае. Все что осталось от рода — сам видишь. Ничего, почитай, не осталось.
Скирв обвел взглядов своих зверошкурых бойцов. По мнению Бурцева, их было не так уж и мало. Но у людей средневековья, наверное, свои мерки о большом и скудном роде.
Глава 51
— Ладно, не время об этом, — жмудин-жемайтин махнул рукой, утер повлажневшие глаза. — Скажи-ка лучше, Вацлав, что тебе самому-то удалось вызнать в этих землях?
— Вообще-то я не совсем в этих землях был, — осторожно ответил Бурцев.
— Да? — Скирв испытующе посмотрел на него. — А в каких же?
— Швабия. Шварцвальд…
— Хм… Где это? Названия, вроде, немецкие.
— Ну да, немцы там и живут. Да швейцарцы иногда заходят.
— Кто такие? За германцев? Против?
— Скорее против, чем за.
— И что там?
— Посольство было от Великого Магистра ордена.
— Зачем?
— Тевтоны готовили союз с германским императором Рупрехтом Пфальцским.
— С императором?
— Ну, с самым главным немцем.
— О как! — человек в звериных шкурах задумчиво поскреб давно не мытую голову.
Резюмировал:
— Если тевтонам и колдунам-хранителям станет помогать еще и главный немец, совсем плохо будет.
В общем-то человек в звериных шкурах правильно улавливал суть большой политики.
— И что, союз заключен? — спросил Скирв.
— Нет, — ответил Бурцев. — Рупрехта Пфальцского убили.
— Кто?
— Я.
Несколько секунд Скирв хлопал глазами. Потом гыкнул, хлопнул Бурцева по плечу здоровенной лапищей. Едва с ног не сшиб.
— Слушай, а ты молодец, Вацлав! Жаль, конечно, что этот немец Рупрехт не попал под мою рогатину, но и так тоже сойдет. Вовремя ты укокошил того, как его… императора! Это ж, посуди, как оно славно все получается: пока новый объявится, пока то, да се — война с орденом и начаться, и закончиться успеет.
Бурцев только покачал головой. Этот простой, как веник, толстячок все принимал на веру. Лазутчик, блин…
— Держи свою рогатину, Скирв.
Сзади шевельнулись кусты.
— Помощь нужна? — из зарослей выступил Джеймс. Лицо — расцарапано. В руке — кинжал.
Жмудины напряглись.
Ага, помощь… Поспели к шапочному разбору, помощнички, блин!
— Нет, Джеймс, — хмыкнул Бурцев. — Спасибо, не нужно. У меня тут все в порядке. Уже.
Вслед за брави из зарослей вышел Вальтер. При виде Телля лазутчики Витовта дружно попятились. Наверное, драться с мутантами жмудинским шпионам еще не приходилось.
— Скирв, успокой своих бойцов, — попросил Бурцев. — Эти двое — со мной.
— Скирв? — нахмурился Джеймс. — Жмудины?