Третий…
Ну не сейчас! Только не сейчас!
Бестолковый щелк, щелк…
Искра. Искра.
Огонек!
Наконец!
В руке пыхнул маленький яркий язычок. Перескочил на порох. Пламя шустро побежало по черной рассыпчатой дорожке.
Бурцев покатился в окоп — к Гавриле и Хабибуле. Скомандовал шепотом:
— Лежать. Заткнуть уши.
И показал пример.
На тракте застрекотал пулемет.
Глава 59
Из немецкого бронетранспортера били не по замаскированной бомбарде, не по тягачу с ядрами и не по прицепу. Зоркий фриц целил туда, где уловил подозрительное движение. Где вдруг шевельнулась листва. И пока искристый огонек бежал к затравочному отверстию, пули свистели над окопом пушкарей.
Пулеметчик, правда, успел выпустить не очень длинную очередь.
Бурцев, прикрыл ладонями уши. Подумал: «Только бы нашу „Греточку“ не разорвало от избытка пламенных чувств!».
А грохот был такой, будто разорвало. И бомбарду разорвало. И саму землю раскололо.
Содрогнулся окоп. Весь лес содрогнулся.
Бух-бух-бух! — беззвучно билось сердце.
— Мля! Мля! Мля! — беззвучно шептали губы.
Сыпались земляные комья. Падали ветки, щепка, труха и дерн.
Секунду, а то и целых две лежали в окопе оглушенные, контуженные люди. И Бурцев не видел, не мог видеть, как все было на самом деле.
Как разлетелся зеленый холм маскировки. Как лопнули тросы, удерживавшие орудие, и чудовищной отдачей отбросило прицеп-упор, стоявший позади бомбарды. Как смяло и опрокинуло тягач, а тяжелые каменные ядра покатились из кузова в разные стороны, ломая кусты и молоденькие деревца.
Как «Бешеная Грета», дернувшись всем телом, выплюнула отесанную глыбу вместе с густыми черными клубами, снопом искр, догорающим порохом, расколотым пыжом и тлеющей мешковиной.
Как, словно в жутком кегельбане, этот дымный шар разметал зеленую стену, стряхнул листья с гибких ветвей, понесся, не касаясь земли, по тракту.
Как падали и разлетались люди-кегли.
Первыми на пути ядра оказались мотоциклисты. Их смело и размазало. Смешало хрупкую человеческую плоть и тонкий металл. Солдат и «Цундаппы».
Потом — двое всадников: орденский брат с арбалетчиком. Обоих снесло, словно ураганом. Вместе с лошадьми. Отшвырнуло к обочине. Расплющив доспехи и то, что под ними.
И лишь затем сокрушительный удар обрушился на бронетранспортер.
Массивное ядро долбануло промеж фар. По капоту. По кабине. Броня промялась, вдавилась… Движок — разворотило. Кабину — сплющело. Распахнулись сорванные под чудовищным давлением люки. Разошлись сварные швы бронелистов.
Брызнувшие во все стороны куски колотого камня — большие, маленькие и совсем уж мелкая сыпь — разили подобны осколкам взорвавшейся бомбы.
Осколки снесли защитные стальные щитки впереди, и деревянные щиты вдоль бортов, и пулемет, и торчавшую за ним голову пулеметчика. И всех, кто сидел в кузове. Или почти всех.
Осколки достали, накрыли и изодрали в клочья экипаж аръергардного «Цундапа» вместе с мотоциклом. Осколки разбросали, размазали по обочинам почти весь конный отряд сопровождения. И тевтонских рыцарей, и оруженосцев, и стрелков. Каменные осколки срезали несколько молодых деревьев, словно сухой тростник…
От удара полутонного ядра восьмитонный бронетранспортер сначала клюнул носом землю, потом — подпрыгнул как мячик, дернулся назад, задрал развороченный передок, едва не встал на попа.
И — тяжело рухнул на бок. Давя людей и коней.
Уцелевшие лошади шарахнулись прочь, сбрасывая всадников. Уцелевшие люди тоже орали и бежали. К обочине, к лесу. А из спасительного леса — с двух сторон — стрелы. Навстречу. Короткие, меткие, безжалостные. Из засады били арбалетчики.
Когда Бурцев поднял, наконец, голову, его взору предстала жутковатая картина. Опрокинутый бронетранспортер со смятым в гармошку передком и расколотой кабиной. Оба колеса — сорваны с передней оси. Крылья растопырены — широко, как ноги пьяной шлюхи. Правая гусеница слетела с опорных катков.
Вокруг — разбросанные, раздавленные, разорванные тела и конские туши. Искореженные доспехи. Проломленные шлемы. Расщепленные щиты. Крики и стоны раненых. И оседающая пыль.
Вот оно, бешенство бомбарды по имени Грета!
Впрочем, на тракте кричали не только раненые.
Несколько эсэсовцев и тевтонов — живых-здоровых принимали бой. И сдаваться немцы явно не собирались.
Возле разбитой бронемашины началось копошение. Поднялись щиты, заслоняя людей от стрел. Яростно застрекотали «шмайсеры», полетели с тракта в лес арбалетные болты. Ориентиром для вражеских стрелков сейчас служил столб дыма, все еще поднимающийся из жерла пятиметрового орудия, и развороченные ядром заросли. Да и само массивное тело бомбарды, сбросившей маскировку, уже проступало среди зелени.
Сыпались дождем срезанные пулями ветки и сколотая кора. Взметались фонтанчики земли и дерна. Часто-часто звенело о ребристые бока «Бешенной Греты». Звякало о перевернутый тягач и прицеп. Просвистело в воздухе две или три стрелы.
— Факел! — потребовал Бурцев.
Хабибулла сунул ему в руку палку с тряпкой, от которой несло бензином.
Под пулями, прижимаясь к земле, Бурцев пополз к малым бомбардам, выстроенным в ряд и упрятанным под ветками.
Щелчок зажигалки — и весело пляшет пламя на смоченной горючкой ткани.
Тычок пылающего факела в запальные отверстия.
Одно, другое третье…
Ба-бум! Ба-бум! Ба-бум!.. — сотрясались небольшие тевтонские пушчонки на тяжелых колодах.
Застучала картечь об искореженную броню БТРа и перевернутые мотоциклы. Разлетелись в щепу поднятые щиты. Упали тевтонские арбалетчики и рыцари. Затихли эсэсовские автоматчики.
Глава 60
В этот раз не спасся почти никто. А те, кто все же уцелел…
Один окровавленный эсэсовец — со «шмайсером» на животе, с гранатой-«колотушкой» в руках, один прихрамывающий рыцарь с обнаженным мечом и пяток кнехтов — приняли безрассудное, но единственно верное решение: уходя с открытого простреливаемого тракта, небольшая группка с отчаянными криками лезла вперед. Через проход в сплошной зеленой стене, пробитый пушками. На артпозицию. Врукопашную.
Немцы приближались быстро. Стрелы из-за обочины тракта их уже не доставали — мешали деревья.
Что ж, пришло время ближнего боя. Бурцев схватился за трофейный «Вальтер». Выпустил из остаток обоймы германцам. Успел свалить автоматчика с занесенной над головой гранатой.
Граната взорвалась, выкосив полгруппы тевтонов.
Оставшихся атаковали Хабибулла со скорострельным китайским арбалетом и Гаврила Алексич с шестопером. У немцев, по большому счету, не было шансов. Но в тылу засады, за поворотом лесной дороги, уже истошно и нервно лаяли два пулемета. Это наяривали «MG-42» пропущенных вперед мотоциклистов. Вот о ком забывать не следовало! Вот кто еще может изменить ход сражения.
Два «Цундаппа», наткнувшись на обозные телеги, преграждавшие дорогу, крутились на месте и очередями лупили наугад — по повозкам, за которыми никого нет, по лесу, где никого не видать.
Прячась за кустами и деревьями, Бурцев бросился туда. Там, у баррикад на колесах, сейчас было по-настоящему жарко. Если жмудины высунутся сдуру под огонь, то полягут все до единого.
И ведь высунулись! Вдоль обочины лежали люди в звериных шкурах. Безумцы! Тоже хотели в рукопашную! С рогатинами! На пулеметы!
Но у лесной засады еще оставался последний козырь. Бурцев вкатился в кусты, где ждала своей очереди повозка войны. Двенадцтиствольный орган смерти. Все двенадцать стволов — заряжены. И рядом — факел, пропитанный бензином. А в руке — опять немецкая зажигалка.
Он навалился на двухколесную платформу. Выкатил, раздвигая ветви. Чуть повернул — так, чтобы ближайший мотоцикл попал в пространство между первым и последним стволом тотеноргела.
Сейчас!
Бурцев щелкнул зажигалкой. Запалил огонь.
Наверное, шевеление и пыхнувшее в густой зелени пламя немцы все же заметили. Из «Цундаппа», на который была направлена многостволка, дали очередь. Пули расщепили защитную павезу, засвистели над головой, сбивая листья.
И Бурцев тоже…
Дал свою очередь. Сыграл на органе смерти.
Тотеноргел — не «Бешеная Грета». Здесь запальный отверстий — целая дюжина.
Бурцев с маху мазанул горящим факелам по всем. Посильнее придавливая плюющееся и брызгающееся пламя.
Пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух-пух…
Тотеногрел сыграл двенадцать смертельных нот. Не так громко, как «Бешеная Грета», конечно, и не так споро, как «MG-42». Но все же достаточно эффектно.
Жахнули все двенадцать стволов. Немного растянутым залпом. Но что-то попало в цель.
Водителя повалило на руль, сбросило на землю сидевшего сзади автоматчика. Пулеметчик в коляске откинулся на спинку сиденья.
Видимо, рука рулевого судорожно дернулась на ручке газа.
Взвыл, захлебываясь, мотор. Тяжелый мотоцикл, изрешеченный картечью и потерявший управление, прыгнул в телеги, перегораживавшие тракт. Опрокинул одну повозку, сдвинул другую. Полетел, кувыркаясь, сам. Завалился на бок. Замер искореженной грудой металла. Уже по ту сторону баррикады.
Колеса еще вертелись, двигатель еще кашлял. Разбросанный экипаж лежал неподвижно.
Зато брешь, проломленная трехколесным тараном, открывала путь к спасению.
Второй «Цундапп» заложил крутой вираж. Подпрыгнул на одном трупе, на втором. Понесся к спасительному пролому.
Немцы решили выходить из боя. Прорываться. Вырываться. Надеясь на пулемет и скорость. И ничего уже поделать нельзя! Бурцев с тоской глянул на дымящиеся стволы «органа смерти». Одноразового тевтонского пулемета.
Ничего? Нельзя?
Краем глаза он увидел, как над кустами — у разбитой баррикады поднялись двое. С луками. Бурангул и дядька Адам. Две стрелы мелькнуло в воздухе. Мотоциклист-водитель в круглых защитных очках пригнулся к самому рулю. Пассажир, сидевший сзади — не успел. Первая стрела вошла ему под кадык. Оперение второй затрепетало в груди пулеметчика.