— Есть.
Снова слушает.
Затем бодро отвечает:
— Есть принять меры к усилению охраны театра…
— Какое положение на фронтах? — спросил Ермолай. — А то я мотаюсь на самолете туда-сюда, толком ничего не знаю.
Они с майором Истоминым располагались за столом у окна в кафе и ели макароны с рыбой.
— Положение плохое для нас. Фашисты давят по всем фронтам, Красная армия несет большие потери в живой силе и технике. В тылу действуют диверсанты и всякие подрывные элементы. Наша оборонная промышленность полностью еще не перестроилась на военный лад и не может в полной мере обеспечить потребности армии. Несмотря на это, мы верим в победу и должны сделать для этого все, что в наших силах.
Ермолай согласно кивнул.
— Я в курсе всего, что произошло с тобой во время проводимой операции в Ленинграде и Новосибирске, — продолжал майор. — Из Свердловска мы полетим вместе.
Сергеев делает удивленное выражение лица.
— В Ленинград, вместе?
— Да, брат. Так что успеем наговориться. А сейчас давай, Ермолай, кушай, кушай, дорогой. Силы нам еще как пригодятся…
В это время находящийся за угловым столом мужчина в черной форме железнодорожника внимательно всматривался в парочку военных, сидящих за столиком у окна. Военные, судя по петлицам, — майор и лейтенант, ели и разговаривали. Железнодорожник особенно внимательно рассматривал молодого лейтенанта. Этот молодой человек явно кого-то ему напоминал.
Железнодорожник определенно не хотел, чтобы его заметили эти двое военных. Он периодически закрывался газетой, делая вид, что читает. Пил компот, отворачивался в сторону…
Вот военные, закончив трапезу, поднялись из-за стола и покинули помещение. Через две-три секунды следом на некотором расстоянии от них направился и сосредоточенный железнодорожник…
После завтрака Истомин и Сергеев прошли к военному коменданту.
С разрешения майора, Ермолай позвонил в свое хранилище на Урал и кратко пообщался с заместителем Молевой. Затем написал совсем коротенькое письмо маме…
Ермолай взглянул на часы. Обычно в это время самолет уже вылетал из Свердловска, дабы в разгар ночи преодолеть прифронтовую полосу перед посадкой в Ленинграде. Но Истомин определенно никуда не спешил.
— Николай Максимович, нам уже пора вылетать, — посматривая на свои часы, изрек Сергеев.
— Успеем, друг.
— Но…
— Мы решили поменять время прилета в Ленинград. Мы прилетаем в город в дневное время.
Ермолай неопределенно пожал плечами.
— Делается это, дабы слегка запутать фашистов, — улыбнувшись, добавил майор.
«Запутать», — задумчиво повторил Ермолай…
В салоне самолета Сергеев сделал два импровизированных сидяче-лежачих места для себя и майора. Самолет легко взмыл в небо и быстро набрал высоту.
Ермолай давно хотел задать один вопрос майору, но все не решался.
— Знаю, хочешь спросить меня о своей подруге, Миле Малининой, — всматриваясь в лицо Сергеева, улыбнувшись, вымолвил Истомин.
— Да, спасибо, — смущаясь, выдавил Ермолай. — Подруга она мне или не подруга — я точно не знаю. Честно говоря, что-то мне в ней нравится, что-то нет. Тем не менее, было бы интересно узнать, как там она поживает?
— Специально для тебя, друг, навел справки. Так вот, слушай. Она работает медсестрой во втором эвакогоспитале, дислоцированном в данный момент в Ярославле. По слухам есть у нее поклонник, капитан-медик, хирург из госпиталя.
— Спасибо.
— Вот закончим операцию, ты получишь отпуск и, разумеется, можешь навестить ее. Попытаться…
— Спасибо, — решительно, снова автоматически вымолвил Ермолай.
— Что ты все спасибо, да спасибо?
— А что? У нее своя жизнь, у меня своя.
Истомин потрепал волосы Ермолая.
— Смотри сам, друг, давай лучше подремлем.
Спрашивать о бывшей подруге Ирине, в настоящее время жене Истомина, Сергеев не решился…
Маньчжоу-го, город Синьцзин,
штаб Квантунской армии…
В своем кабинете генерал Янагиту, начальник Информационно — разведывательного управления (ИРУ) Квантунской армии работал со служебными документами. Он рассматривал поступившие в ИРУ донесения о разведывательно-подрывной деятельности против России на Дальнем Востоке и в Сибири.
Начальник Диверсионно-разведывательного управления (ДРУ) Квантунской армии прислал обширное сообщение-разглагольствование с минимальным количеством реальных фактов. Зато Дальневосточный союз казаков атамана Семенова прислал послание с двумя десятками диверсионных актов. Генерал не доверял такого рода хвалебным докладам. Он достал данные своих агентов и стал их сравнивать с данными атамана.
В итоге, как он и предполагал, большая часть терактов подчиненных Семенова оказались чистой «липой». Янагиту обратил внимание на теракт в Новосибирском театре оперы и балета. Генерал читал в одной газете, что русские построили огромный уникальный театр. И вот боевики атамана, судя по донесению, уничтожили несколько помещений в театре с некими ценностями. Информацию о диверсии и взрыве в театре также подтвердил и его агент.
— Зачем уничтожать такое здание!? — воскликнул генерал. — После завоевания Сибири (в чем он абсолютно не сомневался) оно послужит империи Великой Японии! Какие там могли находиться ценности?
Он вызвал адъютанта и приказал направить депешу, чтобы атаман прокомментировал мотивы нападения на театр. Одновременно генерал поставил задачу своему агенту навести подробные справки о Новосибирском театре…
За Ярославлем к их самолету присоединились два наших шустрых ястребка «Як-9».
— Не удивляйся, друг, — видя, как прилип к иллюминатору Сергеев, вымолвил Истомин. — Теперь самолет с грузом будут сопровождать наши истребители. Так будет надежнее.
— Будем летать в дневное время и при сопровождении? — изрек Ермолай. — Но так мы будем привлекать внимание фашистов.
— Сделаем несколько рейсов, пока немцы не разберутся, потом что-нибудь придумаем другое.
«Фашисты знают о нашей операции?» — невесело воскликнул Ермолай и спросил:
— А они точно знают, что мы перевозим культурные ценности?
— Знают, брат.
— Но как, Николай Максимович? Ведь об операции знает узкий круг людей!?
Истомин тяжело вздохнул.
— У Абвера сильная агентурная сеть, в том числе и в блокадном Ленинграде. Не исключаю, что непосредственно и в Эрмитаже. Я, друг Ермолай, для нейтрализации фашистской сети и лечу с тобой.
— Получается и в Новосибирске не случайно некий тип бросил «Коктейль Молотова» в здание театра!? — бросил Ермолай.
— Уверен, не случайно.
Сергеев тяжело задумался…
В окно иллюминатора Ермолай пытался увидеть линию фронта, но облачность не позволила ему это сделать.
Самолет приземлился на знакомый Сергееву Комендантский аэродром. Он и Истомин спустились на землю. Их встретил худой высоченный молодой парень в шинели, пилотке и с винтовкой на плече.
— Здравия желаю, товарищи офицеры, — строго вымолвил боец. — Пожалуйста, предъявите свои документы.
— Ты что, воин, белены объелся? — недовольно бросил Истомин. — Не видишь, что мы — офицеры, прилетели с Большой земли.
— Капитан Максимов приказал у всех прибывающих на аэродром проверять документы.
— Ты что, не узнаешь меня, боец? — воскликнул Сергеев. — Веди лучше нас, боец, к капитану Максимову, — и направился к небольшому аэродромному деревянному помещению.
За ним последовал Истомин и боец…
Ленинград, 15-я линия
Васильевского острова…
Калиновский (Негоциант) аккуратно упаковывал картины, вернее, заворачивал их в принесенные с собой простыни. Уже упакованные картины уносил в машину водитель Герцога.
Невдалеке за столом сидел старик, хозяин квартиры и картин, правда, уже бывших своих картин. Он уже наверное в третий раз, подслеповато щурясь и бубня себе под нос, пересчитывал полученные от Калиновского деньги за картины.
Калиновский был не совсем доволен сделкой, упрямый старикашка согласился продать только половину картин из списка Герцога. Правда, за 3 часа переговоров Калиновскому, наводя страхи на старика, удалось хорошо сбить цену картин, картин действительно ценных. Наводка у Герцога была очень даже правильная. Радовало то, что, сбив цену, Калиновский часть денег Герцога, предназначенных на картины, оставит себе.
«Хитер все же Герцог, — невесело раздумывал Калиновский. — Все блин… просчитал. И меня самого, и беднягу-старикашку с картинами, и военное время…».
Сергеев и Истомин вошли в кабинет и увидели ходящего по помещению взъерошенного капитана Максимова. Невдалеке — сидящую на стуле растрепанную, плачущую женщину.
Максимов строго взглянул на вошедших офицеров, бросил:
— Здравствуйте, товарищи Сергеев и Истомин. С прибытием, — и махнул рукой стоящему в дверях высоченному худому бойцу.
Сергеев и Истомин поздоровались, боец удалился и закрыл дверь. Внезапно женщина жалобно запела:
Серая косынка,
Телогрейка черная,
Кирзовые сапоги,
Матушка моя Русь…
— А ну прекрати давить на психику! — прикрикнул на нее капитан.
Женщина прекратила пение.
— Представляете, — решительно продолжил капитан, — оказывается, в день, когда Сергеев первый раз вылетел с грузом на Большую землю, на КПП аэродрома приходила незнакомая женщина. И этот боец Мордвинова, — кивнул на плачущую женщину, — пила с ней и закусывала на дармовщинку. А также вела разговоры об аэродроме и полетах с него. Каково? — тихо что-то прошептал. — Что с ней будем делать, товарищ майор?
— Она это сама вам сообщила, о незнакомой женщине? — спросил Истомин.
— Нет. Это выяснилось, когда я стал проводить оперативные действия по предупреждению утечки служебной информации. То есть, проводить опрос боевого охранения.