За день до отъезда в Канаду я оказался в приемной председателя КГБ в главке. Но многочасовое ожидание встречей с Андроповым не завершилось. В июле 1971 года я с семьей возвратился из отпуска в Монреаль.
Еще перед отъездом в отпуск Джеффри интересовался, возвращусь ли я в Канаду, и, если возвращусь, просил позвонить ему. Присутствие всей моей семьи в стране можно было использовать в качестве предлога для посещения дачи Джеффри, где обстановка способствовала дальнейшему втягиванию его в игру.
Расчет строился на том, чтобы в беседах затронуть вопрос о даче, позавидовать ему, а главное, высказать безысходность моего положения: большая семья – тут уж не до дачи, автомашины и той жизни, которая мне представлялась.
Позвонив Джеффри, я встретился с ним и во время деловой беседы навел его на эту мысль.
Уже начинала набирать силу чудесная золото-багряная канадская осень, в отличие от нашего «бабьего лета» называемая здесь «индейским». Дача располагалась на берегу озера длиною километров десять, половина его уходила за границу в Америку. Сама же граница обозначалась двумя таможенными зданиями, стоящими на противоположных берегах. Движение по озеру не возбранялось, но в отдельных случаях таможенная стража задерживала и досматривала лодки.
Нас ждали, готовился обед. А пока Джеффри предложил мне, жене и старшим детям прокатиться на моторной лодке. Сын и дочь немедленно согласились, а жена хотела остаться с младшим сынишкой. Но Джеффри настойчиво просил жену принять участие, и она согласилась.
И вот моторка несется по глади озера. Сын почти сам управляет ею. Все ближе условная граница между США и Канадой: пятьсот, четыреста, триста метров… Джеффри обращается к моей жене:
– Нина, вон за теми таможенными домиками всю вашу семью ожидает отличная жизнь. Там – Америка. Там – деловые люди, подобные вашему мужу, весьма нужны. Не хотите ли и вы стать гражданкой Америки?
Я делал перевод, но, задавая вопросы, Джеффри фактически обращался ко мне. Улыбка сияла на его приветливом лице: вроде бы и шутка, вроде и нет. Оставались считаные метры до границы…
Когда есть задание вовлечь Джеффри в игру, подальше его не пошлешь, даже делано не следовало возмущаться. Да и вопрос о Штатах возник неспроста – ведь семья была в сборе, в Канаде. Вопрос не праздный, и нельзя было лишать его (и стоящих за ним) надежды «на благоприятный исход» в разработке русского.
Напряженность разрядила моя шутка:
– Джеффри, можно было бы побывать в Штатах, да нас ждет обед. На голодный желудок такие вещи не обсуждают.
За столом разговор вращался вокруг дачи Джеффри. Я высказывал желание приобрести дачу по приезде в Союз. Назывались приблизительные оценки в рублях, которые переводились в доллары, делались намеки на скромные финансовые возможности моей семьи.
После короткого отдыха все пошли купаться. Мы с Джеффри поплыли к середине озера. Он продолжил разговор о даче: действительно ли она в России стоит так дорого? Я ответил: очень дорого – и дача, и кооперативная квартира, покупка которой самая насущная проблема нашей семьи, а это кабала на многие годы.
Мимо проходила парусная лодка, и я воскликнул:
– Вот проплываем мимо «моя несбыточная мечта». У нас все это безумно дорого. А меня всегда тянуло к путешествиям под парусом. Но сейчас, когда семья разрослась до пяти человек, все это только мечта…
У меня действительно был интерес к парусу, яхтам, моторкам. В Канаде выписывал журнал о них, иногда покупал литературу по теме, бывал в яхт-клубах, которых было довольно много по берегу Святого Лаврентия, дома же делал наброски «будущих» яхт.
Материальные затруднения и поиски путей выхода из них демонстрировались и другими способами. Получив из Москвы план кооперативной квартиры, мы с женой, естественно, обсуждали его. Подключили к беседам знакомых в совколонии. Особое место в обсуждениях занимала будущая меблировка квартиры. Зная, что контрразведка «навещает» и подслушивает дома советских граждан, я не сомневался: им известно обо всех этих увлечениях. Поэтому информация, полученная Джеффри в тот день на даче, должна была дополнить мозаику «тайных желаний» нашей семьи.
Проникнуть в мою квартиру или сделать закладку «жучка» в спальне, на балконе было «делом техники» и не составляло особого труда – мы жили в обычном доме среди канадцев со средним достатком.
Еще в семидесятом году по линии торгпредства было разрешено снимать квартиру в городе. Инструкция требовала – не более тридцати пяти квадратных ветров. За следованием ее пунктам строго следила специальная комиссия. Она рисовала планы наших квартир за подписью «треугольника» – руководства, парткома, то есть партийной организации, месткома, то есть профкома. В Москву посылались по специальной форме обоснования «законности» наших действий. Как и всякая форма, она носила всеобъемлющий характер в масштабе Союза. О, это был образец бюрократического творчества! В ней не хватало только графы, на какие средства я жил до революции.
Унизительная опека, заставлявшая сотрудников совколонии лицемерно именовать блага в тридцать пять метров заботой правительства, оборачивалась не менее унизительными объяснениями с канадской стороной.
Не раз ко мне, да и другим, приходили представители канадских правительственных структур по социальной защите населения, объясняли, что с двумя детьми мы не имеем права жить в таких стесненных условиях, что по канадским законам разнополые дети не могут жить в одной комнате, требовали подыскать другую квартиру.
Естественно, бюрократическая система Союза не могла учитывать законы какой-то Канады. На знамени бюрократии и у нас, и во всем мире значится: «Все, что вышло не из-под нашего пера, – это от лукавого». Двадцатидвухэтажный дом был весьма удобен. Стоял он на склоне горы и имел два выезда, разнесенных по вертикали, – на первом и восьмом этажах. Семиэтажный гараж, прилепившийся к дому, венчался стеклянной постройкой – бассейном с сауной и солярием на крыше. Зимой ярко освещенный бассейн, особенно в снегопад, придавал этому месту фантастический вид, вызывая восторг наших ребятишек. Мы же радовались, что семьи устроены по-человечески.
Правда, для нас, разведчиков, бассейн и другие прелести стеклянной постройки были редкими радостями – выбирались мы туда от случая к случаю.
Выезды из дома на две улицы создавали оперативные удобства: возможность скрытого ухода в ночное время. Перепад в восемь этажей создавал некоторые трудности для контролирующих подходы к дому. Мы предполагали, что за тремя семьями едва ли станут держать два стационарных поста, да еще круглосуточно. Косвенно все говорило, что наши догадки верны.
Через дорогу от дома находился прекрасный парк на Королевской горе. Удобна была близость генконсульства, где находилась наша резидентура.
Квартира была удобна так же условно: ни прихожей, ни коридора. Комнаты смежные, а вместо кухни – китчинет, такая «щель» между плитой, холодильником и шкафами в один метр площади. Китчинет отделялась от общей комнаты решетчатыми деревянными створками.
За эти же двести долларов, что выделяло нам торгпредство за тридцатипятиметровое благополучие, на окраине города можно было снять отдельный дом в 5–7 комнат, меблированный, с террасой и огромной кухней, гаражом и с ухоженным участком. В таком доме могли бы жить две семьи, экономя государству почти две с половиной тысячи долларов в год, но…
Но беспощадная иррациональная система, думающая только о букве инструкции, а не о человеке, категорически запрещала любые отклонения от указаний свыше. Считая, что она стоит таким образом на страже финансовых интересов государства, система присвоила себе право выступать от имени государства и диктовать условия, лишенные здравого смысла. Логика систему не интересовала.
Однако система просчиталась – она не оговорила сумму за метраж. Вот почему мы снимали квартиры в довольно комфортабельных домах.
…А тогда, на берегу озера, я думал, что оставшаяся часть дня, может быть, пройдет без приключений. Но я все же плохо знал Джеффри, ибо он решил свозить нас на соседскую ферму. Автомашина двигалась по проселочной дороге, петляя среди вековых дубов. Чувствовалось, что мы двигались в направлении американской границы. Неожиданно, как бы шутя, Джеффри сказал:
– Вот мы и в Америке! Может быть, не будем возвращаться в Монреаль? Есть у меня здесь знакомый, который уже сегодня примет вас всех на ночлег, а уж завтра подумаем о возвращении.
С деланым гневом, благо предлог был достаточно серьезный, я возмутился, сказав, что Джеффри, сам того не ведая, ставит под удар всю мою карьеру:
– Не сносить мне головы, если мое руководство узнает, что я нарушил границу США. Это же политическое дело! И никакие оправдания не помогут!
Как всегда, приятно улыбаясь, Джеффри заявил, что он пошутил и что граница еще далеко.
Он отвез нас на ферму, где мы осмотрели отлично организованное хозяйство по разведению племенных коров. На ферме работали всего три человека: фермер – отставной военный, его жена и сын.
В тот же вечер, но уже без приключений, мы возвратились в Монреаль.
Политика и разведка
Первый день пребывания советского премьер-министра Алексея Николаевича Косыгина в Оттаве начался с происшествия. Когда он и канадский премьер-министр Пьер Трюдо появились на Парламентском холме, их встретили случайные посетители этих мест – радушно, по-канадски гостеприимно, приветливо.
Неожиданно через барьер ограждения перепрыгнул молодой человек лет двадцати. Он бросился к Косыгину и повис у него на плечах.
Я видел эти кадры по телевидению не один раз. Косыгин с ношей на плечах продолжал двигаться и спокойно разговаривать с Трюдо. Прошло секунд десять, пока опомнились канадские и советские охранники. Парня схватили, скрутили и оттащили в сторону. У Косыгина в это время ни один мускул на лице не дрогнул.
Нападавший оказался венгром, родители которого выехали в Канаду в 1956 году после известных трагических событий в Венгрии.