Главный же вывод из случившегося – разведчик любую ситуацию должен рассматривать с позиций осложнения его пребывания в чужой стране. Морально быть готовым к неожиданным поворотам.
За несколько часов в Вашингтоне я побывал в мавзолее Авраама Линкольна, на Арлингтонском кладбище, а вот увидеть город со смотровой площадки знаменитого «карандаша» – стелы Вашингтона – не удалось. Времени было в обрез.
Огромный лайнер Л-1011 авиакомпании «ТВА» на час с небольшим завис в воздухе между Вашингтоном и Нью-Йорком. Слабый гул двигателей и редкое покачивание давали знать, что я все-таки в летящем самолете.
В главном салоне лайнера на сотню пассажиров сидело всего несколько человек, часть из которых спала или безучастно взирала на огромный экран телевизора с ковбойским фильмом.
Но вот подлетное время кончилось, и на экране появилось пространство, которое обозревает пилот самолета со своего места. Самолет выходит на посадочную прямую. С помощью телевизора мы наблюдаем, как набегает бетонная полоса. Мягкий толчок – и мы в аэропорту имени Кеннеди…
А через несколько дней Ил-62 доставил меня домой. Начинался новый этап работы «московского агента» КККП.
Письмо председателю КГБ
Отчет по операции «Турнир» занял несколько дней. Я работал в новом здании разведки на юго-западе Москвы, выезжая туда под легендой. Приходилось скрывать от руководства и товарищей эти поездки. Иногда встречал в коридорах сотрудников из НТР, они интересовались моим приездом в дальний конец Москвы. Все время приходилось быть начеку. Спасало то, что я активно работал над десятками заданий по линии НТР с позиции Внешторга.
К семьдесят пятому году вновь появились задания повышенной сложности, связанные с имитацией космоса в условиях Земли. Была развернута работа по добыванию информации об экономике Китая, особенно тех ее аспектов, которые усиливали его военный потенциал.
К этому времени мне удалось обобщить приемы и способы добывания информации по Китаю, которые я свел в справку о выборе организаций – носителей информации торгово-экономического характера. Фактически этот материал в полтора десятка страничек стал методическим пособием для сбора информации по этой стране.
Информация поступала из нескольких источников, среди которых был специалист по авиакосмической технике. Китайцы пригласили его в качестве консультанта. Несколько недель его пребывания среди китайских ученых и на заводах позволили оценить общий уровень развития этой отрасли промышленности. Поступила от него информация о планах ее развития на ближайшие годы, сотрудничестве с западными странами, состоянии исследовательской базы и, что важно, о потребностях отрасли в импортном оборудовании, материалах, расширении конкретных заводов и нуждах в специалистах.
Бывает так, что разведка длительное время работает с источником, но возможности его не вечны, и оперативное дело сдается в архив, а связь с ним прекращается. В семидесятые годы экономическая разведка еще не была организационно оформлена, поэтому получение материалов по экономической проблематике было не столь трудным, как реализация.
Звучит это парадоксально, но так и было с экономической информацией, добытой инициативно. В частности, разведчиками, работающими под прикрытием. Думаю, случаи получения информации об экономике Китая в какой-то степени ускорили переход экономической разведки на организованное начало.
Одним из источников, дело которого готовилось к сдаче в архив, был «Шток». Этот бизнесмен имел торговые отношения с Ближним Востоком и рядом стран Арабского Востока. Ему подсказали путь по налаживанию контактов с Китаем. «Шток» был вхож в торговые, экономические и финансовые круги ряда европейских стран, имел связи в их правительственных кругах, располагал капиталом в нескольких ведущих банках Европы и имел контракты с фирмами-производителями в Англии, Италии, Франции, США и в немецкоговорящих государствах.
Первая информация пришла от «Штока» из Франции: подробное досье одной французской корпорации, в котором были собраны сведения об уровне электронной промышленности Китая. Материал был настолько интересен, что более чем тысячу страниц полностью перевели на русский язык в течение трех дней и направили в ЦК КПСС.
На основе этой информации «Штоку» было подготовлено конкретное задание с учетом его возможностей. Так в наших руках оказались подробные документы, освещающие позицию европейских банков в отношении развития торгово-экономических и финансовых контактов с Китаем, в частности, по основам кредитных сделок.
Я с благодарностью вспоминаю мою работу с «помощниками». Но именно в середине семидесятых у меня остался тяжелый осадок от участия в судьбе внешнеторгового профессионала – моего «помощника» еще с шестидесятых годов, когда я привлек его к сотрудничеству.
«Комов» был энтузиаст любого дела. Для меня он послужил моделью при попытке сформулировать критерии первичной оценки деловой личности. Были и другие знакомые коммерсанты и специалисты, но «Комов» особенно интересовал меня в этом отношении. Дело в том, что за основу деловых характеристик человека я брал ответственность в его отношении к делу. Она характеризовалась тремя параметрами: организованность, обстоятельность и обязательность. Каждый их этих параметров имел несколько признаков. Я назвал все это «системой “О”» плюс три «О»: ответственность – это организованность, обстоятельность и обязательность. Сотни раз эта «формула» спасала меня от работы с людьми, не способными решать серьезные вопросы, которые много говорили и мало могли сделать, не умели управлять временем или проникнуть в глубину вопроса.
Так вот, «Комов» был отличным «помощником», причем в лучшем смысле слова добровольным. Мы были с ним одногодки и быстро нашли общий язык на основе увлеченности работой во Внешторге.
Я уехал в Канаду, а «Комов» года через три – в одну из стран Европы. Я возвратился в «Теххимимпорт» в семьдесят втором, и почти сразу из командировки приехал «Комов», не пробыв за рубежом и двух лет: его досрочно отправили из страны наши «бдительные» контрразведчики.
Уже во Внешторге «Комов» рассказал мне: в той стране его обвинили во внеслужебных связях с местной гражданкой. Для сотрудника Внешторга это было равносильно «профессиональной смерти» – «Комов» стал невыездным, даже в соцстраны, и, конечно, не мог рассчитывать на служебный рост, хотя и окончил Академию внешней торговли.
Попытки помочь «Комову» через мои возможности в НТР не дали результатов – все отмахивались от вмешательства в дела контрразведчиков, а те отвечали, что заключение о неправильном поведении «Комова» за рубежом давали сотрудники НТР. Круг замкнулся. Я понимал, что разорвать его может только что-то необыкновенное.
Начальник архивного отдела КГБ, из недр которого идут сведения в ЦК КПСС в виде разрешения на выезд за рубеж, показал мне оперативное письмо из резидентуры, в котором говорилось, что «Комов» «имел внеслужебные связи с местной гражданкой русского происхождения». Добавил, что это вопиющая безграмотность в оценке поведения советского человека за рубежом, а приписка о том, что «Комов» якобы «проявил при разборе дела неискренность», говорила о вмешательстве партийных органов посольства.
Что означают «внеслужебные связи»? В лифте? В дружбе семьями? В постели?
Исповедуя принцип деликатного использования мощи госбезопасности в отношении наших граждан, я встал на защиту «Комова». Что греха таить, раньше я испытывал робость в борьбе с сильными мира сего. Но к этому времени уже двадцать пять лет как я в рядах госбезопасности – целая жизнь, пора выступать и в таких ситуациях с позиции здравого смысла.
Когда руководство НТР ответило окончательным отказом уточнить термин «внеслужебные связи», я вынужден был инспирировать «письмо председателю КГБ». Его должен был написать «Комов».
Я знал историю «Комова» во всех деталях, верил ему, а не моим коллегам, которые, возможно, под воздействием «бдительных» контрразведчиков сломали жизнь толкового внешторговца и прекрасного «помощника». «Комов» поведал мне историю общения с дочерью русского эмигранта еще времен Гражданской войны. Ей было за пятьдесят, она держала продуктовую лавочку вблизи дома, где жил с семьей «Комов». Услугами лавочки пользовались многие советские граждане. «Эмигрантка» была весьма приветлива с такой клиентурой, контрразведка не препятствовала этому, внеся лавочку в список благонадежных объектов контрразведывательного наблюдения.
Скандал разразился неожиданно. Под Новый год в страну приехал новый сотрудник резидентуры. Он поселился в бывшей квартире «Комова», с которой тот только что съехал. В Рождество в нее пришла «Эмигрантка». Узнав, что семья «Комова» съехала, попросила нового жильца передать жене и дочери «Комова» простенький новогодний подарок. «Эмигрантка» назвалась другом семьи, с которой часто общалась.
Молодой разведчик, еще не остыв от многочисленных предупреждений о кознях эмигрантов, был «потрясен» фактом общения.
Дальше все завертелось по известному сценарию: молодой сотрудник доложил резиденту и представителю контрразведки, в дело вмешался партком посольства. «Комов», по натуре вспыльчивый человек, стал энергично протестовать, но после короткого «суда» ему приписали «внеслужебные связи» и «неискренность при разборе дела». А так как он не хотел каяться в не совершенных им грехах, его убрали из страны.
– Извини, друг, но я больше ничего сделать не могу, – сказал я «Комову» после очередной встречи с руководством НТР.
– Анатолий, я понимаю, ты столкнулся со стеной. Мне все это надоело, язва снова обострилась – уже две трети желудка вырезали. Уйду в промышленность, в Министерство химии. Но туда меня зовут в отдел внешних сношений, а это опять выезды за рубеж, которые мне запрещены твоей службой.
– Твой вопрос может разрешить только председатель КГБ, – осторожно стал я подводить «Комова» к мысли о письме в адрес руководства.
– Но как до него добраться? Не идти же на прием?