ивные хитрости, а труд разведчика-нелегала, нелегкий и увлекательный. Естественно, мы при встречах обсуждали и уточняли отдельные эпизоды из секретных воспоминаний Зарубина, которыми зачитывались, нарушая режим дня и ночи.
С упоением отдавались военно-физической подготовке: легкая атлетика, баскетбол и волейбол, купание в местном озере, лыжные гонки… Частенько в азарте футбола на задворках школы мяч улетал за забор. Вслед за ним лез виновник. Иногда мяч возвращался сам собой вместе с криком: «Получайте, дяденька-шпион…»
Фразу «А вот у нас в деревне Гридневка…» я слышал во многих подразделениях разведки, где работали мои коллеги и однокашники по школе. И, что греха таить, даже на всех континентах мира, правда, со всеми мерами предосторожности.
В сентябре шестьдесят первого года трое из «североморцев» были направлены в 10-й отдел ПГУ для работы по научно-техническому направлению разведки.
Линия «Икс»
В первых числах сентября я поднялся на восьмой этаж штаб-квартиры внешней разведки КГБ на Дзержинской площади в качестве постоянного сотрудника отдела, известного как научно-техническая разведка – НТР.
В шестидесятые годы здание занимали несколько управлений: первое – разведка, второе – контрразведка, третье – военная контрразведка и так далее. Один из этажей оставался за пограничниками. В соседнем здании размещались хозяйственные и вспомогательные службы, партийный и профсоюзный комитеты и отличная библиотека, заполненная в значительной степени книгами, конфискованными при арестах.
Здания носили ставшие привычными названия «дом один» и «дом два».
Разведка занимала основную часть «дома один». Подъезд для сотрудников НТР был пятым или шестым со стороны улицы Кирова. Правда, войти можно было и через любой другой, но это более длинный путь – здание занимало целый квартал. Переходы из корпуса в корпус, принадлежащих разведке, контролировались службой внутренней охраны.
Широкие коридоры, крепкие, добротно сработанные двери кабинетов, винтообразные лестницы и просторные лифты, в чем-то таинственный двор: там можно было увидеть знаменитые «воронки» – крытые автомобили для перевоза арестованных и заключенных, вооруженную автоматами охрану.
Отдел НТР занимал около семидесяти комнат, начиная с номера 800. Разведывательные задачи НТР были сформулированы в документах ЦК КПСС и Совета Министров СССР и сводились к добыванию секретной информации о тенденциях развития, новых достижениях науки и техники, технологии производства на Западе и образцов – все это для оборонных целей.
Возглавлял НТР Леонид Романович Квасников, организатор активного противодействия запретным санкциям Запада на доступ моей страны к передовым технологиям. Во главе запрещающих государств стояли Соединенные Штаты, подчинившие своим интересам Англию и Францию, ФРГ и страны Бенилюкса, Италию и даже Японию.
Нужно было «взломать» преграды КОКОМ – комиссии по контролю, ибо мир становился все более безумным в гонке вооружений – ядерных, химических, бактериологических. Таковы были главные условия «холодной войны».
НТР набирала силу, уже доказав стране свою значимость в деле создания отечественной атомной бомбы. Именно разведка нашла аргументы для развенчания определения кибернетики как «гулящей девки империализма», по трактовке марксистов-догматиков. В момент отрезвления от идеологического угара разведка преподнесла нашим полуподпольным кибернетикам воистину драгоценнейший подарок – тысячи фотопленок с секретными работами американских ученых. Стратегия нашей науки и техники была в поле зрения Квасникова.
Когда я пришел в НТР, она была представлена в шести ипостасях, осмысленных и выстраданных Квасниковым как основные направления по проникновению в секреты Запада: ядерное, авиакосмическое, электронное, медицинское, так называемая «разная техника» и, наконец, химическое, в которое определили и меня.
Было еще одно направление, информационное, – для разработки разведывательных заданий и реализации добытых материалов в организациях и ведомствах, выступавших под именем «заказчик». Главным из них была могущественная военно-промышленная комиссия, которая анализировала интересы научно-исследовательских институтов и заводов оборонных отраслей промышленности, тщательно сортировала заказы и, выделив деньги в иностранной валюте, спускала разведывательное задание главе и идеологу НТР.
Леонид Романович Квасников пришел в разведку во второй половине тридцатых годов, оставив блестящую карьеру ученого-химика, специализировавшегося по взрывчатым веществам. В годы войны он возглавлял резидентуру НТР в Нью-Йорке, которая решала задачу проникновения в «Манхэттенский проект» – создание американскими и другими учеными Запада первой атомной бомбы. Один из активных помощников Квасникова по «атомному шпионажу» и теперь в НТР был Владимир Борисович Барковский.
В годы войны Барковский работал в Лондоне и под гитлеровскими бомбами добывал информацию по атомным секретам. Он получил образцы военной техники, которую союзники тщательно скрывали от Красной Армии. К примеру, новейший радиолокационный прицел для бомбометания. Позднее в США работал по кибернетике и авиакосмической проблематике. Коллеги из других подразделений называли нас «иксами», то есть работниками линии «X», а мы их – «ПР» – политическая разведка или «КР» – внешняя контрразведка. Откуда появилось название «X» в секретной переписке между резидентурой и Центром? Об этом ходили разные версии.
В переписке разведывательную линию НТР обозначали значком «X». В левом верхнем углу писалось: «№ 121/Х от 23.02.61 года», то есть номер оперативного письма по линии НТР и дата. Якобы «X» выбрал сам Квасников, исходя из Х-лучей Рентгена. Образно говоря, разведчики «просвечивают» чужую информацию. Но, возможно, это и дань плодотворной работе Квасникова в области химии.
В резидентуре за рубежом мои коллеги шутливо обращались ко мне:
– Ну, что ты еще там «нахимичил»? Вы, «иксы», неизвестно чем занимаетесь. То ли дело у нас: политическая информация – каждому ясно. А вы? «Химики» неизвестно чего, извините за выражение…
Направление химии или «группа химии» занимала в отделе кабинеты с 843-го по 849-й. Здесь работали сотрудники – кураторы по всем развитым странам мира. Деление было условное – по языковому принципу. Англоязычные – США, Англия, Япония; франкоязычные – Франция, Бельгия и другие; «немцы» – ФРГ, Австрия, Швейцария и примыкающие к ним Скандинавские страны. Другие континенты равномерно делились между основными странами. В моем ведении находились Англия, Израиль, Япония и несколько стран Латинской Америки. На США «сидел» отдельный сотрудник. Он же занимался сопредельными Канадой и Мексикой.
Личные дела разведчиков, работавших за рубежом, находились в моем сейфе. Выяснилось, что в Израиле работает Герой Советского Союза, участник войны, а в Англии – в основном сотрудники, которые впервые выехали за рубеж.
Мне предстояло получать присланную из резидентур почту, изучать ее, отвечать на вопросы, предварительно согласовав ответы с руководством, проверять иностранцев по учетам на предмет их возможной связи с контрразведкой противника. Я готовил предложения по активизации работы с иностранцами, разрабатывал разведывательные задания, исходя из возможностей зарубежных источников.
Задания, по которым работали разведчики за рубежом, касались технологии переработки нефти, нефтехимии и химии и продукции на их основе. В то время наши военные заводы нуждались в сведениях по изготовлению специальных смазочных материалов и пластмасс, термостойких синтетических каучуков; а из ярко выраженных технологий для «оборонки» – в твердых ракетных топливах, отравляющих веществах и образцах химико-бактериологического оружия.
Меня поразила слабая, на мой «контрразведывательный» взгляд, конспирация. Три сейфа, заполненные оперативными делами, обычно были открытыми, на столе громоздились и оперативные письма и шифртелеграммы. Возглавлял нашу троицу в кабинете старший оперуполномоченный Василий Васильевич, который вел переписку с Лондоном и руководил работой Володи, куратора по США и Франции. Василий Васильевич, или «ВВ», имел опыт работы в Англии, а Володя готовился выехать во Францию. Когда наступала пора отпусков, вся работа по странам ложилась на оставшихся двоих, – о какой конспирации могла идти речь.
Володя выехал во Францию. Пришедшая вскоре после этого шифртелеграмма из Парижа ошеломила меня: Володя в срочном порядке возвращался из командировки, к которой готовился не один год. Мы терялись в догадках. Выдворение? Не похоже – он еще не успел «наследить» перед контрразведкой противника. Провал агента? Володя еще никого не принял на связь за несколько дней. Причина оказалась банальной: алкоголь. В компаниях я никогда не видел Володю пьяным. Крупного телосложения мужик, он умел выпивать. И все же его подвела далеко не лучшая традиция отмечать прибытие нового коллеги выпивкой. Володя тщательно скрывал свой старый недуг – облучение во время работы в исследовательском институте радиационной химии. Нервное напряжение переезда, акклиматизация и алкоголь сделали свое дело: могучий на вид человек потерял сознание на улице в сотне шагов от дома. А далее – полиция.
Все бы ничего, но при себе он имел записную книжку, в которую, вопреки всем правилам конспирации, внес имена, адреса и телефоны перспективных для разведки иностранцев. Последнее и решило его судьбу: из КГБ Володя был уволен. А ведь он любил поучать меня, новичка в разведке, на примерах разъясняя правила конспирации и обращения с секретными документами…
На работу я ходил, как на праздник, за час до начала рабочего дня. Как-то утром, освобождая кабинет для уборки, я прикрыл сейф и, стоя на пороге, слышал ворчание уборщицы, особенно заметное, когда она дошла до стола «ВВ», заваленного нужными и ненужными предметами и бумагами.
– Что-то не так? – спросил я.
– Молодой человек, я лет двадцать работаю здесь и убираю по утрам два десятка кабинетов. Раньше народ здесь был аккуратнее, столы так не заваливал. А ведь каждую вещь нужно поднять, протереть. Эх вы, сотрудники госбезопасности…