Гнилозуб поскрёб небритую щёку, прищурившись, посмотрел на пламя.
– Ладно, по габарям, – изрёк он наконец. – Попробую. Ты, вообще-то, знаешь, что здесь двенадцать по Рейману? Румата – десять, даже у варваров – десять, Гиганда – девять, Страна Отцов, вообще-то, уже восемь, а здесь – двенадцать?
Максим знал.
– Ты знаешь, что раз я вор-на-кормлении, то у меня скоро плановое ментоскопирование?
Этого Максим не знал.
– И что, если докопаются до моих нездешних… моментов, мне кирдык?
Максим воткнул шпажку в расселину между двумя валунами.
– Извините, Шарль, я не хотел бы…
– Не хотел он! Не понимаешь, да? Сейчас объясню. Любые воспоминания оттуда, – он ткнул пальцем в невидимое сейчас, у костра, небо, – у них значит: чокнутый, вообще-то. Чокнутого в психозону. Да только там долго не живут, в психозонах. На психах местные эскулапы опыты ставят. Говорят, секретный приказ самого Императора, да пребудет с ним сила Подземных, ищут, значит, рецепт бессмертия. Дошло, вообще-то?
Прекрасная страна, подумал Максим, замечательная страна. Похоже, я был слишком низкого мнения о Неизвестных Отцах с их мозгопромывочными башнями… Отцы по сравнению с местным людоедом – мальчики в песочнице. А ведь Островная Империя сумела отсидеться за океаном, пока на Материке шла ядерная бойня, здесь нет ни разрухи, ни голода…
– Послушайте, Шарль, вор-на-кормлении – это что?
– Это должность, вообще. Ты во втором КОМКОНе? Тогда не знаешь. Фишка такая, что Внешний Круг ничего не производит. А жрать-то вообще надо, и вообще… Раньше, значит, пиратством много промышляли, потом, когда на Материке отвоевались, брать там стало, вообще-то, нечего. Да и брали-то «кузнечики», а они хрен поделятся. Короче, всё мы получаем оттуда, – Эркьер снова махнул рукой в сторону ворочающегося во тьме моря. Жратву, оружие, радиолы, шмотки… Вот так. Всё получают «кузнечики». Отбирают что получше, а остальное распределяем мы, воры-на-кормлении. Потому так и зовёмся. Часть на общак, часть на кичу, часть – мужикам. Всё должно быть справедливо. Поэтому – ментоскоп. Чтоб, значит, воровал по понятиям. Ты мне лучше вот что скажи: как ты из «конторы»-то живым ушёл? Может, сгодится. Оттуда, вообще-то, никто не выходил. Только выносили. Бывало – по частям.
Шарль Эркьер, вспомнил Максим личный файл вора-на-кормлении в БВИ, доступ – открытый. Крупный специалист по истории низовых субкультур и преступных сообществ Земли и землеподобных планет. Автор фундаментального труда «Семантика, семиотика и сравнительный структурально-лингвистический анализ криминальных арго-гуманоидных цивилизаций». Доктор философии. Лауреат Аристотелевской премии. И так далее. С 70 года – прогрессор, планета Саракш. М-да…
– Мне не хотелось бы об этом вспоминать, – сухо сказал Максим.
Следователь-подонок своё заслужил, подумал он, и даже жаль, что не успел ничего понять. Недавняя жертва, скорчившаяся в приступе животного ужаса, под изрытой тысячами пуль бетонной стеной… Не спеша подойти, небрежно помахивая стеком… пнуть носком сапога… Легче всех отделался солдатик, плечами которого Максим воспользовался, чтобы сигануть через четырёхметровое ограждение. Переломы обеих ключиц, надо думать. С прочими расстрельщиками дело хуже. Покалечил крепко, а инвалиды, как, впрочем, старики, больные или вот – сумашедшие, в живых тут долго не задерживаются…
«В критических ситуациях поступай по своему усмотрению», – сказал Экселенц.
«Муки совести теперь не беспокоят тебя», – добавил Колдун.
Гнилозуб кивнул.
– Жаль. Не по понятиям мыслишь, Мак. Думал, баш на баш. Я тебе про пацана твоего, ты мне…
Максим осторожно потёр шрам на щеке. Зажило. Совсем.
Из расстрельного тупика выхода не предполагалось, поэтому сразу за стеной начинался девственный ночной лес. Интересно, почему все палачи предпочитают творить свои дела по ночам? Даже когда им ничего не угрожает? Максим сориентировался – все возможные варианты доставки «шпиона» Капсука были просчитаны при подготовке операции, и штаб имперской контрразведки считался наиболее вероятным. Правильно считался. Через пару часов он уже был в городе, на условленной «хазе». Хозяин – тощий, высохший уголовник Шнырь виртуозно вертел бритвой в слабых, бледных пальцах. Внезапно лезвие оказалось у самых глаз Максима, но он лишь улыбнулся – совсем не той радостной улыбкой, которую более двадцати лет назад раздавал направо и налево юный гээспешник, ненароком угодивший в плен обитаемого острова, – а жутковатой, насколько позволили страшные гнойные рубцы, и Хмырь залыбился в ответ, и кивнул, и принялся прокаливать лезвие над спиртовкой… Вскрыл и прочистил нарывы, залил вонючим самогоном, и этот же самогон они потом пили почти до самого утра…
– Пора, – сказал Гнилозуб, поднимаясь. – Ты как в темноте?..
Катер скользил по проливу, и на траверзе впереди уже смутно маячила береговая линия Серой зоны. Водомётный двигатель работал почти бесшумно, лишь звонкие удары волны в днище катера выдавали его движение. Пронизывающий ледяной ветер – встречка – дул против течения в проливе. Как объяснил Гнилозуб – самое то, береговые сонары засечь не должны, на радаре их не видно, а там как Духи распорядятся. В Серой зоне никто не бывал, а те, кого, случается, туда выдёргивают, назад не возвращались. Слухи? Слухи разные: одни говорят – ад, изверги обитают страшные, другие, напротив, верят, что рай на земле, и душу морскому дьяволу готовы заложить, чтобы туда попасть. Ну да ничего, скоро сам всё узнаешь…
– А про пацана твоего, значит, так рассказывают. В первом же десанте на материк отличился – десантный катер попал под лучевой удар, экипаж с копыт, бойцы – тоже, а парню вообще хоть бы хны, и всех вытащил. Ему тогда ответственное спецзадание – добыть этот самый передатчик. Ну он и добыл, прямо с танка ихнего снял…
Вот оно что, понял Максим. Вот какое видение показал мне Колдун. Знать бы ещё – зачем?
– Его, натурально, к ордену, Трилистник и всё такое, а он на вручении возьми да и брякни, мол, значит, не нужен мне орден, и вообще – неправильно всё это, и не хочет он… Его бы за это сразу в расход, да только кто, вообще-то, такими кадрами разбрасывается? Он же один такой, кого лучи не берут. И его, значит, на кичу, чтобы в разум вернулся. Как раз туда, значит, где излучатель, им же добытый, на зэках испытывали… Да только недолго он там прокантовался. Прилетели центровые и забрали. Так что, вообще-то…
Гнилозуб вскочил, тыча пальцем куда-то за борт. Максим обернулся: берег был уже совсем близко, но слева, под водой, стремительно приближалось к катеру вытянутое фосфоресцирующее пятно, и Максим внезапно понял, что это такое, и рявкнул: «В воду!» – и сам оказался за бортом, и мощными гребками уходил всё глубже, глубже, чтобы не достало осколками и взрывной волной. А потом ватный, но тяжёлый молот всё же нашёл его и ударил по голове…
Внутренний КругПочти такие же
– Что же вы так неосторожно, сударь, – пожилой полицейский сокрушённо покачал блестящей от пота лысиной. Фуражку он снял – припекало изрядно.
– Да так как-то… – пробормотал Максим, у которого всё ещё плыло перед глазами. Контузия, однако. Мощная попалась торпеда. Такой и Белую субмарину подорвать, как два пальца обос… Массаркш, заразился от Труохта Гнилозуба, упокой его Духи… Чёрт, что же я несу. Погиб ведь не просто вор-на-кормлении, а – прогрессор, землянин. Бедный Шарль… Ладно, это всё сопли. Он знал, на что шёл, и я знал… Ещё неизвестно, что меня здесь ждёт.
– Не положено через пролив плавать, понимаете? – сказал полицейский. – Тем более где попало. Существует специальный коридор для прохода транспорта. А вы, очертя голову… И-эх, что с вами теперь делать – ума не приложу.
Он с искренним сочувствием смотрел на оборванца со следами заживших ран на небритых щеках. Китель полицейского был расстёгнут, торчали седые волоски на потной груди. На ремне, сколько можно было видеть из-за нависающего брюха, болталась резиновая дубинка. Другого оружия не было. Максим с облегчением перевёл дух. Убивать его, похоже, в ближайшее время не собираются, а значит, и самому убивать не придётся. Пока, по крайней мере…
– Отведите меня в участок, – пришёл он на помощь полицейскому, пребывающему в явном затруднении.
– Ну скажете тоже – в участок, – улыбнулся тот. – Участок для местного хулиганья предназначен. Там, кстати, Першо-дурачок отдыхает, опять у мадам Мишту клумбу изгадил… Короче, сударь, занято местечко… Да и не положено плывуна в участок…
– А что положено с плывунами делать? – поинтересовался Максим.
– В город везти, – ответил полицейский. – В распределитель.
– Ну так и везите.
– Да не на чем, сударь! Машина наша сломалась. Господин начальник участка вчера изволили отметить День Тезоименитства, ну и перебрали малость. И вздумалось им, значит, покатать мадам Мишту, мгм… Хорошо, идёмте… Будьте любезны, вон по той тропиночке…
Полицейский показал на песчаный просёлок, поднимавшийся через дюны к редкому леску. Кривые, узловатые стволы в жёлтых чешуйках, чёрные корявые ветки, длинные зелёные иглы – ни дать ни взять сосны в Приморье или лиственницы. И воздух! Максим с наслажением вдохнул густой хвойный запах. После миазмов Гнилого моря и вони застенка здесь пахло, как в раю. Да что там – в раю. Как на Земле. Как дома.
Не расслабляться, приказал себе Максим. Отвезут тебя сейчас в местную контрразведку, там узнаешь, как тут на самом деле пахнет.
Увязая в песке, они перевалили через дюны, а дальше тропа стала твердой, хорошо утоптанной. Приходилось только смотреть под ноги, чтобы не спотыкаться о перебегающие дорогу «сосновые» корни. Навстречу им попалась стайка ребятишек с удочками. Они почтительно поздоровались с «дядей Притулатаном», поглазели на «плывуна» и застучали босыми пятками вниз, к морю.
– Куда это они? – спросил Максим.
– Известно куда, – отозвался Притулатан. – На мол, рыбалить. Сейчас у сайсы самый жор. На мытника идёт как бешеная… И-эх…