Исидор Тяжельников, неутомимо работая веслом, сыпал названиями геологических эпох, перечислял редкие ископаемые, не забывая упомянуть имена первооткрывателей. А экскурсанты, сидевшие тише воды ниже травы, почтительно внимали его речам, да разевали рты, когда Тяжельников небрежным хозяйским жестом указывал на завиток исполинской раковины, проглядывающий сквозь монолитную толщу.
Только один экскурсант оставался равнодушен к сказаниям геологического аэда. Рослый длинноволосый мужчина с узким лицом североамериканского индейца не вертел послушно головой, не ахал восхищённо, потупив взор, сидел он на кормовой банке, опустив мосластую длань в красноватую воду, просеивая её между пальцами.
– Обратите внимание на этот пласт, – вещал Тяжельников. – Характер его трансгрессии свидетельствует о катастрофическом происхождении данного залегания. Образовалось оно на верхней границе так называемой эпохи Маренго, любопытнейшего периода в геологической и не только истории Редута. Как вам должно быть известно, именно в эпоху Маренго появились предки бицефалов… – Он коротко хохотнул. – Прошу не путать со знаменитым Буцефалом… Бицефалы – вторая разумная форма жизни на Редуте. Просуществовала около миллиона лет, наибольшего расцвета достигла примерно за две тысячи лет до своего исчезновения… Впрочем, о бицефалах вам гораздо более квалифицированно расскажет профессор Бауэр, когда мы вернёмся на базу… А теперь я прошу, друзья, обратить внимание на эту великолепную окаменелость…
Тяжельников вцепился могучими руками в каменный выступ и затормозил каноэ, несколько экскурсантов принялись ему помогать – течение реки в каньоне было не быстрым, но упорным. Индеец присоединился к помощникам. Экскурсовод поблагодарил и приступил к рассказу о причудливом образовании, напоминающем скелет колоссальной радиолярии.
На закате, когда погасла солнечная радуга в водопаде, каноэ причалило к пристани научной колонии. Зажглись жёлтые фонари вдоль набережной. Из кафе долетала музыка. Гуськом взбирались на небосвод луны. Экскурсанты цепочкой потянулись к белым домикам, ласточкиными гнёздами примостившимся на широких уступах скалистого берега. Экскурсовод задержался на пристани, любуясь тройной лунной дорожкой на маслянистой глади реки.
– Улетели за тридевять парсек, – сказал кто-то у него за спиной, – а всё так же любуемся самым банальнейшим зрелищем на свете. Ну разве что с добавкой двух лишних лун.
Тяжельников обернулся, посмотрел исподлобья на нежданного собеседника. Индеец подошёл и встал рядом.
– Возможно, – проговорил Тяжельников. – Но мне это зрелище не надоедает вот уже…
– Семьдесят лет, – завершил за него Индеец.
– Я вижу, молодой человек, вы хорошо осведомлены о моей биографии… Да, я здешний старожил… Довелось, знаете ли, быть среди если не первооткрывателей, то уж точно – первоисследователей… Прилетел и остался. И не жалею. После Земли Редут лучшая планета во Вселенной… Простите старику эту романтическую чепуху…
– И вы никогда не скучаете по Земле?
– Нет… Я её почти не знаю… Родился, учился, готовился к космическим экспедициям… С двенадцати лет не думал ни о чём другом… Смешно, но порой мне кажется, что я и родился-то не на Земле.
– Вы даже не подозреваете, Исидор Сергеевич, насколько близки к истине…
Тяжельников непонимающе уставился на странного длинноволосого молодого человека, потребовал:
– Рассказывайте, коли уж начали.
Индеец не торопясь изложил ему историю подкидышей. За время его рассказа Тяжельников успел раскурить трубку, красноватое пламя озаряло его худое задумчивое лицо.
– Занятно, – отозвался он, когда Индеец закончил своё повествование. – Впрочем, здесь, на Редуте, можно и не такое услышать…
– Далеко не каждая занятная байка касается тайны личности, – парировал его собеседник. – Тем более не какой-то там абстрактной личности, а вашей, собственной, Исидор Сергеевич.
– К чему этот романтический надрыв, молодой человек? – произнёс, попыхивая трубкой, Тяжельников. – Что было, то быльём поросло… Если вы жаждете сатисфакции, обратитесь в Мировой Совет. Там разберутся… Меня же моя жизнь вполне устраивает. Не важно, благодаря ли Провидению, Странникам ли или этому вашему злому гению, как его бишь… Сикорскому, но я провёл лучшие свои годы на Редуте. Надеюсь здесь и помереть.
– Посмотрим, – буркнул Индеец.
Трубка осветила тяжёлое, в складках, лицо старожила мефистофельским огнём.
– Если только вы меня не похитите, – сказал Тяжельников, – и не вывезете тайком на Землю.
– Звучит заманчиво, – откликнулся Индеец.
– Кстати, молодой человек, – проговорил Тяжельников. – Вы ведь так и не представились.
– Александр Дымок к вашим услугам, сэр.
– Приятно познакомиться, – отозвался Тяжельников. – Да, да, вы не поверите, но, невзирая на ваш байронический облик и туманные угрозы, я и в самом деле рад знакомству… Я ещё во время экскурсии почувствовал к вам невольную симпатию… Неудивительно, ведь мы практически братья… Так вот, во имя этой симпатии я хочу показать вам одно удивительное место… Если, – последовала интригующая пауза, – вы не боитесь, Саша.
Дымок фыркнул.
– Ах да, – спохватился Тяжельников. – Простите, я совсем забыл, вы же зоопсихолог и прогрессор… Тогда прошу на борт!
Дымок скользнул в каноэ. Невеликое судёнышко даже не колыхнулось. Старожил планеты Редут сошёл «на борт» с меньшим изяществом. За вёсла взялись оба. Под серебристым мостом тройной лунной радуги каноэ заскользило вниз по течению. Стены каньона становились всё ниже, раздавались вширь. Впереди забрезжил туманно-серый простор, справа и слева ограждённый сторожевыми башнями утёсов. Послышался ровный немолчный гул, воздух приобрёл солоноватый привкус. Река впадала в морской залив.
– Смотрите внимательно, Саша! – велел Тяжельников, тыча заскорузлой рукой в туманную даль.
Дымок послушно всмотрелся. Серый сумрак впереди чуть заметно колебался, как будто от реки шёл ток нагретого воздуха. Дымок машинально пощупал воду – холодная.
– Что это? – спросил он.
– Это ещё не всё, – откликнулся Тяжельников. – Сушите вёсла, Саша! Пусть лодка идёт по течению.
Дымок положил весло рядом с собой. Своё весло старожил тоже вытащил из воды и держал наперевес. Медленное течение лениво влекло каноэ к едва различимому дрожанию воздуха. Вдруг весло Тяжельникова с отчетливым стуком ударилось о невидимую преграду. Каноэ развернуло кормой вперёд. Не дожидаясь команды, Дымок тоже схватился за весло, упёрся им в колеблющуюся пустоту.
– Кому здесь понадобилось дискретное силовое поле? – осведомился он у Тяжельникова, по всему видно, довольного произведённым эффектом.
– Если бы знать, – отозвался тот.
– Так это… это не ва… наша работа?
– Не человеческая, хотите сказать… Нет, это поле уже существовало, когда корабль Хендриксона опустился на Молчаливом плато.
– А генератор? Обнаружили?
– Следопыты ощупали здесь каждый дюйм… Базальт, ракушечник, лессовые отложения. И ничего больше.
– Бицефалы?
– Возможно… а может быть, и Странники…
– Так зачем вы меня сюда притащили, Исидор Сергеевич?
– А чтобы вы поняли, Саша, на Редуте есть чему посвятить себя до конца дней… Ведь дискретное силовое поле, существующее само по себе, не единственная загадка этой планеты. И даже не самая странная.
№ 10 «Фиалка»
Марсианская пиявка – сору тобу хиру – сестра-близнец той, что украшала вестибюль Музея космической зоологии в Кейптауне, встречала входящих оскалом чудовищной пасти, напоминающей многочелюстной грейфер. Только, в отличие от кейптаунского экспоната, это было не чучело, а искусно сделанная голограмма. Поэтому здешняя летучая хищница впечатляла гораздо сильнее. Пожилые люди вздрагивали, а бдительные мамаши молниеносно хватали за руку любознательных отпрысков, дабы уберечь от «грозной опасности». Чаще всего испуг был мимолётным и сопровождался немного нервическим смехом, как только посетители понимали, в чём дело, но случались и самые настоящие истерики. И с некоторых пор перед голограммой красовался яркий транспарант с предупреждением, выполненным на нескольких языках, в том числе – инопланетных.
Музей естественной истории Марса отличался от своих земных побратимов не только несколько старомодным названием, но и довольно странной экспозицией. В отличие от любого аналогичного заведения на Земле, львиная доля его экспонатов приходилась на ископаемые останки вымерших организмов. Тогда как современный период был представлен летучей пиявкой, мимикродонами, несколькими видами ящериц помельче, марсианским саксаулом и шаровидными кактусами-прыгунами.
Люди застали марсианскую биосферу в период её угасания. Излишне бурное освоение территории и природных богатств Красной планеты только ускорили процесс исчезновения видов. Как водится, спустя полвека после высадки первой экспедиции люди спохватились и попытались сохранить коренных марсиан хотя бы в заповедниках, но сие благое намерение вошло в противоречие с планами терраформирования этого пустынного, насквозь промороженного мира. Пришлось пойти на компромисс. Часть Тёплого Сырта накрыли гигантским спектролитовым куполом, под которым самым тщательнейшим образом были воссозданы условия существования, с коими столкнулись на Марсе первые колонисты.
И теперь все желающие могли облачиться в доху и унты, закрыть лицо кислородной маской, пройти через шлюз, чтобы оказаться в мёрзлой, почти лишённой живительного кислорода пустыне. В сопровождении опытных, хорошо вооружённых гидов туристы получали право любоваться оловянными пятнами солончаков, наблюдать за прыгучими кактусами и с замиранием сердца надеяться, что вон из-за того бархана стремительно вырвется продолговатое щетинистое тело марсианского тигра – знаменитой сору тобу хиру.
Для тех же, кто не испытывал тяги к романтике такого рода, существовал Музей естественной истории Марса. В его светлых, просторных залах можно было без всякого риска изучить жизнь и нравы летучей пиявки, а также всё причудливое эволюционное древо её предков, начиная от крохотных червячков, полтора миллиарда лет назад копошившихся в беспредельных элладийских болотах. Бо́льшую часть года главными посетителями музея были школьники, проходившие марсианскую живность по предмету внеземной биологии, но в дни каникул нашествие любознательных школяров прекращалось и гулкие залы пустовали, раз