во пояснила:
— Помнишь, в «Золотой короне» ты рассказывал о подмастерьях казненного артефактора-менталиста?
— А, это! — отозвался Вольф, — Давным-давно!
— И мне не сказал?! — до глубины души поразилась я волчьему вероломству.
— Да нечего там рассказывать. Сбежал самый толковый из учеников казненного шоркаля, три года назад, с Голых копей. Описание есть, кого искать — понятно… Но сомневаюсь, что он действовал один: ему на каторге ноздри вырвали, да и вообще, пять лет в таких условиях никого не красят. Появись подобный субчик в районе с дорогими особняками — его первая же собака страже сдаст. Нет, у него точно есть сообщник, способный появиться на той же Кирпичной и не вызвать подозрений. Так что, указания страже и уличным патрулям выданы, вместе с описанием установленного преступника. Ищем!
Лейт скептически хмыкнул.
— Но не верю я, что кого-то удастся найти… Если их до сих пор не повязали — значит, они либо успели уйти из города сразу после проваленного заказа, либо залегли глубоко на дно… — помолчав немного, он добавил, — Думаю, мы имеем дело с гастролерами. Такие ребята нигде подолгу не задерживаются, два-три удачных дела — и меняют место.
— Напакостили и скрылись, — задумчиво резюмировала я.
— Угу, — кивнул Вольф. — Еще вопросы есть?
— Так точно! — вскинулась я.
— Скажите, капитан, — мурлыкнула я, перебираясь со своего места на более удобное, капитанские колени, — а зачем вам медвежья шкура в гостиной перед камином?
— Это чтобы после оборота было где поваляться, девочка! — назидательно сообщил мне Серый Волк.
— Глупости какие! — фыркнула я, соскакивая на пол, и потянула оборотня за собой. — Пойдем! Я покажу тебе, для чего нужна шкура перед камином! И, Вольфгер… — ласково шепнула я ему на ухо, на миг прижавшись всем телом. — Оставишь на мне еще один засос — убью!
— Ты с ума сошла! — отец ощутимо злился. — Это невозможно!
— Почему? — воскликнула я.
К такой отцовской реакции я была не готова, ожидая почему-то, что он легко согласится выполнить мою просьбу под соусом гражданского долга.
— Эва, ты предлагаешь мне провести в приличное место под видом члена семьи преступника! Ты… Как ты вообще могла такое подумать?!
— Тебе это ровным счетом ничего не будет стоить! Пара упоминаний — а всё остальное я сделаю сама!
Разговор в отцовском кабинете накалялся. Отец, плотно укоренившийся за рабочим столом, среди корреспонденции и договоров, держал оборону — я не сдавалась. Старший братец Марион, с удобством устроившийся на диване, с интересом наблюдал за представлением.
— Папа, — вздохнув, начала я сначала — и осеклась под взглядом отца.
— Эва, давай начнем с того, что на ежегодном балу, кроме тебя, будем еще мы с матерью и твой старший брат. Скажи мне, пожалуйста, почему в присутствии такого количества старших родственников, сопровождать гостя будешь ты?
— Отлично, мы приедем все вместе! — согласилась я с доводом. — Так будет еще убедительнее. Вы поздороваетесь с мэром, я выжду несколько минут, извинюсь и проведу нашего гостя к его старому знакомому, капитану Лейту, который, по счастливому совпадению, тоже будет присутствовать! Это нужно для расследования!
— Дорогая, нет. Разговор окончен!
— Почему?!
— Потому что я не числюсь в штате управления стражи! — раздраженно рявкнул отец, и я встречно вскипела.
— Я тоже не состою в штате твоей компании, но тем не менее, когда ты просишь меня провести экспертизу — я приезжаю и делаю!
— Не надо сравнивать! Это семейное дело, в котором ты, между прочим, имеешь долю!
— Вот именно! «Имею долю», а не «состою на окладе»!
Гнев уже явно грохотал в отцовском голосе, плескался вровень с краями, грозя пролиться на непокорную голову. Я тоже закусила удила — и боги знают, чем бы это закончилось, не вмешайся Марион.
— Эва, брось! Какое тебе дело до их расследований, ты ведь даже консультируешь их совсем по другому вопросу!
Братец Марион, ласковый мерзавец и светлая голова, славился умением вползти змеей в любую душу, проникнуть в голову и развешать там лапшу плотными рядами. Поскольку проделывал он это изнутри, у оппонента даже с ушей ничего не свисало, и он счастливо пребывал в уверенности, что это его личная, родная лапша. Его собственное мнение, то бишь.
— Что мне за дело?! Марион, они меня похитили и заперли в подвале! И ты спрашиваешь, что мне за дело?! А теперь добавь к этому тот факт, что это кто-то из приглашённых, а значит, вполне вероятно, кто-то из наших знакомых — а, может даже, и друзей!
Он досадливо поморщился, и я буквально увидела, как он мысленно вычеркивает из списка аргументов пункт первый.
— Я понимаю, что ты жаждешь справедливости и мести, и чтобы никто не остался безнаказанным, — вкрадчиво зашел он на второй круг, — но подумай о семье! Ты представляешь, как долго после этого будут ходить слухи про преступников в семействе Алмия?..
— Минут пятнадцать, — злорадно отбрила я. — Пока не найдут новую тему — представляете, кого-то из городской знати арестовали прямо во время ежегодного городского бала!
Отец и брат синхронно поморщились, хоть отец и делал вид, что увлечен бумагами. А Марион, вычеркнув мысленно пункт номер два, укорил:
— Эва, пожалуйста, пожалей хотя бы маму… Ты, ее единственная дочь, собираешься сопровождать опасного преступника... Представляешь, что с ней будет…
Горестная физиономия подлеца могла растрогать даже святого. Но я святой не была, более того, этому подлецу приходилась родной сестрой, потому решительно пресекла эмоциональные манипуляции.
— Марион, на два слова!
И оказавшись за дверью кабинета, выдала:
— Я не хотела этого делать, но… Либо ты уговоришь отца, либо я всем расскажу о той брюнетке, для которой ты просил меня проверить артефакт! — и мстительно улыбнулась.
— Что?! Не было никакой брюнетки! — шепотом взвыл брат, — Я не просил тебя ничего проверять!
— Вот именно! Представляешь, как долго ты будешь доказывать это матери?! — я покачала указательным пальцем. — Подумай об этом, Мар!
Брат зажмурился и выдохнул, проглотив всё то непечатное, что хотел сказать, дав мне повод гордиться его выдержкой и нашим общим воспитанием. А затем молча развернулся и прошел к в кабинет.
— Отец… — услышала я из-за неплотно прикрытых дверей.
— Как она это сделала? — в голосе отца было больше буднично-делового интереса, нежели протеста.
— Шантаж, манипуляция слабыми местами и откровенная ложь, — обреченно признался Мар.
Я победно улыбнулась.
Глава 9. Бал в Ратуше, или о преувеличенной пользе свежего воздуха
Впервые за долгие годы, готовясь к балу, я испытывала волнение. Правда, это было не то трепетное чувство, которое поражает многих дам, от дебютанток до девиц в активном поиске мужа — мое волнение было куда больше похоже на азарт. Нет, в чем-то папенька был прав — притащить на бал в Ратушу уголовника — это просто невероятная наглость. Но именно это почему-то и заставляло меня ждать мероприятия с куда большим нетерпением.
Возможно, дух волчьей охоты — это заразно. Остается надеяться, что я не начну обрастать шерстью и выть на луну — все же это не самое подходящее поведение для женщины моего происхождения и круга!
Дверь благородно зашедшему за мной Вольфгеру я открыла уже в накидке с пушистой меховой оторочкой — улыбаясь в нее и предвкушая грядущий эффект, а в итоге сама застыла на пороге, с трудом затолкав поглубже уж слишком явное восхищение.
Я в принципе отродясь не видела Лейта в форме — мастера сыска в страже не обязаны были ее носить в повседневной работе — в конце концов, им часто необходимо было проводить мероприятия, не привлекая всеобщего внимания. А уж в парадной форме…
Безукоризненно черное, строгое сукно, посеребренные эполеты, справа — посеребренный же аксельбант с острыми металлическими иглами на конце шнуров, слева — золотой знак Мастера сыска, медаль и орден с крупным сапфиром — знак монаршей признательности. Бандитская рожа? Да кто бы и когда мог такое сказать? Я?! Не далее, как вчера?..
Помилуйте, подлая клевета, разве смогла бы я выдать такое в адрес блистательного офицера?..
Ах эта осанка, ах этот разворот плеч, ах эти благородные волевые черты!..
Отогнав томный туман вместе с желанием ухватить волка за этот строгий воротник и утащить в свое логово (или позволить утащить себя — в его, так уж и быть), я ослепительно улыбнулась и шагнула навстречу, пожалев мимоходом, что все же сопровождать меня сегодня будет не Вольфгер, а мерзкий типчик, по которому плачет каторга.
…Интересно, а он танцует? Танцевать ему, конечно же, будет некогда, но — если просто представить?..
— Эфа!
— Ш-ш-ш-што? — ядовито отозвалась я. Дурацкая кличка бесила, но парадоксально льстила самолюбию.
— Ты меня не слушаешь.
— Потому что ты повторяешься, — отмахнулась я. — Вольфгер, я все это слышала от тебя уже десять раз. Я оценила и твою заботу, и твое занудство, причем последнее — куда больше, чем хотелось бы! Успокойся, ради всего святого! Все будет хорошо.
Для того, чтобы предстоящая операция стала возможна, моему капитану пришлось здорово потрудиться.Сперва глава управления стражи взвился, когда узнал, что капитан собирается привести преступника на главное светское ежегодное мероприятие Лидия — бал в Ратуше.Нет, пожалуй, сперва он был потрясен тем фактом, что его подчиненный, оказывается, на такие мероприятия вхож. Но королевская милость — это королевская милость. С ней не поспоришь.
Потом Валлоу уперся, когда узнал, что пропуском в Ратушу для Алемана послужу я. Он буквально исходил пеной, доказывая, что никак нельзя в столь опасное действо втягивать гражданское лицо — особенно мое, и так изрядно пострадавшее из-за капитанского непрофессионализма, разгильдяйства, безответственности, недальновидности, халатности, некомпетентности…
Вольфгер терпеливо пережидал словесный поток, привычно давая начальству выговориться, хоть мне со стороны и казалось, что капитанское терпение, щедро отмеренное богами, мало-помалу начинает давать трещину. Раздражение то и дело мелькало в глазах, которые обычно в таких ситуациях были совершенно оловянными.