Комната Шантель намного меньше, чем у Никки. Одна стена целиком покрыта картинками слонов. На другой наклеены серферские постеры; на одних белокурые девчонки в гидрокостюмах, на других – бесполые фигуры катятся по безукоризненно синим волнам. Над кроватью картина: группа людей в закатном солнце сушит волосы у костра на берегу. На стене напротив – прозрачные полки, украшенные орнаментом. Здесь гораздо чище и уютнее, чем в комнате Джули, больше смахивающей на мешанину проводов от музыкального центра, ноутбука и телевизора, всевозможных шмоток и исписанных цифрами клочков бумаги, кучей лежащих на полу. Здесь, кажется, все вещи на своих местах. Синий халатик – на нем пасутся маленькие слоники – аккуратно повешен за дверью, а под кроватью выстроились в ряд десять разных пар тапочек. Около пятидесяти флакончиков лака для ногтей расставлены на туалетном столике, как цветовая палитра – от оттенков красного до оттенков синего, темные тона снизу, светлые сверху. Вокруг рассажены несколько игрушечных слонят, стоит электрическая зубная щетка (упаковка не снята) и лежат какие-то письма с незнакомыми марками. Посреди всего этого великолепия Шантель рассовывает на кровати фотографии в альбом. Играет «Радио-1» – Джули слышит, как Марк и Лард шутят по поводу погоды.
– Привет? – говорит Джули, постучав по открытой двери.
Шантель поднимает глаза и задумчиво смотрит на нее.
– О… Привет, Джули.
Она встает, приглушает радио, потом опять садится на кровать со своей кипой фотографий и альбомов.
– Прости, что так получилось утром, – выпаливает Джули, сделав несколько шагов в комнату. – Утро у меня было просто жуткое. Я подумала, что лучше загляну к тебе и извинюсь, ну, все объясню, типа того. Наверно, я показалась страшной грубиянкой – взяла и убежала ни с того ни с сего.
– Когда? А, это на улице-то. Не беспокойся. Хочешь сесть?
Джули неловко пристраивается на краю кровати. Больше негде.
– Как Люк? – спрашивает Шантель.
– В порядке. Сильно психует из-за поездки в Уэльс.
– Он правда никогда нигде не был?
– Да.
– Кстати, про Уэльс мне Шарлотта рассказала, – говорит Шантель. – В смысле, вот откуда я знаю… Я никому ни гу-гу. Она попросила не трепаться.
– Спасибо. Что ты там спрашивала про автофургон?
– Шарлотта сказала, что ты хочешь его у кого-нибудь одолжить. Я думала, ты поймешь, о чем я. То есть, если честно, автофургона у меня пока нет, но я сказала Шарлотте, что хочу им обзавестись, чтобы ездить на серфинг, когда сдам экзамены. А она говорит: очень жаль, что ты не можешь одолжить его Джули прямо сейчас, потому что, мол, когда вы поедете в Уэльс, Люку потребуется больше места, чем у тебя в машине, его ведь не выйдет уложить и чем-нибудь прикрыть на заднем сиденье малолитражки.
– Это правда, – говорит Джули. – Тут еще выяснилось, что Дэвид тоже поедет, так что места определенно не будет.
– Дэвид?
– Да.
– А он милый, правда?
– Пожалуй, – говорит Джули. – А когда ты говорила с Шарлоттой?
– Вчера вечером. Она пришла сюда от Люка.
– О… – Почему-то от этого известия Джули становится не по себе. – Зачем?
Шантель сбита с толку. Джули сознает, что задала на редкость странный вопрос.
– Мы просто, ну, знаешь, болтали.
– Да, конечно. Я…
Шантель улыбается.
– А она милая, да ведь?
– Да. Она милая.
– Она мне рассказала, как ездила в Европу, и все такое.
– О.
Джули хотела расспросить об этом Шарлотту, но так и не выбрала подходящий момент. И вот теперь Шантель все об этом знает, а сколько она была знакома с Шарлоттой – пять минут? Джули незаметно ерзает, пытаясь поудобнее устроиться на кровати, хотя сама не знает, что, собственно, здесь делает. На улице морось сменяется проливным дождем, и сильный ветер барабанит каплями в окно. Секунду-другую кажется, будто кто-то окатил дом из огромного душа.
– Обожаю дождь, – говорит Шантель. – Спорим, сейчас на побережье совершенно потрясные волны.
Джули думает о больших прибойных волнах с барашками, похожими на мыльную пену, но разум ее отказывается принять эту картину и превращает волны в высоченные стены обезумевшей воды… приливные волны, мегацунами, которым напрочь смыть прибрежные города – раз плюнуть. Снаружи поливает все пуще, сердце Джули бешено колотится. А вдруг дождь ударит с неба под таким напором, что смоет все прочь? Джули хочется безопасности. Этот дождь полон угрозы.
Шантель все возится со своим фотоальбомом. Находит фотографию козла.
– Это Билли, – говорит она, протягивая ее Джули.
За окном полыхает, потом в небе оглушительно бабахает. Джули роняет снимок.
– О черт, – говорит она.
– Джули?
Джули смотрит на свою обувь. Кроссовки. С этим все в порядке. Можно ли попросить Шантель закрыть окно? Скорее всего нет. А радио? Насколько безумной сочтет ее Шантель, если она попросит выключить радио? Она могла бы уйти, вот только невозможно выйти наружу, когда там молнии. Она должна быть в безопасности, но казаться нормальной. О господи.
– С тобой все о'кей? – спрашивает Шантель. – Ты что, боишься грозы?
Джули выдавливает улыбку.
– Да. Я глупая, да? Ой, извини – я уронила фотку. – Она поднимает ее с пола. – Просто, знаешь, меня немного ошеломила эта молния.
– Ага, меня тоже. Грохнуло будто прямо над головой.
Еще раз вспышка, еще раз бабахает. На секунду свет гаснет. Кровать стоит напротив окна, которое все так же открыто. Джули слишком близко к грозе. Она встает с кровати и подходит к полкам, притворяясь, что разглядывает орнамент. За один день Шантель дважды видела, как Джули психует – сперва из-за вертолета, теперь из-за грозы. Это глупо. Джули пытается взять себя в руки, но к следующей вспышке уже готова расплакаться. Ей хочется одного: чтобы мир оставил ее в покое, чтобы она могла забиться в нору и жить там, подальше от всего этого дерьма.
Шантель явно беспокоится.
– Джули?
– Прости. Я… не дружу с грозами.
– Может, хочешь посидеть в шкафу или типа того?
– А это нормально? Ты не против?
Шантель смеется.
– Вообще-то я пошутила. Но смотри – там, снаружи, действительно черт-те что творится, так что, может, это и неплохая идея. Давай, мы сюда обе влезем. – Она встает с кровати и открывает дверцы огромного встроенного гардероба. За окном снова полыхает, и Шантель чуть ли не запихивает Джули в шкаф, тихонько хихикая.
– Давай, – говорит она. – Залазь. – Слышится раскат грома, Шантель взвизгивает. – Давай быстрей, пока мы не изжарились.
В гардеробе темно и тепло, и Джули мгновенно оказывается в безопасности – это почти иррациональное ощущение, будто здесь ей ничто не угрожает, пусть даже молния ударит прямо в дом, и тот рухнет на землю. В шкафу пахнет чистой одеждой и кожей кроссовок и туфель. Несколько секунд, пристраиваясь поудобнее между Шантель и задней стенкой, Джули слышит лишь собственное дыхание. Потом Шантель снова хихикает.
– Ну и на кого мы похожи?
Джули тоже смеется.
– Я такая жалкая, – стонет она.
Снаружи раздается гулкий грохот, в шкаф проникает тусклый отблеск молнии.
– Я рада, что мы здесь, – говорит Шантель.
– Я тоже.
– Такой шум – гроза совсем разбушевалась.
– Да.
– У меня от электричества волосы дыбом.
– Правда? Господи.
– А может, это я только воображаю. – Шантель смеется. – На кого мы похожи? – повторяет она. – Я рада, что мы не на площадке для гольфа.
– Почему?
– В большинство людей молнии там и попадают. Видимо, во всяких замученных стрессом бухгалтеров, которые таскают с собой кардиостимуляторы. Знаешь, я где-то читала, что, если гроза настигнет тебя на открытой местности, нужно лечь на землю и выставить задницу в воздух.
Джули смеется, однако в уме ставит галочку.
– Но какой от этого толк? – спрашивает она.
– Не помню. Ты, типа, становишься не такой крупной мишенью.
– А.
Шантель слегка елозит, и ее нога касается ноги Джули.
– Кстати, я думала, ты меня ненавидишь, – говорит Шантель.
– Нет, – тут же отвечает Джули. – Конечно нет. С чего ты взяла?
– Ну, я же дала Люку пиво и все такое… Я чувствовала себя жутко виноватой.
– Нет, это тут ни при чем… О господи. Ты все совсем не так поняла.
– Не беспокойся, – говорит Шантель. – Я гиперчувствительная. Может, дело в этом. Просто утром на улице ты так от меня шарахнулась…
– Поэтому я и зашла извиниться, – объясняет Джули. – Ты тут совсем ни при чем.
– О. Круто. – В голосе Шантель слышится облегчение. – Тогда все пучком.
Джули вздыхает.
– Я убежала потому…
– Ты не обязана передо мной отчитываться.
– Нет, все нормально. Слушай, ты вот теперь знаешь, как я боюсь гроз?
– Да. Я тоже боюсь, когда так грохочет.
– Так вот, этот вертолет, ну, утром… Я его тоже испугалась.
– Да, он грохотал как безумный, правда ведь? Я сама вышла на него посмотреть.
Джули нахмуривается.
– Серьезно?
– Да. Страшно было – жуть. Почему ты утром об этом не сказала?
– Я не хотела показаться полным…
– Пугалом? – подсказывает Шантель.
Джули смеется.
– Да. Не люблю признаваться, что мне страшно.
– Понимаю, о чем ты. Кому понравится в таком признаваться?
– Причем порой я боюсь совершенно дурацких вещей, отчего, конечно, не легче.
– Да все боятся дурацких вещей, – говорит Шантель. – Моя мама боится газет.
– Газет?
– Да. Типографской краски. Она в детстве положила газету в клетку к хомяку, и тот издох, потому что краска была ядовитой. В общем, с тех пор она не желает прикасаться ни к каким газетам. Она думает, что, если достаточно долго будет их читать, тоже отравится. Разве не глупо?
– В каком-то смысле вполне логично.
– Да, но логика может слишком далеко завести, правда?
В шкафу тепло и таинственно. Джули чувствует себя здесь в безопасности.
– Ты в порядке? – спрашивает Шантель.
– Да. Мне намного лучше.