Телегин передернул затвор, и второй упырь тоже встал на четвереньки. Мгновением позже прицельные пулеметные очереди разнесли их скалящиеся черепа вдребезги. Только костяное крошево брызнуло.
Увидев, что их непобедимые создания повержены, немцы тоже бросились наутек. Да только куда убежишь из коридора? Петрову даже прицел сменить не пришлось. Так и строчил, держа в рамке крайнюю спину, затянутую в черный мундир. А менялись они сами… по мере убыли. Пока не упал последний… или первый. Смотря как считать.
Лента тоже закончилась, и наступила тишина.
– Все, что ли?! – проорал слегка оглохший от выстрелов Гусев.
– Все не все, а ленту давай! – прокричал в ответ Петров, не отрываясь от пулемета.
И только после этого послышался негромкий смех Малышева.
– Отбой, славяне… Перекур.
Пленный унтер-фельдфебель, оставленный под присмотром Гусева, отличался от теперешнего здоровенным фингалом, расплывающимся на добрую половину левой стороны лица, как родимое пятно. Глаз тоже запух и открывался только частично. Как смотровая щель.
– И как это понимать, Руди? – вкрадчиво поинтересовался Корнеев, имея в виду конечно же не синяк, а попытку напасть на конвоира.
– Я… я…
– Головка от патефона… Прекращай блеять, как кастрат, и отвечай внятно. Иначе наш уговор потеряет силу.
– Господин офицер… Я не хотел. Я – испугался.
– И с перепугу решил напасть на нашего товарища? Знаешь, как это называется?
– Нет-нет… – унтер-фельдфебель поднял руки, словно защищаясь. – Вы неправильно меня поняли… Я не собирался причинить вред вашему бойцу. Но я подумал… А если наши все-таки победят? Ведь вас так мало. И что они увидят? Живого и здорового Рудольфа Глюкмана. Даже без синяка на морде… Кто ж мне поверит, что я не добровольно сдался в плен? Сразу на месте расстреляют… если повезет. Зато теперь… – немец криво улыбнулся.
– Хитер… – хмыкнул Колокольчиков. – И нашим, и вашим, значит…
Заметив, что его хитрость не нашла понимания и одобрения у русских, немец замолчал.
В этот момент в бункер сунулся Петров.
– Братцы, пулемет нужен… Там такое… Автоматами не уложить.
– Бери, – кивнул Корнеев. – Гусев, помоги майору. Вторым номером пойдешь. Заодно и охолонешь чуток.
– Есть…
Гусев подал Петрову две коробки с лентами, потом снял с треноги пулемет и полез наверх.
– Знаешь, Руди, – продолжил разговор Корнеев, – почему-то я тебе не верю. Я думаю, ты напал на конвоира, потому что очень хотел сообщить своим нечто важное. Такое, за что тебе простили бы все прегрешения скопом и на много лет вперед. Я прав?
Немец промолчал, но голову опустил еще ниже.
– А что на острове изменилось столь радикально за последние полчаса? Что появилось такое, чего раньше не было? Ну? Сам родишь, или клещами из тебя тянуть?
Неизвестно, чего больше испугался унтер-фельдфебель, предстоящих «родов» или клещей, но он обреченно кивнул и выдавил из себя:
– Яволь… Я все расскажу. Поверьте, я не потому молчал, что хотел обмануть. Но вы же все равно бы мне не поверили.
– Ты излагай… А мы уж сами разберемся, верить или нет. Но сперва ответь мне еще на один вопрос. Который нынче год?
– Так сорок шестой, какой же еще? – удивился столь странному вопросу немец.
– Сорок шестой, значит… – разведчики переглянулись. – Понятно. А Восточный фронт где сейчас?
– Под Варшавой… – пожал плечами Рудольф. – Второй же год на месте топчемся. Как в мае сорок четвертого сбросили на Краков и Будапешт по бомбе, так с тех пор войска с места и не сдвинулись. Потому что ни у красных, ни у американцев своей бомбы еще нет, а у наших, как говорят, только одна осталась. Но Гитлер пообещал доставить ее в Москву, если советские дивизии хоть на километр дальше на запад пройдут. Поэтому все здесь и сосредоточилось. На севере… Без заводов в Норвегии нам не сделать новых бомб, а американцы атаки с воздуха не боятся. Слишком далеко до них… Чтобы одной-единственной бомбой рискнуть.
Думая, что рассказывает азбучные истины, давным-давно обжеванные всеми газетами и листовками, унтер-фельдфебель неожиданно для себя заметил, что русские внимали с неподдельным интересом и удивлением, словно слышали обо всем впервые. Впрочем, если сопоставить расстояние от фронта до островов Норвегии, то кто знает, как давно диверсанты оторваны от связи. Или…
– Хорошо, – не дал ему додумать новую мысль Корнеев. – А теперь расскажи то, во что мы не поверим.
– Предсказание Вольфа Мессинга…
Наверное, не было в довоенной Европе, да и Америке человека, который бы не слышал о великом маге и чародее Вольфе Мессинге. Скептики считали его великолепным актером, фокусником или гипнотизером, и заявляли, что вся его слава – всего лишь умело поданная иллюзия. Как говорится, ловкость рук и никакого мошенничества. Те, кто не разучился верить в чудеса, были убеждены, что у этого человека есть Дар. Возможность если не повелевать будущим, то хотя бы видеть его. Как у знаменитого Нострадамуса или более скандально известного, но не менее знаменитого графа Калиостро. В Советском Союзе Вольф Мессинг тоже побывал. Выступал с концертами по всей стране, говорят, даже в Кремле был, с самим Сталиным встречался.
Подробности неизвестны, но ходил упорный слух, что в СССР Мессинг попал после того, как бежал из Германии. Где имел неосторожность посоветовать Гитлеру не нападать на Страну Советов, предсказав в противном случае неизбежное поражение вермахта и полный разгром немецкого государства.
Так что упоминание о Мессинге произвело нужное впечатление на Корнеева.
– И что именно он предсказал?
– Я точно не знаю… Только то, что солдатское радио сообщило. Но вроде прежде чем сбежать к красным, он был у Гитлера. Долго беседовали… О чем именно, знают только сам фюрер и Гиммлер.
– Руди, не виляй хвостом. Я сам понимаю, что тебя туда не приглашали. По существу говори.
– Ну, будто бы сказал Мессинг, что в свое время на этом острове откроется дверь и из нее то ли выйдет, то ли в нее войдет нечто, способное то ли привести Германию к победе, то ли полностью ее уничтожить.
– Надвое бабка ворожила, или помрет, или будет жива… – прокомментировал слова пленника Гусман. – Командир, тебе это интересно? Так сходи после войны на Привоз и слушай, пока уши не опухнут.
– Ша, Яша… Про себя мы после поговорим. Сейчас за Германию послушай. Продолжай, продолжай. Кто выйдет и зачем, я так понял, Мессинг толком Гитлеру не объяснил, но хоть откуда – сказал?
– Да… Я же говорил: «Из двери в скале», – развел руками унтер-фельдфебель. – Вы же ее видели, да? Пара царапин на камне. Может, дверь, а может – трещина обычная. Про эту скалу как узнали, сразу спецов направили. Из «Аненербе»… Этого, правда, я тоже не видел. Но говорят, чего здесь только яйцеголовые ни пробовали: и отбойные молотки, и взрывчатку, и кислоту, и автоген, и… В общем, все. Не меньше месяца провозились безрезультатно. Срежут пласт камня, прямоугольник через час-другой на новом срезе проявится. Видели, сколько скалы отколупали? Почти половину островка. Он раньше весь одним утесом из воды торчал. Потом плюнули. Ученых разогнали. Поставили дот и завели дежурство. Все как я и говорил. Станция слежения. Только не за акваторией, а за скалой. С единственной задачей – как только случится что-либо имеющее отношение к предсказанию, сообщить в штаб.
– И ты рискнул…
– Виноват, господин офицер… – Немец неожиданно для всех бухнулся на колени. – Я же никогда в это не верил. Да и не только я. «Омегу-51» считали чем-то вроде гауптвахты. А как штрафников сюда направили, так и вовсе сомнений не осталось. И вдруг… такое… Я чуть в обморок не хлопнулся, когда сперва люди, потом звери, потом… В общем, как во сне! И тут меня словно током ударило… Пророчество исполнилось, а у меня приказ! Доложить! Любой ценой… Ну, я и… Совершенно ничего не соображал, как контуженый действовал. А когда очнулся… – Рудольф опустил голову и поник плечами. Мол, казните или милуйте, я все сказал.
– Понятно… – пробормотал Корнеев. – Как говорят у нас в Одессе, дело ясное, шо дело темное. Осталось один вопрос утрясти. Будем ждать проверяющих из штаба или сразу уходим? Ты как считаешь, Яков?
– А чего? Можно и подождать. Если буром не попрут, а вежливо в гости пожалуют, то лишний язык никому не помешает. Изложит версию, хоть примерно похожую на этот бред… ну, значит, прав был Шекспир. Есть многое на свете, друг Горацио… Хотя о чем это я? Мы и сами ходячее подтверждение. Сорок шестой год, немцы под Варшавой… Какие-то две бомбы остановили наступление трех фронтов… С ума сойти. Говорила мне тетя Соня: «Яша, учись на дантиста. Там все просто. Ты делаешь человеку чем жевать, он делает тебе что…»
Глава одиннадцатая
– Отставить! – Унтер-фельдфебель Глюкман по-прежнему стоял на коленях, но голос его теперь звучал совсем иначе. Не в том смысле, что у заискивающего пленника прорезались командирские нотки, а в том, что он вообще изменился. И этот новый голос теперь узнал не только Корнеев. Колокольчиков с Гусманом тоже переглянулись.
– Я дико извиняюсь… – начал было Яков.
– Потом извинишься, – не дал ему закончить тупо таращащийся на стенку немец. – Сейчас надо хватать мешки. Вокзал отходит… Так у вас, кажется, говорят?
– Макс?
– Да. Это я… И у нас очень мало времени. Этот мир ложный, фантомный, и он вот-вот сотрется. Хватайте, что посчитаете нужным, и бегом в портал…
– Но…
– Посмотрите в амбразуру!
Все глянули в указанном направлении и с трудом удержали рвущийся из груди вздох. Всего за несколько минут мирный пейзаж моря в безветренную погоду превратился в собственную противоположность. Из-за горизонта надвигался ураган… Шторм, циклон, буря… Девятый вал… Одним словом, все, что может себе вообразить человек хоть раз повидавший безумство стихии, а потом умножить на десять.
Свинцовые по цвету и тяжести тучи неслись над самой кромкой кипящей воды, на лету подхватывая пену и брызги с волн, отчего становились еще тяжелее и опускались ниже. Бушующий в остающейся щели между небом и морем ветер исступленно рвал на части облака и волны, но был не в силах преодолеть их, и лишь только подталкивал, подгонял, заставлял бежать еще быстрее. Рассвирепевшее море вставало на дыбы, пытаясь дотянуться до туч, слизнуть с небес, и когда ему это удавалось, туча валилась вниз с грохотом сотни камнепадов, озаряя горизонт огненными сполохами. Такими мощными, словно там начал артподготовку сразу десяток артиллерийских корпусов прорыва.