Так же с бывшими земляками категорически не желают встречаться белогвардейцы из «охранного корпуса». Если изрядно подзабывшие ярость Гражданской войны обычные красноармейцы и командиры 1897-23 годов рождения смотрят на русскоговорящих солдат в немецкой форме как на безвредных экзотических зверьков, то бойцы экспедиционного корпуса и добровольцы в рядах РККА (которые в мехчастях не редкость) не имеют к ним ни малейшей жалости. Страшны ведь не сами слова «пятая колонна», «враг народа» или «изменник Родины»; страшен сам факт существования таких людей, которые, потерпев поражения в политических баталиях и не снискав народной любви, ради восстановления или установления своей власти готовы служить любому иноземному завоевателю, набравшемуся наглости напасть на Россию. И неважно, какую фамилию носит реальный или потенциальный изменник: Краснов, Шкуро, Каминский, Илларионов, Гозман или Шендерович. Все они одинаково прокляты и ненавидимы. И если в двадцать первом веке таким персонажам пока все сходит с рук, то на полях сражений этого сорок второго года с ними не церемонятся. И вообще, многое тут делается гораздо решительнее и брутальнее, чем в нашем мире, где последствия мягкотелости, половинчатости и легкомысленного разгильдяйства проявились в большинстве только через сорок-пятьдесят лет после окончания Второй Мировой войны, когда сделать ничего уже было нельзя.
Бошнякам из так называемого «исламского добровольческого батальона СС» и хорватским усташам, руки которых по локоть в сербской крови, при этом стоит опасаться встречи с бойцами Югославской народно-освободительной армии. Да что там опасаться: факт службы в иностранных частях СС или хорватском домобране, отмеченных множеством кровавых преступлений против мирного сербского населения, сам по себе является основанием для высшей меры социальной защиты. ОЗНА (отделение по защите народа), сербский аналог Смерша, расстреливает пленных усташей при самых минимальных юридических процедурах. И рассчитывать на снисхождение они не смогут. Последователям кровавого хорватского фюрера Анте Павелича на этот раз никто не собирается делать никаких поблажек, как было в нашем прошлом, когда эту организацию возглавлял хорват Ранкович.
Но теперь время у убийц и насильников почти закончилось. Устремившаяся веред непрерывной лавиной российская и советская бронетехника, двигаясь в оперативной пустоте, через три часа будет в Нише, а уже к вечеру своими передовыми частями выйдет к точке переправы через Дунай у селения Смедерево. На этот случай в боевых порядках соединения сразу за 144-й мотострелковой дивизией потомков движется отдохнувшая и пополненная десантно-штурмовая бригада подполковника Погорелова, а также привязанные к ней как нитка к иголке понтонно-мостовые батальоны, которые и перекинут через Дунай на уже обороняемый плацдарм «мосты дружбы». А потом по этим мостам на другой, банатский, берег пойдут непрерывные колонны танков и мотопехоты, и в спину им будут дышать мотострелковые (на грузовиках) дивизии 3-й ударной армии. Операция «Зенит» стремительна и неотразима; тотальная мобилизация в Третьем Рейхе объявлена только недавно, когда поочередно стали рушиться в прах германские союзники, так что у вермахта нет достаточных сил для того, чтобы перекрыть все угрожаемые направления.
А вот потом – трепещите, дунайские швабы и швабки: отдав своих сыновей, братьев, мужей и отцов в войска СС, вы сами подписали свой приговор, натворив дел на отдельный маленький Нюрнбергский трибунал. Платить теперь придется за все содеянное, без скидок и рассрочек. Размечут вас теперь по одной шестой части суши кого куда, от ледяных тундр до жарких пустынь, и фамилии не спросят. Это если у вас вообще получится пережить День Освобождения и избежать мести ваших сербских соседей, которых вы вознамерились превратить в своих рабов. Так что в случае чего не обижайтесь, господа фольксдойчи, ибо правило «око за око и зуб за зуб» еще никто не отменял.
А совсем рядом (в стратегическом смысле) по дороге от Скопье на Приштину – Кралево – Белград в эти же минуты начало движение такое же подвижное соединение генерала Лелюшенко. У своей цели, сербской столицы, «соседи» окажутся на сутки позже. К тому моменту, когда танки Лелюшенко ворвутся в Белград, у Смедерево уже вовсю будет идти форсирование Дуная. С другой стороны прорыв через горы Старой Планины и ущелье Железные Ворота[8] при поддержке Дунайской военной флотилии и авиации начали ударные армии Горбатова и Федюнинского. Отчасти этот удар отвлекающий, призванный произвести побольше шума и отвести на себя внимание германского командования, пока танки Рыбалко и Лелюшенко мчат на север, а отчасти вспомогательный, призванный обеспечить правый фланг стремительно наступающего Балканского фронта.
28 июня 1942 года, 09:15. Балканский фронт, Ниш, походная колонна 4-й отдельной десантно-штурмовой мотострелковой бригады РККА.
Командир бригады подполковник Погорелов.
Наша колонна проходит через сербский город Ниш – там повсюду видны следы фашистской оккупации. Еще несколько часов назад по этим улицам расхаживали патрули в мышастой форме, а над местной мэрией развевался флаг со свастикой. Марионеточное сербское государство, где диктатором работает генерал-коллаборационист Милан Недич, является чистой воды фикцией, и во всех крупных городах, а также на железнодорожных станциях заправляют немецкие оккупационные власти. Сербы, даже если пошли на службу к оккупантам, считались ими до предела ненадежными, и поэтому все ключевые точки в захваченной ими Сербии они старались контролировать самостоятельно. А Ниш – это не только достаточно крупный город, столица Моравской[9] бановины (области), но и важный транспортный узел, подразумевающий наличие серьезного немецкого гарнизона.
Теперь тряпка нацистского флага сорвана с флагштока и валяется в пыли, чтобы каждый желающий мог плюнуть на нее или вытереть ноги. Даже не все из этих оккупантов успели убежать – настолько внезапным и стремительным было наступление объединенной подвижной группировки. Вот у обочины стоит раздавленный российским танком в лепешку немецкий армейский грузовик, в который перед бегством второпях грузили разное барахло. И тут же, на площади короля Милана, сбоку от мэрии, признак сгинувшего арийского господства – большая добротная виселица, а возле нее рядком сложены приготовленные к погребению тела казненных горожан. А вот, чуть поодаль, валяются трупы немецких солдат и их пособников, сербских жандармов: завидев неминуемое возмездие, те бросились бежать к так называемому Крепостному мосту, но пули, выпущенные им вслед из танковых пулеметов, оказались быстрее.
Вообще-то жандармам и прочим личностям, сотрудничающим с оккупантами, а также офицерам старой армии и королевским чиновникам новые сербские властями обещали амнистию – естественно, если они не совершали никаких преступлений против мирного населения, а просто несли службу. Видимо, эти, что сейчас валяются в придорожной пыли, оказались самыми замаранными или самыми нерасторопными из пособников нацистов. Остальные уже успели убежать или скромно поднять вверх руки. Ничего особенного им не грозит, разве что небольшой срок за колючей проволокой, пока специально обученные товарищи проверяют их подноготную. Тут, в Нише, даже есть свой маленький концлагерь, где оккупационные власти содержали схваченных подпольщиков, подозреваемых в сотрудничестве с партизанами и прочих заложников. И теперь заключенные и их охранники поменялись местами. Заложники и прочие заключенные вышли на свободу и смешались с ликующим народом, а на посты и пулеметные вышки концлагеря, куда загнали подозреваемых в пособничестве оккупантам, встали местные партизаны. И они же составили временную (до выборов) городскую и областную власть.
И все прочие сербы радуются свободе наравне с получившими свободу заключенными. Улицы города запружены празднично одетым народом, прославляющим момент своего освобождения и армию-освободительницу. При этом простые сербы не делают различия между Красной и Российской армиями. Для них мы все свои, все братушки. Повсюду – понятные без перевода, наспех написанные на красном кумаче лозунги, возглашающие здравицы товарищу Сталину, Красной Армии и русскому солдату. Боевые машины украшены цветами как какие-нибудь передвижные клумбы; цветы повсюду: букеты в руках солдат и командиров, заткнуты за поручни и торчат из пушечных стволов. Сербы нас любят и будут любить и дальше, в отличие от каких-нибудь чехов или поляков, у которых сиюминутная радость освобождения от нацистов перейдет в затяжную ненависть к Советскому Союзу, лишившему элиты этих стран вожделенного для них чувства принадлежности к европейской цивилизации. Ну ничего, будет в этом мире разного рода недовольным дудка, будет и свисток – то есть Советский Союз от Владивостока до Ламанша и Лиссабона. А все это потому, что Америка в большой европейской игре здесь не участвует, а Британия сама по себе ничто и никто.
Наш комиссар, товарищ Бородухин, который, провоевав с нами три месяца и пройдя с боями от Днепропетровска до Сербии, отнюдь не запил и не утратил веру в коммунистические идеалы, выслушав мои мысли по этому поводу, сказал:
– Страны Восточной Европы, как и некоторые наши национальные республики, заедает мелкобуржуазная стихия, свойственная народам, которые еще не избавились от остатков родоплеменного мышления. В таких условиях фундамент для построения социализма получается очень неустойчивый, а верные бойцы за дело Ленина-Сталина, если за ними перестают приглядывать, несмотря на чистейшую анкету, тут же превращаются в разных чудовищ…
– Анкета – это не показатель, – несколько раздраженно ответил я, – ибо в самом тихом омуте могут водиться вполне жирные черти. У самого отборного мерзавца анкета может быть чиста как свежий снег, и в то же время нормальный человек всегда имеет перед начальством свое мнение, а значит, может быть отягощен мелкими прегрешениями. Чем жестче общественная система, тем больше всякие гады начинают лицемерить, стараясь быть «как все», и при этом подняться на максимально возможный уровень вверх. И добро бы это были только «чистые» карьеристы, не таящие за душой ничего, кроме стремления любой ценой занять наиболее высокое положение. Тут в корень смотреть надо. Сознание функционеров, не смотря ни на что, даже если придется шагать по трупам, стремящихся сделать партийно-государственную карьеру, может ведь быть отягощено дополнительными прибабахами, вроде расстрелянного во время чисток дедушки-троцкиста, раскулаченных родственников или вообще наличием в сознании этого деятеля националистических идей. Вот вам и родоплеменное мышление – причем не в странах Восточной Европы или национальных республиках СССР, а прямо в Москве в ЦК партии или Совнаркоме. Тут, по моему мнению, вам, партийным идеологам, тщательнее надо действовать, тоньше и аккуратнее. Поменьше высоких абстракций вроде «Мировой Революции», «Объединения Пролетариев Всех Стран» и «Дружбы народов», и побольше конкретики, вроде «Защиты Социалистического Отечества» и «улучшения благосостояния советских граждан». И самое главное, чтобы лозунги не оставались только лозунгами – когда власть провозглашает одно, а делает нечто прямо противоположное: сдает врагу рубежи внешней обороны, содержит за счет собственных граждан разных заграничных бездельников, при этом на своих заводах снижая сдельные расценки и увеличивая нормы выработки…