А утром российские танки приняли на броню югославских партизан в качестве десанта и снова двинулись вперед, прямо на Белград. При этом Первый пролетарский корпус НОАЮ, под командованием кадрового офицера и известного коммуниста-интернационалиста Кочи Поповича, заблаговременно сосредоточенный в лесных массивах западнее сербской столицы, внезапной атакой на рассвете взял город Обреновац в тридцати километрах от Белграда и частью на автомашинах, частью пешим порядком тоже включился в наступление. Продвигаясь вдоль берега Савы за час до полудня, бойцы этого корпуса освободили поселок Умка, к четырем часам вечера были в пригородном поселке Остужница, а уже на закате тихо, без шума и лязга, вошли в пригородный рабочий поселок Чукарица, где в основном проживали семьи рабочих сахарного завода.
Практически одновременно к южной окраине Белграда в районе Баньица вышли авангарды подвижной группы генерала Лелюшенко с десантом из частей второго ударного корпуса НОАЮ на броне, по пути стоптав немало отступающих в том же направлении немецких пехотных частей и присоединяя к себе мелкие партизанские отряды и даже подпольные группы. Дорога там одна, и немцы, пытавшиеся уклониться от встречи с советскими танками, разбившись на мелкие группы, тут же становились добычей югославских партизан.
Кстати, чтобы ни у кого не было иллюзий, надо сказать, что в партизанских корпусах, считающихся ядром народно-освободительной армии Югославии, числилось по восемь-десять тысяч бойцов. Это потом, когда будет проведена мобилизация и структурированы мелкие партизанские отряды, эти корпуса (те два, что участвуют в наступлении на Белград у югославских партизан, не единственные) будут наполнены личным составом до штатной численности и объединены в армии.
И вот после длинного и изнурительного марша, а также стычек местного значения (ибо не все в Сербии были рады освобождению – некоторые отщепенцы из числа четников и жандармов сопротивлялись как загнанные в угол крысы) передовые отряды остановились на южной и западной окраине Белграда. В этот момент уже стало понятно, что восстание генерала Недича терпит неудачу, его штаб в гостинице «Москва» (есть в Белграде и такая) окружен, а верные ему части беспорядочно отступают. Если бы мы проотдыхали на достигнутых позициях до утра, как положено по правилам военного искусства, то уже на следующий день имели бы полный город изготовившихся к обороне врагов. На битву за Белград в 1944-м году нашего прошлого, когда там сражались несколько немецких дивизий, имеющих на вооружении танки и штурмовые орудия, это бы походило мало, но крови все равно пролилось бы предостаточно.
И тогда товарищ Лелюшенко сказал всем нам: «Надо, товарищи – это будет последнее усилие». И никто даже и не подумал возражать. Несмотря на усталость от марша, российские мотострелки поспрыгивали со своих боевых машин, готовясь к бою и проверяя снаряжение. Ночной бой для них – это конек, на котором они в этом мире уже не раз обыгрывали немцев. При этом для всех прочих, не имеющих приборов ночного видения, в безоблачном небе сияла полная луна, солнце мертвецов, обеспечивающая достаточно света для ведения ночного боя. Конечно, луна точно так же помогала немцам и их пособникам, но для них оказалось неожиданностью то, что советская группировка вступила в бой прямо с марша, да еще и ночью. Такой авантюризм казался им совершенно невозможным.
Основная часть немецкого гарнизона дислоцировалась в белградской крепости Калемегдан, расположенной на стрелке у слияния Дуная и Савы и считавшейся главным узлом сопротивления. Кроме того, важными объектами являлись железнодорожный вокзал и прилежащие к нему мосты через Саву, по которым в город проникали хорватские и бошняцкие части. На той стороне, как мне кажется, беспорядка все же было больше, чем у нас, потому что у противника отсутствовало единое командование, и еще во всю силу срабатывал фактор неожиданности. С подавления мятежа сербских коллаборационистов оккупантам надо было срочно переключиться на отражение ночного штурма – и это именно тогда, когда танки и самоходки при поддержке большого количества пехоты, нанося рассекающий удар, уже двигались от юго-западных окраин к центру города. И наша бригада специального назначения имени Иосипа Броз Тито была при этом в первых рядах.
До какой-то поры мы продвигались, вообще не испытывая сопротивления, поскольку все силы противника были сосредоточены ближе к центру югославской столицы. Первый заслон нас встретил в районе парка Карагеоргия: до роты немцев с пулеметами и восьмисантиметровыми минометами попытались воспрепятствовать нашему дальнейшему продвижению к центру города, но при поддержке танков и БМП были выбиты с этой позиции, после чего беспорядочно отступили дальше в направлении площади Славия. Чем ближе мы продвигались к центру, тем сильнее становилось сопротивление, но против бьющих прямой наводкой танков и тяжелых самоходок у немцев и хорват, которые начали попадаться нам позже, противоядия не было, поэтому они были вынуждены оставлять одну позицию за другой.
Вскоре стало слышно, что стрельба идет уже почти по всему городу. Бригады Первого Пролетарского корпуса НОАЮ вдоль берега Савы продвинулись почти до самого железнодорожного моста и в упор натолкнулись на хорватский домобран, под прикрытием артиллерии толпами лезущий на «наш» берег. Остановившись и даже немного попятившись назад, югославы запросили поддержки – и тогда от парка Карагеоргия из второго эшелона наступающей колонны к временному железнодорожному мосту повернул мотострелковый полк, ударивший хорватам во фланг, а за реку по указаниям барражирующих в ночном небе беспилотников стала часто бить наша артиллерия. Освежающий град из шестидюймовых и сто двадцати двух миллиметровых снарядов – это как раз то, что хорватскому домобрану прописал доктор. Резервные части, толпившиеся на той стороне Савы, от такой процедуры рассеялись и на нашу сторону больше не лезли, что позволило «пролетарцам» еще одним решительным натиском при поддержке брони оттеснить хорватские части от моста к железнодорожному вокзалу. И в этот момент мост взлетел на воздух – видимо, там, на той стороне, хорватскому командованию показалось, что возникла угроза прорыва наших танков на тот берег, и они застраховались от нее таким радикальным способом. Вот и славно, трампам-пам!
Тем временем, отбрасывая со своего пути вражеские заслоны, мы пробивались к гостинице «Москва». Не то что бы нам особенно было жалко господина Недича, но достигнуты соглашения надо выполнять. Попутно атака в этом направлении преследовала цель в ночной сумятице не дать остаткам немецкого гарнизона (которые и осаждали окопавшиеся в «Москве» остатки Недичевского воинства) отступить к себе в крепость. Вместо того их следовало оттеснить к Саве и прикончить при попытках спастись вплавь. Я бы не назвал этот бой до предела ожесточенным и кровопролитным, но это был именно бой, а не многодневное сражение. Высвободив из осады господина Недича, с повязкой на голове и немецким автоматом в руках выглядящего довольно героически (тоже мне Сальвадор Альенде), мы немного изменили направление продвижения, в результате чего заткнули доступ хорватской пехоты на наш берег и по новому автомобильному мосту, взорванному в итоге самими хорватами.
В результате этой акции к пяти часам утра большая часть уцелевших оккупантов и их пособников скучились в районе железнодорожного вокзала. Вот где было буквально каждой твари по паре: и немцы, и хорватские усташи, и бошняки, и сербские коллаборационисты, оставшиеся верными гитлеровской Германии, и белоэмигранты из охранного корпуса, включая остатки разгромленной партизанами так называемой казачьей дивизии… И шестидюймовые штурмовые самоходы на шасси КВ, в упор, с сотни другой метров, с трех сторон бомбардирующие это последнее прибежище негодяев. А крепость Калемегдан, в отличие от нашей истории, где та была последним рубежом обороны, тут взяли почти без боя. Да и как могло быть иначе – ведь почти весь гарнизон из нее был выведен на подавление мятежа господина Недича, а вернуться ему была уже не судьба.
Так что, когда настало сегодняшнее утро и в умытое небо взошло солнце, то в Белграде-городе уже почти не стреляли. Лишь дымились руины разбитого в щебень вокзала, а переквалифицированные в похоронные команды жандармы господина Недича убирали с улиц трупы оккупантов и их пособников, а также пересчитывали погибших гражданских. Своих павших и партизаны, и бойцы подвижного соединения собрали сами. И с полной нагрузкой работает развернутый в парке Карагеоргия российско-советский полевой госпиталь, дел которому после такого интенсивного боя было хоть отбавляй. Причем лечат там без разбора не только советских бойцов и командиров, а также солдат и офицеров экспедиционного корпуса, но и партизан, среди которых тоже немало было раненых и убитых, а также гражданских жителей, нечаянных жертв скоротечного сражения. Но вот что я вам скажу, товарищи сербы: бой за Белград – это только самое начало освобождения, главные схватки у вас еще впереди.
1 июля 1942 года, полдень. Брянская область, райцентр Сураж, экстерриториальный пункт дислокации тыловых подразделений экспедиционных сил, военный госпиталь.
Иштван Хорти, старший сын и наследник регента венгерского престола Миклоша Хорти.
К концу июня Иштван Хорти уже вполне оправился от своего ранения, и теперь изнывал от безделья в своей отдельной больничной палате. Любезная фройляйн Паулина все реже нужна была ему как сиделка, и все чаще как переводчица. Больше всего его интересовали сводки Совинформбюро и пресс-центра Российского Министерства Обороны. И чем дальше, тем тревожнее ему становилось: оттеснив венгерские войска на основную линию обороны по Карпатским перевалам, командование Красной Армии не стало штурмовать в лоб неприступные твердыни, а принялось обходить их через Румынию и Болгарию, вынуждая его отца растягивать фронт при полной пассивности немецких союзников.
ОКХ вообще и Гальдер в частности, как поясняли всезнающие военные эксперты на Радио России, опасаются прямого удара по Восточной Пруссии и генерал-губернаторству, и потому держат свои основные резервы на Берлинском направлении. Быстрый, в одно касание, разгром Румынии и измена Болгарии стали для германского командования ошеломляющей неожиданностью, и только теперь, уже на краю разгрома, по всему Третьему Рейху объявлена тотальная мобилизация. Германских рабочих, в том числе и с военных заводов, призывают в вермахт, а на их место гонят трудовые ресурсы со всей Европы, включая Литву и находящиеся под германской оккупацией половину Латвии и Белоруссии. Опыт использования солдат разгромленных европейских армий на Восточном фронте у Гитлера сугубо негативный, поэтому теперь он заставит побежденные народы проливать за Германию свой пот, а не кровь. Комментаторы на Радио России называют происходящее «новым великим переселением народов» и справедливо указывают, что подобные решения, вызвавшие в Третьем Рейхе невообразимую сумятицу, обозначают начало его конца.