[20] новой польской армии, командует которым бригадный генерал Зигмунт Берлинг.
Свою военную карьеру пан Зигмунт начинал не в русской, а в австро-венгерской армии, а все остальное у него было так же, как и у меня. Четыре года фронта (встретились бы в бою – убили бы друг друга, наверное), потом служба в возрожденной Польше, война с Советами и такой же, как у меня, Крест Военных Заслуг, который вышеназванный пан снискал на ниве борьбы с большевизмом. Правда, после окончания той войны в отставку капитана Берлинга не погнали, ибо офицеры, в прошлой Великой Войне воевавшие за Австро-Венгрию, считались Юзефом Пилсудским вполне благонадежными. В отставку пан Зигмунт вышел в звании подполковника аккурат за два месяца до нападения германца на Польшу. Потом, после разгрома Войска Польского и краха государства, его так же, как и нас, интернировали большевики, да только лагерь, в котором он оказался, не был захвачен наступающей германской армией.
С первого же дня войны подполковник Берлинг и его товарищи писали рапорта, прося дать им оружие и направить на фронт, но русский вождь Сталин с недоверием воспринимал их душевные порывы. Мне и другим панам офицерам нашей бригады хочется верить, что его мнение изменил героический боевой путь нашего штурмового батальона, получившего право на существование по инициативе русских из будущего. Хотелось бы знать, где сейчас пан поручик Алексей Сосновский, когда-то ставший нашим добрым крестным. Теперь мы знаем, что в тот момент мы были в полушаге от смерти, и только счастливое вмешательство русских из будущего позволило нам сохранить наши жизни. Мне хочется верить, что этот человек сейчас жив и здоров и так же, как и мы, бьет германца в хвост и в гриву.
И вот сейчас мы, польские офицеры, заслужившие эту честь в ожесточенных боях, готовимся войти в Польшу, чтобы освободить ее от германских оккупантов. И в то же время мы не хотим, чтобы туда снова вернулись люди, подобные генералу Сикорскому, и другие британские прихлебатели. Нет, вернуться-то они, конечно, могут, но только для того, чтобы мы, победившие Гитлера с оружием в руках, могли спросить с этих самодельных генералов по всей строгости, где они были в тридцать девятом году, когда германец навалился на Польшу всей своей мощью. Мы-то знаем, что тогда пан Сикорский и ему подобные драпанули от этого нашествия в Румынию, только пятки засверкали. Ни Британия, ни Франция, на которые так уповают эти люди, в те дни не оказали нам никакой реальной помощи, и пока Адольф насиловал несчастную Польшу, вели на Западном фронте странную сидячую войну. Говорят, они надеялись, что еще тогда Гитлер лицом к лицу столкнется со Сталиным и, сражаясь между собой, это два диктатора противоположного толка настолько ослабят друг друга, что с легкостью станут добычей возрожденной Антанты.
Спросим мы у пана Сикорского и о том, где он и его прихвостни были в то время, когда мы силой своего оружия вышвыривали наглых оккупантов прочь с польской земли. Сидение в Лондоне за пазухой у пана Черчилля невозможно считать борьбой за освобождение. Как смеют эти люди, отсиживающиеся за тысячи километров от фронта, называть нас, панов боевых офицеров, предателями и изменниками только потому, что мы подчиняемся приказам русского, а не британского командования! К тому же подчиненные лондонскому «правительству» отряды так называемой Армии Крайовы получили от генерала Сикорского приказ не бороться с оккупантами, а копить силы и ждать с прикладом у ноги момента, когда Германия потерпит окончательный крах. После разгрома вермахта эти люди планируют, как и в восемнадцатом году, вылезти из подполья и заорать, что это они здесь власть. Тут, на Волыни, которая имеет смешанное польско-украинское население, а до войны считалась нашими Всходними Кресами, подчиненные Лондону подпольные отряды уже перешли от слов к делу, и вместо того, чтобы присоединиться к освободителям, стали совершать в нашем тылу диверсии и убивать советских и даже польских солдат.
Но советское НКВД – организация настолько же более компетентная, чем царские жандармы, насколько господин Сталин превосходит в организационных талантах последнего русского императора Николая Александровича. Я служил и тому, и другому – и поэтому имею право делать подобные заключения. Едва начались первые враждебные проявления, как в наших тылах тут же объявились войска охраны тыла, уже набившие руку на истреблении непримиримых финских шюцкоровцев, латышских айзасаргов и эстонский кайтселей. И, как говорят земляки поручика Сосновского, принялись «резать, не дожидаясь перитонита», не делая при этом различий между польской пролондонской АК и западноукраинской прогерманской ОУН-УПА.
И если местное польское население поддержало как раз нас, освободителей от германца, то местные украинские селяне по большей части оказались под влиянием бандитов, и судьба их в силу этого была бесконечно печальна. Как было объявлено, с целью искоренения социальной базы буржуазного сепаратизма и национализма, всех, кто поддерживает связи с антисоветскими элементами, решили выселить на внутренние территории СССР, под гласный надзор рабоче-крестьянской милиции. Россия, в отличие от Польши, очень большая страна, и поэтому она способна растворить внутри себя и переварить не один такой народ. И в то время, когда этих людей грузили в вагоны-теплушки, чтобы отправить в Сибирь и на Дальний Восток, молодые польские парни обивали пороги частей корпуса генерала Берлинга, чтобы иметь возможность записаться в новую польскую армию добровольцем. Пан Сикорский от такого, разумеется, в бешенстве, но в Москве давно уже не слушают не только его, но и куда более солидного господина Черчилля. Британия альянсу Советского Союза и России двадцать первого века не союзник, а только попутчик, и я не исключаю, что после того, как будет покончено с господином Гитлером, русские из будущего и господин Сталин примутся сводить старые-новые счеты с любителями соблюдать только свои интересы.
Прав был поручик Сосновский: для господ из Антанты судьба Польши (да и любой другой страны, кроме их собственной) – не более чем мелкая разменная монета, а жизни тех, кто подобно баранам стал подчиняться их приказам, и вообще ничего не стоят. Независимая Польша нужна им только как часть санитарного кордона против России (как бы она в данный момент ни называлась) и передового отряда для похода на Восток. Если бы мы, паны польские офицеры, бесследно сгинули в этом походе все до единого, то господа в Лондоне и Париже не пролили бы по этому поводу ни единой слезинки. Как это бывает, показала судьба армии Наполеона, а также участь поочередно канувших в Лету германских групп армий: «Центр», «Север» и «Юг», растертых в жерновах между Красной Армией и русским экспедиционным корпусом. Как человек, проживший первую половину жизни при Российской империи, а вторую – при независимой Польше, могу сказать: пусть те, кто вынашивает подобные идеи, убираются в ад, и поскорее. Даже большевизм в его рациональном сталинском изводе кажется нам более приемлемым, чем роль злобной цепной таксы на службе у Британии.
И, кстати, о русских из будущего и вообще о том мире за Вратами. Сам я там никогда не был, но как человек, неоднократно взаимодействовавший на поле боя с русскими солдатами того мира, а также встречавшийся с ними в более спокойной тыловой обстановке, я все время пытался понять, что это за люди – запугавшие безумного Адольфа буквально до икоты. Ведь интересно, господа: обычные же, на первый взгляд, люди из плоти и крови – не триста спартанцев царя Леонида и не ницшевские сверхчеловеки, – но все же они совершенно не боятся германца, смотрят на него сверху вниз, как на ожившего покойника, которого еще раз требуется загнать в могилу. Главное у них не в оружии и технике двадцать первого века, которыми еще надо суметь грамотно воспользоваться, а в том, что все они, ощущая свою глубокую связь со сражающимися предками, пошли на эту войну добровольцами, и большинство даже не в свой экспедиционный корпус, а прямо в большевистскую Красную Армию. Там солдат и офицеров из-за Врат принимают с радостью и формируют из них особые смешанные подразделения, которые ставят на направления главных ударов. Вот и сейчас позиции прямо перед нами занимает гвардейская гренадерская механизированная бригада – ей предстоит форсировать Западный Буг и вцепиться в противоположный берег. И уже потом по наведенным понтонным мостам на захваченный ими плацдарм введут свежие силы, в том числе и нас, польских панов офицеров.
А вот к нам, полякам, сражающимся с Гитлером, никто не спешит на помощь из двадцать первого века. Там Польша снова не независимая и самодостаточная страна, а ручная шавка – только на этот раз не Британии, а Североамериканских Соединенных Штатов. Германцы для тех поляков – союзники, и польские мужчины скорее готовы работать сантехниками в Германии и других «цивилизованных» странах, чем с оружием в руках сражаться за освобождение своей страдающей Родины, а польские политики выглядят так, как будто их набирали исключительно среди буйных пациентов дома скорби. Не хочу я для Польши нашего мира такой судьбы: уж лучше пусть она станет частью Советского Союза, как некогда была частью Российской империи. Ведь если верна прямая теорема, то верна и обратная, поэтому в таком случае у нас будет не просто Польша от моря и до моря[21], а от океана до океана…
Не успел я об этом подумать, как справа и слева, далеко за спиной, и прямо перед нами частыми залпами начала бить русская гаубичная артиллерия и тяжелые минометы, завыли, заулюлюкали, рассекая небо огненными молниями, системы залпового огня: как поставленные из-за Врат «Грады», так и «Катюши» местного производства. Началось! А значит, и нам, панам польским офицерам, скоро идти в бой за освобождение своей земли. Недолго ее осталось топтать разным Гансам, Фрицам и Адольфам.
17 июля 1942 года, 22:45. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего.