Иштван Хорти достал из внутреннего кармана пиджака два простых неподписанных почтовых конверта без марок или каких-либо признаков национальной идентификации. Регент посмотрел на эти послания таким испуганным взглядом, словно ему предложили взять в руки двух ядовитых змей. Потом чувство долга перевесило испуг. Первым Миклош Хорти принялся читать письмо от премьер-министра Венгрии из будущего, и по мере этого чтения морщины на его лбу разглаживались. Закончив с первым письмом, он взялся за второе. А там – все по-взрослому. Текст на русском языке, подписанный красным карандашом «И-Ст.» и немецкий перевод, заверенный подписью кремлевского переводчика, после которого, опять же на немецком, следовала приписка господина Иванова. Читая перевод послания советского вождя, венгерский диктатор только изумленно качал головой.
– Глазам своим не верю… – сказал он, дочитав все до конца. – И с чего бы это большевистскому диктатору вдруг пришло в голову проявлять такое несвойственное ему миролюбие?
– Господин Сталин проявляет подобное миролюбие далеко не в первый раз, – сказал Иштван Хорти. – Зимой он обратился с похожим посланием к руководству ныне покойной Финляндии, но господин Рюти и иже с ними ушли в глубокий отказ. Итог той интриги известен всему миру. Финны были биты смертным боем и присоединены к территории СССР. Потом такое же предложение господин Сталин сделал царю Болгарии, и тот пошел ему навстречу и ни на секунду об этом не пожалел. Румыны спохватились слишком поздно, когда у них из-под ног уже выбивали табуретку, и поэтому их положение – это нечто среднее между наилучшим и наихудшим вариантом. Для господина Сталина сейчас наиболее важно как можно скорее и с наименьшими потерями добить Гитлера. Да и чем ему будет грозить наша Венгрия, со всех сторон зажатая между полностью просоветской Сербией, подконтрольной Румынией, оккупированной Германией и такой же просоветской Словакией?
– Но русский вождь требует, чтобы мы разрешили деятельность левых партий, в том числе и коммунистов, – возразил венгерский диктатор, – провозгласили Венгрию народной республикой и ввели всеобщее избирательное право для мужчин и женщин, начиная с восемнадцатилетнего возраста, а также заключили бы с Советами союзный договор. Эти требования для нас совершенно неприемлемы…
– Сейчас на границах Венгрии стоят три большевистских фронта, чьи силы пятикратно превышают венгерскую армию по численности и двадцатикратно по общей мощи, – сказал Иштван Хорти. – У нас нет и не может быть такого количества тяжелой артиллерии, авиации, танков и боевых машин, которые имеются в войсках большевиков, готовых в любой момент обрушить на нас удар. Проявив упрямство, ты пускаешь нашу историю по финскому варианту. Немного отсрочив общий конец, наше сопротивление приведет к тому же, что сейчас предлагает господин Сталин, но только на более жестких условиях и после того, как наша Венгрия будет лежать в руинах. В прошлый раз на фронтах войны погибло около полутора миллионов венгров, пополам гражданских и военных, и стоило это четырех месяцев ожесточенных сражений, обративших нашу страну в прах. Вместо демократизации в мягком варианте со стороны господина Сталина мы будем иметь советизацию по самому жесткому образцу, и при этом есть риск, что наши доморощенные коммунисты перегнут палку, что грозит нашей стране дополнительными бедствиями. Сейчас, пока ничего подобного нет и близко, у тебя есть шанс отменить этот сценарий, сохранить множество жизней простых венгров и уберечь страну от ненужных материальных потерь.
После этого жаркого спича Миклош Хорти ненадолго задумался. Внутренне, в глубине души, он уже предвидел что-то подобное, и потому сменил в Венгрии премьер-министра, назначив на этот пост вместо прогермански настроенного Ласло Бардоши умеренно-консервативного Миклоша Каллаи. Последнюю точку в этих размышлениях венгерского диктатора поставила его супруга.
– Соглашайся, Миклош, – сказала она, – немедленно соглашайся, и тогда ты и в самом деле сбережешь множество жизней. У Гитлера, верность которому ты сейчас хранишь, теперь просто нет сил для того, чтобы оказать тебе помощь. Ты же знаешь, что недавно в Польше русские нанесли германцам очередное поражение, и теперь все мысли немецких генералов и их вождя сосредоточены на том, как бы спасти от немедленного удара Берлин, а не на том, как помочь несчастной Венгрии.
После этих слов на лице Хорти отразилась мучительная борьба. Яростный антисоветчик и русофоб, он не желал признавать того факта, что поражение его страны неизбежно, но действительность была неумолима. Лично для него места в новой Венгрии не было – неважно, по мягкому сценарию пойдет развитие событий или по жесткому. Лично ему предлагалось сдать власть, выехать из страны в любое место мира и больше никогда не возвращаться в Венгрию, ибо слишком многие тут хотят его крови. Но ведь и в самом деле его сын говорил правильно – выбор между согласием и сопротивлением был ложным и не вел ни к чему, кроме увеличения дозы насилия. Когда тебе делает предложение сила неодолимой мощи, следует соглашаться, и как можно скорее.
– Хорошо, сын, – сказал наконец венгерский диктатор, – ты меня уговорил. А теперь скажи, что мне делать дальше? Ведь, наверняка, помимо того, что было написано в этих письмах, тебе были даны и устные инструкции.
– Мне неизвестно, когда начнется новое наступление русских, – пожал тот плечами, – но совершенно однозначно, что это случится в ближайшие дни. Если венгерская армия не будет оказывать этому наступлению никакого сопротивления, то русские войска просто проследуют через нашу страну к границам Германии, после чего начнется последний акт Марлезонского балета, который не будет касаться нас уже ни в какой степени. Для этого тебе лучше прямо сейчас заменить военного министра на более вменяемую персону, а господину премьеру, который и так уже наилучшим образом подходит для выполнения этой работы, следует отдать указание не дергаться. А еще тебе ни в коем случае не следует афишировать мое возвращение, потому что тогда каждая собака догадается, что Венгрия в ближайшее время поменяет местами своих друзей и врагов.
– Хорошо, – сказал Миклош Хорти, – я так и сделаю. А сейчас я уступаю тебя матери, которой надо о многом тебя расспросить.
Тогда же и там же.
Супруга адмирала и регента Венгрии Миклоша Хорти Магдолна Пургли де Йозашхейи.
Уже несколько месяцев нами владеет одно чувство – страх. Оказалось, что ввязаться в войну против Советского Союза на стороне Гитлера – проще, чем уцелеть в этом кошмаре. Сначала все шло, как планировал мой муж и его генералы. Немецкие и венгерские войска бодро продвигались вперед, а большевики могли только беспомощно отбиваться и отступать, отступать, отступать. Потом в мироздании что-то лязгнуло, будто открылась дверь склепа – и в нашем мире, блистая новеньким оружием, появились жуткие русские солдаты Апокалипсиса. И даже сам Папа Римский сразу признал Врата дьявольским образованием. А потом началось такое, что даже в Будапеште были слышны отчаянные вопли вермахта, заживо перемалываемого в этой беспощадной мясорубке. Германия пыталась сопротивляться этому року, бросая в пасть разбушевавшемуся Молоху свежие дивизии одну за другой, но у Зверя из Бездны оказался отменный аппетит – и, прожевав одну порцию пушечного мяса, он требовал еще и еще.
Как говорят знающие люди, эту войну Германия и ее союзники проиграли еще в те дни конца августа – начала сентября, ибо тогда в хаосе Смоленского сражения вермахт потерял три армии и все четыре танковые группы. Гибель или пленение почти двух миллионов солдат необратимо подорвали боеспособность германской армии и дальнейшие события только усугубили это обстоятельство. Чем больше брыкалось германское командование, отказываясь признавать неизбежное, тем глубже затягивало их в эту трясину. Все прочие события: прорыв марсианских панцерных армад к Риге и ликвидация независимости Финляндии – прошли для меня как во сне. Это происходило где-то далеко и казалось далеким от насущных венгерских интересов. Тогда я лишь боялась, что однажды большевики и их ужасные союзники, закончив другие дела, вспомнят о существовании нашей Венгрии, которая им на один зуб.
Это произошло в начале мая, когда ласковое солнышко светило на Будапешт с голубого неба. Летняя кампания сорок второго года началась с сокрушающих ударов, скомкавших и раздробивших венгерскую, румынскую и итальянскую армии, а в самом центре этого человеческого водоворота оказался мой сынок, моя кровиночка, мой Иштван. Я знала, что до этого он несколько раз оказывался на волосок от гибели, и поэтому умоляла его бросить все и вернуться в Будапешт, но он каждый раз упрямо отказывался. Поэтому, когда венгерская армия попала в окружение и начала свое мучительное отступление (впоследствии закончившееся катастрофическим разгромом), я была уверена, что мой сын погиб еще в первые дни – не мог не погибнуть, ибо его храбрость всегда превалировала над осторожностью. Поэтому я мысленно похоронила своего сына и оплакала его несчастную судьбу.
Едва я смирилась с тем, что никогда больше не увижу своего сыночка, как нас с Миклошем стал терзать страх за свое собственное будущее, судьбу нашего младшего сына, невесток, внука и внучек. Разделавшись с окруженными на украинской равнине войсками, русские начали обкладывать Венгрию со всех сторон, будто охотники вываживающие притаившуюся на лежке волчью стаю. Повсюду цепочки красных флажков, охотники на номерах и задыхающиеся от ярости своры псов-волкодавов. Сначала нам казалось, что от ярости большевистских армий нас защитят горы, где хорошо держать оборону, но чем дальше фронт загибался на юг, тем очевиднее становилось, что этот забор однажды закончится. Так и произошло. Две русских танковых армии проникли к нам на задний двор через враждебную нам и Германии территорию Сербии и со всеми удобствами устроились на исходных позициях для наступления.
С этой поры страх стал просто леденящим, костлявыми пальцами он хватал за горло, и, ложась вечером спать я не знала, проснусь ли я утром – ведь марсиане имеют привычку в любую погоду точно сбрасывать на свои цели бомбы ужасающе большого калибра. А мы с Иштваном как раз считали себя важной целью…