Виктория Токарева высказалась обо мне не только в автографах.*
* Я с Ширвиндтом не знакома. Но несколько раз говорила по телефону с его мамой. Она была изумительной женщиной, очень умной и проницательной. Мы с ней стали общаться в последние годы ее жизни, и постепенно я поняла, что Шурик весь в нее. Когда мои книги стали публиковать, она меня прочитала. У нее была девушка, которая читала ей, потому что сама она уже почти не видела, но без книг не могла. И вот мама Александра Анатольевича мне как-то сказала: «Я всех читаю по диагонали, а вас прочитала всю целиком. Деточка, у вас совсем нет графоманства. Давайте я свяжу вам бобочку.
Обычно все-таки писатели как личности никакого отношения к своему творчеству не имеют. Токарева написала «День без вранья» и при этом вспомнила о моей маме и тоже не наврала, что вообще для писателей и творческих работников исключение. Как правило, если человек не врет в творчестве, он круглые сутки врет в жизни. И наоборот. А здесь совпало. Мама действительно вязала всем этакие кольчужки. Единственное, что Токарева наврала, что она со мной не знакома. Если она со мной не знакома, то с кем она знакома? При случае спрошу. Если познакомлюсь.
Анастасия Цветаева
Дорогим Шурику и Наташе Ширвиндтам на добрую память о моем с Мариной отце, проф. Иване
Владимировиче Цветаеве, основателе Музея изящных, ныне изобразительных, искусств на Волхонке.
Дорогим Шурику и Наташе Ширвиндтам – с любовью мои три повести из разных лет моей жизни.
Анастасия была удивительной дамой. Она дружила с моей мамой. Приходила сухонькая, маленькая, в платочке. Снимала его, под ним был второй. Снимала второй, там был третий. Когда все 42 платочка были сняты и она оголялась, то садилась около матери и они ворковали. Она всегда приезжала к нам на трамвае. Жила она около трех вокзалов и какими-то сложными путями добиралась до нас. Так как последний раз на трамвае я ездил 85 лет назад, то точно этого маршрута не знаю. Я встречал ее в дверях. А назад вез ее уже я, но не на трамвае, а на каком-то автомобиле – не помню, какая жуть в тот период была у меня. Когда она выходила из подъезда со мной и подходила к этой жути, будь то «Победа» или «Волга» – грязная, страшная, она прежде всего это транспортное средство крестила. То ли она прощалась с собой, со мной и с транспортным средством, то ли хотела как-то облагородить его. И я вез ее по тем же трамвайным путям обратно к трем вокзалам.
Когда Анастасия долго не видела мать, а мать по-прежнему не видела Анастасию, они переписывались.*
* Почтовая карточка
Ширвиндт Р.С. от Цветаевой А.И.,
Эстония, Кясму
Дорогая моя Раенька!
Сегодня, 22/VI, – самый долгий день в году. Погода чудная. Эстония благоухает массивами сирени, местами высотой в 3 этажа, цветут и осыпаются белым ковром яблони, но в лесах обнаружен энцефалитный клещ – и все в большом огорчении… Я тут 19-й год, еще с 10-летней Олей была, а теперь Олин старший сын идет в школу, но, должно быть, более не придется ездить, заведомо зная про такую напасть… Сердцем с тобой я, моя милая, сижу рядом и держу твою лапочку, и целую ее, долготерпеливую… Храни тебя Бог!
Твоя верная Ася Цветаева
Привет твоим!
1985
Она была очень благостная. Цельность и благостность вроде бы несовместные вещи. С одной стороны, в ней всегда было непротивленчество, а с другой стороны – необыкновенный внутренний волевой и смысловой штырь. Недаром она так долго прожила и так была непохожа на свою сестру.
Белла Ахмадулина
Моя книжонка ныне – ваша.
Пусть вам она не помешает.
Пусть небеса ваш дом хранят.
Подарок мой убог и жалок:
туманен мой «стеклянный шарик».
Зато смешлив и злато-жарок
преподнесенный вам халат.
Беллочка, кажется, единственная из моих друзей, даря свои произведения – великую поэзию, в отличие от писанины графоманов-режиссеров и артистов, – сопровождала литературу вещественными доказательствами любви. Расшифровываю ее послание: «стеклянный шарик» – это был почти ювелирный кулон в виде земного шара, а халат – настоящий узбекский стеганый кустарный, который я сейчас донашиваю.
Недавно в Тарусе я был потрясен стоящим на высоком берегу Оки изумительным памятником Белле Ахатовне, созданным Борей Мессерером. Борис Асафович сейчас – один из немногих моих ближайших друзей. И тем обиднее, что мы не общаемся. Он рассержен. Чем, я не знаю и гадаю, а спрашивать бессмысленно. Кто-то мне сказал, что Боря, необыкновенно щепетильно относящийся ко всему, касающемуся Беллочки, обиделся на меня, поскольку в одном юбилейном обозрении Театра сатиры Леша Колган пародировал Беллу. Может быть, действительно с некоторым пикантным перебором. Если так, я еще раз прошу меня извинить и надеюсь успеть помириться.
Екатерина Рождественская
Любимым Ширвиндтам от молодого писателя! Будьте!
Дорогим Ширвиндтам, участникам взрослых игр, с нечеловеческой нежностью и местами любовью!
В поселке НИЛ (Наука. Искусство. Литература) была крокетная площадка. Долго держались, хотя говорили, что такой игры нет, это каменный век. Потом там повесили баскетбольный щит. Я когда-то – сейчас это смешно звучит – играл в баскетбол. И до сих пор его люблю. Для меня сперли из одного зала, не буду его называть, настоящее баскетбольное кольцо. Подарили мне и повесили его, но на 35 сантиметров выше, чем надо. Даже мой друг, баскетболист Лешка Саврасенко, не может до него допрыгнуть.
В начале 1950-х мы с Робертом Рождественским играли в баскетбол в спортивном зале «Спартака» на улице Воровского, ныне Поварской. У меня был 2-й юношеский разряд. Но Робик играл лучше. Позже на стадионе «Метрострой», рядом с нынешним Домом правительства, мы играли в волейбол. В волейбол я играл еще хуже, чем в баскетбол, а Робик отлично. Он был капитаном волейбольной команды Литинститута.
В том дворе, где жила семья Рождественских, размещалась редакция журнала «Юность». Беллочка Ахмадулина, Вася Аксенов, Женя Евтушенко, Роберт, потом и Аркаша Арканов, Гриша Горин, Миша Жванецкий, Витя Славкин – это была потрясающая когорта личностей. Некоторое их сегодняшнее обронзовение законно, но для меня вся эта бригада была любимой шпаной.
Отдыхали в Коктебеле. Мотором компании был Владик Бахнов. Он написал «гимн» Коктебеля. Разослал листочки. И мне тоже прислал. Начинался «гимн» так:
«Ах, что за славная земля
Вокруг залива Коктебля:
Колхозы, б…, совхозы, б…, природа!
Но портят эту красоту
Сюда приехавшие ту-
неядцы, б…, моральные уроды!»
Тунеядцы – это Роберт, Вася Аксенов и другие. У многих тунеядцев образовались талантливые дети.
Катечка – темпераментно ищущий призвание человек. За что бы она ни бралась, все талантливо и неожиданно. Но все-таки ее фотосессии с попыткой сделать при помощи гениального гримера Людмилы Раужиной из друзей великих исторических личностей превалируют над всеми ее поисками. Я несколько раз был в разных ролях. Она даже семью мою одела в тоги. Вот что она вспоминает о нашей совместной работе.*
* Когда я пригласила поучаствовать в моем проекте Александра Ширвиндта, то не предполагала, что он сам выберет для работы наистраннейшую картину…
Позвонив до съемки, он сказал, что хорошенько все обдумал и придет не один, а с сыном Мишей, и уж если делать что-то запоминающееся, то пусть это будет картина Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Вот так он решил. Для этого, собственно, он приведет Мишу, чтобы, так сказать, убить. У меня бы, конечно, никогда язык не повернулся предложить такое! Фотография фотографией, а Мишу жалко. Не послушался Александр Анатольевич, привел сына. Сели они на завалинке, стали входить в образ, разрабатывать план убийства. У нас уже все было приготовлено к кровопролитию: одежды парадные, ковры заморские (из моей спальни), глаза выпученные и кровь донорская искусственная. Разложили мы тела царские на коврах персидских, окропили кровью чело дитяти, но не получилось быстро все порешить: оба величества начали хохотать не по-царски, с воем и причитанием, а с ними и челядь вся низкородная…
Это все так и не так. Потому что, общаясь со мной, даже близкие друзья не учитывают степень моей гениальной интуиции. Просто я предвидел покушение идиота на картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван» в Третьяковке. И уже тогда мечтал, чтобы на случай этого покушения висел не Иван Грозный с сыном Иваном, а я с Мишкой. Дешевле реставрировать.