уги перед Отечеством»…
Я про книжку.
Огорчу тебя, увы, это не сильнее «Фауста» Гете!
Поэтому читается с удовольствием.
Говорят, у женщин в организме прячется заветная точка «зю», угодив в которую мужчина доставляет даме неземное наслаждение. Так и в мозгу есть аналогичная точка «ю». Когда в нее попадает безупречный юмор, человека скрючивает от удовольствия.
Чувство юмора есть не у всех. Ты не Лепс. Стадионы не собираешь. Чем умней юмор, тем скромнее аудитория.
Сегодня часто шутят текстом, сдобренным матом.
Но твой мат, как приправа, добавлен для того, чтобы подчеркнуть аромат фразы. Остальные предлагают пересыпанный матом гарнир…
Когда читаешь тебя, становится смешно и грустно. А это не удавалось даже автору «Фауста».
Кроме благодарности за прочитанное подкатывает к горлу комок белой зависти. Сколько замечательных людей за долгую жизнь ты приобрел!
Как весело и как небогато вы жили! Олигархам не снилось такое!
Слава богу, за роскошь общения пока не надо платить государству налог.
Твой Семен Альтов
P.S. С годами болеть начинает практически все. И желание только одно. Чтобы так продолжалось как можно дольше!
Эдвард Радзинский
Блистательному Саньке Ширвиндту от его фана Эдьки.
Как же ты великолепен! Спасибо от Михалева!
Александру Ширвиндту на память о быстротекущем времени.
Вся моя жизнь соткана из встреч с Радзинским. Первое упоминание о Радзинском в моей повести временных лет встречается в 1955 году, когда я учился на 3 курсе Театрального училища имени Щукина, а Эдвард Станиславович оканчивал среднюю школу. Как раз в то время он, будучи учеником 10 класса, влюбился в студентку нашего училища Аллу Гераскину, сделал ей предложение и, что совершенно немыслимо для того периода, женился на ней. О чем сам вспоминает так: «У меня было одно радостное обстоятельство – я женился в 10 классе. Моя жена готовилась стать актрисой и училась в том же училище, что и Саня. Он, узнав об этом браке, единственный позаботился о подарке. Он подарил мне пионерский галстук».
Следующая судьбоносная встреча с Эдиком произошла в начале 1960-х в Театре имени Ленинского комсомола, когда пожарно-рыже-конопатый бывший студент Московского историко-архивного института принес пьесу «Вам 22, старики!». В спектакле по этой пьесе я блистательно сыграл своими словами роль Милого друга, рефреном произнося фразу, в которой менялись только продукты: «вот такие помидоры», «вот такие баклажаны», «вот такие патиссоны». Так перебирался весь овощной ассортимент отечественных огородов.
Следующая встреча – спектакль «104 страницы про любовь» по пьесе Радзинского в постановке Анатолия Эфроса, где я сыграл – по-прежнему блистательно – роль Феликса, выдержав соревнование с Олегом Басилашвили, который не менее блистательно сыграл эту же роль в БДТ. Но, может быть, все-таки чуть менее блистательно, потому что в кинофильме «Еще раз про любовь» я опять блистательно сыграл ту же роль с Танечкой Дорониной. И, несмотря на это, Эфрос взял меня на главную роль – режиссера Нечаева – в спектакле по пьесе Радзинского «Снимается кино», где я по-прежнему… Ну, хватит.
Следующая встреча с Эдиком была мучительной, потому что в течение трех лет, с 1991-го по 1994-й, я просил его что-нибудь для меня написать. Кончилось тем, что он немножко перелопатил свою пьесу «Спортивные сцены 1981 года» и, назвав ее «Поле битвы после победы принадлежит мародерам», уговорил меня и Люсю Гурченко, что это новая пьеса, спектакль по которой мы и сыграли в 1995 году, где блистательно… нет, не я играл Михалева, а Люся играла Михалеву.
Но это еще не все. Эдвард Станиславович всю жизнь для меня пример спортивного мужества, всепогодной стойкости и красоты надетых на него шляп. Живя со мной в одном писательском поселке Красновидово, он круглый год катается на лыжах, круглый год купается в мелкой и быстрой реке Истре и круглый год бегает вокруг домов. Продолжается это десятилетиями. Дряхлости и одышки мне с балкона не видно и не слышно. Правда, успокаивает, что иногда он пробегает в носках разного цвета. Думаю, что это не маразм, а последняя мода для бегунов постпенсионного возраста.
Олег Табаков
Майкл, пожалуйста, своди Шуру Ширвиндта в универмаг для нищих и подкорми его. Он хороший! Крепко целую.
Как-то в Канаде встретил я случайно Олега. Взглянув на меня, он дал мне свою визитку, на которой написал эти несколько строчек, обращаясь к своему приятелю. Тот все, о чем просили, сделал.
Когда говорят о Табакове «блестящий администратор, хороший семьянин, прекрасный артист, потрясающий педагог», трудно что-то выделить. Он во всем был талантлив. Что он был потрясающим педагогом – доказано его учениками. Но при этом он и сам был абсолютно штучным артистом. Хорошие артисты случаются, а вот научить быть артистом…
С Табаковым меня связывали самые разные жизненные события. Вспоминаю, как в 1964 году он в 29 лет попал в больницу с инфарктом. Я приехал к нему, и он сказал мне: «Вот, Санёк, не думал, что так быстро все кончится». Но после этого он прожил огромную жизнь.
В наш балабольный век, когда все пыхтят впустую, Олег, если что-то решал или чем-то увлекался, то делал это. Он очень много ставил за рубежом, огромное количество спектаклей выпустил в «Табакерке», но в Художественном театре не поставил ни одного спектакля, поскольку считал, что все-таки актерская режиссура сомнительна. Это урок для нас, самодеятельных режиссеров.
Анатолий Смелянский
Дорогому Шуре Ширвиндту – от «уходящей натуры»
Худ. театра.
Когда прощались в МХТ с Олегом Павловичем Табаковым, все шло по вечному трагическому сценарию панихиды: выходили друзья, близкие, ученики и вспоминали эпизоды, которые можно обозначить как «я и Табаков». И только специально приехавший из Америки Толя Смелянский вышел и, нарушив привычный регламент, минут за двадцать пять проследил весь творческий путь Олега Павловича. Это было шокирующе непривычно и необыкновенно мудро.
Когда Толя парадоксально обзывает себя уходящей натурой, он помимо своего ухода на другой континент, естественно, намекает на ужасающую тенденцию перехода глубокого театроведения в рекламно-анонсные заметочки. Я-то помню Алексея Дживелегова, Григория Бояджиева, Павла Маркова, Юрия Рыбакова и самого Смелянского. А сегодня театроведение стало приблатненно-местечковым.
Марк Захаров
Несравненной, обожаемой, прекрасной Наталии Николаевне, Таточке, а заодно уж и Александру Анатольевичу – с попыткой в ряде фрагментов исследовать его роль и значение в жизни общества. С надеждой на лучшее будущее и добрыми пожеланиями громадному семейству со всеми собаками.
Прекрасным, родным и бесценным Таточке (Наталии Николаевне, урожд. Белоусовой) и профессору Ширвиндту А.А. от великого русского писателя.
Кончился Год театра. Грустно. Ушел из жизни Марк Анатольевич Захаров. Невыносимо тяжело. Когда хоронили Сашу Абдулова, Марк Анатольевич шепнул мне: «Тебе не кажется, что Боженька сбился с графика?» Сегодня очевидно, что «апостольская счетная палата» опомнилась и, как показывают последние потери, «порядок на небесах» восстановлен. Инфантильно-страховочная человеческая надежда, что, может быть, обойдется, – эфемерна. А когда уходят такие жизнестойкие титаны, как Кобзон, Говорухин, Табаков, Захаров, становится ясно, что увернуться не удастся.
Принято считать, что наше всё – это Пушкин. Но для меня это – Маркуша. Я его знал лучше, чем Пушкина, и полагаю, что, если сваливать все на классика, – не проживешь. А жить надо все-таки с друзьями.
Биография Марка Анатольевича Захарова зацелована поклонниками и растиражирована критиками. Найти в ней новостную лазейку очень трудно. Приходится рыться в личном архиве, чтобы припомнить, говоря современным птичьим языком, нечто эксклюзивное.
Я познакомился с Марком, когда он работал артистом в Московском новом театре миниатюр (сейчас Московский театр «Эрмитаж») под руководством Владимира Полякова. Я помню, как он играл Остапа Бендера. Из-за этого Остапа он ушел из артистов.
Я до сих пор помню и спектакль «Бидерман и поджигатели» по пьесе Макса Фриша, поставленный Марком Захаровым в Театре сатиры в середине 1960-х. Он прошел раза два-три. Никто ничего не понял. А это был потрясающий спектакль. Марк Анатольевич жил с опережением. Профессионально, не человечески. Это был спектакль, который лет на пятнадцать опередил всю театральную, не побоюсь этого слова, мировую эстетику. Захаров обладал режиссерским и философским провидением. Вообще бывают совпадения, совпадают случайности, случается интуиция, а на гениев опасно обрушивается прозрение.
Еще Марик был спринтер. Много лет назад, когда мы собирались улетать из Ташкента после гастролей, выяснилось, что самолет сломался. На спине лайнера сидели два сварщика и его варили – он немножко раскололся посередине. И весь театр смотрел, как его латают. Делать было нечего, и мы устроили перед аэропортом соревнование по бегу на сто метров. Участвовали рабочие сцены, артисты. Быстрее всех пробежал Марк Анатольевич – где-то в районе 13 секунд. Это тогда, когда еще не было тех, кто пробегает за 9 с чем-то секунд. С допингом.